– Минус 273! – Ха, абсолютный нуль! – Да не, не дотягивает, всего-то минус двести двадцать! – Кто у нас будет тестировщиком? Нам срочно нужно провести испытания! От Олеси Юрьевны выли все, но особенно ее боялись младшеклассники. Я был рад, что хоть Янке досталась другая, адекватная, учительница. А вот некоторым не повезло. Как-то, идя в школу, я увидел сцену: Буряков силой тащил в школу упирающуюся младшую сестренку. – Не хочу! Нет, не пойду! Вадик, пожалуйста! Я умру на этой географии! Ты что, хочешь, чтобы я умерла? – Хватит уже истерить, Ален. Ничего ты не умрешь, пойдем, опаздываем. Сестренка, вырвавшись, опустилась на асфальт и отчаянно заревела. Буряков в замешательстве сел на корточки, неловко погладил ее по голове. – Ну успокойся, ну чего ты? Она же не укусит. – Ты не понимаешь, Вадик. Она как дементор… Она все хорошее высасывает. Чем кончилась сцена, я так и не узнал ― обогнал брата и сестру и оставил их позади. * * * Последнее время мои нервы были на пределе из-за постоянных скандалов с родителями, кошмаров, где меня каждый раз преследовала, догоняла и истязала баракская шпана, из-за того, что Яну родители любят, а меня ― только терпят. Из-за папиного вечного раздражения и бутылок алкоголя, на которые я натыкался дома. Из-за того, что мама забросила вязанье и все чаще спала. Из-за долбанной географички и Бурякова. Вот из-за его насмешек и нападок терпение и лопнуло. Однажды нас задержали на уроке геометрии. Я вытирал с доски, а у двери снаружи уже топтались девятиклассники. Учительница вышла в коридор ответить на звонок. Девятиклассники вошли, не дожидаясь, пока наш класс соберется и выйдет. – Эй, Шутов! Как ответил домашку? ― крикнул Буряков. ― Расслышал вопрос? Или вместо разложения многочлена на множители ты расписал все признаки строения членистоногих? Если что, у тебя была алгебра, пацан. – Плохо слышу, что? ― Я подыграл. – Говорю, алгебра у тебя была! Не биология! ― сложив руки рупором, проорал Буряков. ― Многочлены, а не членистоногие! – Не слышу! ― Я поманил его пальцем. И, когда Буряков, довольный шуткой, подошел и наклонился ко мне, чтобы проорать в ухо, я схватил с доски железный угольник и врезал ему по лицу. Из носа девятиклассника фонтаном брызнула кровь. Линолеум покрылся россыпью красных бусин. Не дожидаясь, пока Буряков придет в себя, я вцепился в его плечи ― и изо всех сил толкнул в сторону окна, которое находилось прямо за ним. Звон показался таким пронзительным, что захотелось закрыть уши ладонями. Буряков после этого случая не только не оставил меня в покое, но рассвирепел еще сильнее. Скандал в школе вышел большой. Но мой папа, который состоял в приятельских отношениях с директором, все уладил. А вот дома грянула буря. – Успокойся, Олег. У него сейчас сложный период, он остро на все реагирует… – Успокойся? Твой сын вышибает окно телом другого пацана, а ты говоришь мне успокоиться?! – орал папа, которого мама пыталась утихомирить. Это был первый раз, когда в общении с мамой папа назвал меня «твой сын». Я еще не знал: отцу так понравится это новое прозвище, что теперь оно будет слетать с его языка довольно часто. Намного чаще, чем имя. Моя злость росла, как снежный ком. Одно цеплялось за другое. К счастью, хотя бы мама была пока на моей стороне. – Его надо сдать в закрытый интернат! Ты подумала, какой он пример показывает нашей дочери?! Я подслушивал ссору, стоя за приоткрытой дверью. Вот оно как ― «наша дочь» и «наш дом», но «твой сын». После этого я затих и затаился. Теперь мне очень хотелось отомстить отцу за все обиды и заставить пожалеть о сказанном. И случай вскоре представился. * * * Мы с Яной часто играли во Франкенштейна, в психбольницу, инквизицию и камеру пыток. Но сегодня я придумал что-то новенькое. Я поставил перед сестрой три стаканчика с водой. – Тут и тут ― смертельный яд, ― сказал я. ― А тут ― большая порция смелости. Отменной смелости, самого лучшего качества. Янины глаза загорелись. Я знал: за последние полгода сестра превратилась в ужасную трусиху. Она боялась насекомых, огня, грозы, мышей, собак, темных шкафов и вообще ― темноты. А чаще всего ― людей. Ведь люди хуже самых страшных монстров, они ― те, кто создает монстров. Янка видела на моем примере, что могут сотворить люди с другими. Я никогда не скрывал от сестренки, что́ на самом деле произошло в тот день, и рассказал в подробностях, хотя родители запретили. С тех пор Янка стала трусишкой. Ее даже в школе поддразнивали. Я еще раз показал, в каких стаканах яд, в каком ― смелость. А потом быстро поменял стаканы местами несколько раз. Яне нужно было проследить за «смелостью» и не ошибиться. Яда нигде, конечно же, не было, вместо него я подлил в два стакана слабительного, чтобы было правдоподобно. Роль «смелости» сыграла простая вода, разбавленная сиропом со вкусом ирисок. Проследив за стаканами, Янка уверенно показала на один из них, а затем выпила. Пару следующих часов она прислушивалась к своим ощущениям. Не умирала ли она? Никакого расстройства у Яны не было. Сестра уверилась, что выбрала верный стакан. Субботу мы всей семьей провели в «Икее». Янка с восторгом бегала кругами, постоянно возвращалась ко мне, хватала за руку и возбужденно тащила меня «что-то показать». После мы закупились продуктами в «Ашане». Родители загружали пакеты в машину, а мы с Яной покатили тележку к пункту сдачи, чтобы забрать десятирублевую монетку. Яна сидела в тележке, а я ее вез. Остановившись у входа на закрытую подземную парковку, я поглядел вниз, на крутой въезд. – Ян, давай проверим твою смелость? ― спросил я. – Как? – Тебе надо съехать отсюда. – Прям туда? ― У сестры от ужаса округлились глаза. – Ага. После спуска дорога шла по прямой, и если Яне повезет, она никуда не врежется. – Мне страшно! ― пискнула она. – Что? ― рассмеялся я. ― Тебе не может быть страшно, ты выпила столько смелости, что теперь хватит на всю жизнь! Это остаточное, смелость еще не усвоилась полностью. Давай, не бойся! Сестренка несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Зажмурилась, крепко вцепилась в тележку. Я подкатил ее к крутому спуску ― и тут заметил, что родители обратили на происходящее внимание. – Готова? ― быстро спросил я. – Да! Папа уже бежал к нам, размахивая руками и что-то крича. С наслаждением отметив ужас в его глазах, я улыбнулся и разжал руки. Я победил, пап. Янка получила пару ушибов и трещину в скуле: тележка не помчалась по прямой, как я рассчитал, а свернула вбок и врезалась в столб. После этого случая отец перестал разговаривать со мной. Он все чаще ночевал не дома, а мама все больше пила. 5 На Олесю Юрьевну все жаловались, но без толку. Директор уверял, что ее методы обучения хоть и нестандартные, но правильные. Ученики совсем распоясались, наконец нашелся педагог, который поставил всех на место. В школе все разговоры были только о географичке. Если не знаешь, о чем говорить в компании, ― заведи речь о Тихоновой, все поддержат. Олеся Юрьевна будто видела жертву насквозь, знала о всех проблемах и слабостях, давила на больное. Она по всем проехалась, не обделила вниманием и меня: на уроке обозвала мою маму алкоголичкой. Я смолчал, но запомнил. Я решил, что позже отомщу и ей, когда представится случай. Как-то в раздевалке я снова увидел Бурякова с сестренкой. – Я не пойду туда! ― верещала Алена. – И что делать будешь? ― вздохнул старший брат. ― В туалете отсижусь. – Весь урок? Да не смеши, пойдем, ничего она не сделает тебе. – Ага, ты ее не знаешь. Она такое может… Лучше из окна выброситься, чем на эту географию идти, ― бурчала девочка под нос. – Ты глупости не говори, а? ― сердито сказал Буряков. ― Ну хочешь, я с ней поговорю?