— Мы должны предложить им сдаться, — тихо заметила Анни. Сколько бы боли ни принесла ей академия, она всё равно не хотела, чтобы это место сравнялось с землёй вместе со всеми обитателями: — Уверена, что про подвальную часть знают не все профессора, и они ни в чём не виновны. Элай коротко кивнул. Подняв правую руку, он заставил огоньки в фонарях затрещать и засиять ярче, меняя питающий их центр магии. В его эмоциях Анни не могла ощутить ничего — лишь ледяное спокойствие, сосредоточенность. У него была цель, и он к ней шёл. Затрещало стекло, и фонари начали взрываться по одному, не выдержав давления разошедшегося огня. Под звон стекла с верхних этажей выглянули несколько взволнованных лиц, и среди них Анни с потрясённым вздохом увидела эйфири, а не только преподавателей. С каких пор девочки летом спят не в саду, не в родных цветах, а в человеческих комнатах самой академии? Но предаваться недобрым предчувствиям было некогда: Элаю вполне удалось шумом привлечь к себе внимание, и он громко обозначил, задирая голову вверх: — Я прошу всех сохранять спокойствие. Преподавательский состав и все маги приглашаются для добровольного допроса об обстоятельствах дела по статье шестьдесят девять кодекса магических ассоциаций. Если вам нечего скрывать, вы не пострадаете. Эйфири могут оставаться на местах, вам ничего не угрожает, — он развернулся и кивнул отряду, тут же расколовшемуся на две половины. Пять бойцов во главе с Калебом унеслись к торцу здания: ещё в прошлый раз неплохо ознакомившемуся с местными достопримечательностями ушлому магу было несложно найти путь к подвалам. От задних ворот и с отдельным входом. Теперь и Анни гораздо лучше понимала все странности. Зачем столько защиты для старых каменных стен. Внезапно двери на высоком крыльце распахнулись, и в зияющем темнотой проёме показалась всего одна сгорбленная фигура. Мадам Вальтц вышла защищать свою обитель с так гордо поднятой головой, что Анни непроизвольно сжалась в комок. Она ничего не могла поделать со своей реакцией на неё, рефлексом. Мурашками и стыдом: духи стихий, отчего же так стыдно стоять перед наставницей теперь, когда она уже вправе не подчиняться ей?! Но в следующий миг, пока стучала по ступеням дубовая трость, а старуха с едва слышным пыхтением спускалась с крыльца, по венам Анни прошло такое нужное тепло. Она с удивлением перевела взгляд на Элая, и тот улыбнулся ей краешком губ, почти незаметно. Его стихия в её крови, и она грела, она расползалась по позвоночнику и не давала сгибать плечи. Обоюдное равновесие, ощутив которое, Анни сама вышла навстречу своим страхам и подняла голову, смотря на наставницу в упор. — Доброй ночи, мадам Вальтц, — прозвенела она под уничтожающим взглядом старухи: — Вам не причинят вреда, если вы сдадитесь солдатам добровольно. Прошу, давайте всё пройдёт мирно и без жертв. Подайте другим пример. — Добровольно?! — сквозь стиснутые зубы прошипела Вальтц, и сухие сморщенные руки скрипнули по трости: — Ты, маленькое ничтожество, смеешь приказывать мне самой шагнуть на эшафот?! Да тебе вообще не положено говорить, пока я не позволила! — Зато мне положено принести моему виду свободу. Не мешайте, и возможно, вам ещё разрешат тихо умереть в приюте для умалишённых, а не в тюрьме. — Дрянь! Змея! — плюясь слюной, заорала Вальтц, потрясая тростью. Словно забыв о больных коленях, она неслась вперёд, и в тёмных зелёных глазах тлела последними углями силы ненависть: — Это ты! Это всё ты! Сдохни, тварь! Этот крик бешенства наставницы всё же сделал своё чёрное дело: парализовал конечности. Анни не могла пошевелиться, и опомнилась только тогда, когда отлетела в сторону трость, а длинные костлявые пальцы сомкнулись на шее. Как бы жалко не выглядела Вальтц, прыти и ярости на этот порыв ей хватило. Анни было обхватила сжавшие её шею руки, панически царапая ногтями и уже пытаясь нащупать нитку к эмоциям Вальтц, но свою силу применять не пришлось. Большой, ярко озаривший двор шар огня ударил старуху вбок и сбил с ног. Анни непроизвольно отскочила в сторону, прокашливаясь от короткого отсутствия воздуха и чувствуя на шее мокрую кровь: жёлтые когти старухи успели оцарапать кожу. — Ты сделала выбор, старая мразь, — голос Элая был холоден и невозмутим, ни одной эмоции на кончиках их связи. Только обречённая неизбежность, когда шар огня начал растекаться по телу Вальтц подобно расправляющемуся одеялу из пламени. Она истошно закричала, не в силах сбросить с себя этот огонь. А тот всё разрастался, охватил её платье, затем и кожу. Задымило, и чёрный столб взметнулся в ночное небо. В духоте отвратительно пахнуло жареным мясом, и Анни согнулась пополам от приступа тошноты. Не вырвало только чудом. В затылке будто тикало, а перед глазами серая брусчатка и муть. Треск охваченных пламенем костей. Последний крик мадам Вальтц внезапно отозвался новым, душераздирающим воплем, идущим от распахнутых дверей академии: — Не-е-ет! Мама, нет! Вскинув гудящую голову, Анни увидела застывшую в ужасе Алесту, медленно оседающую на колени. Её отчаянный вой разлился по двору эхом из боли, и не ощутить отголоски этих чувств было невозможно. Лёд, копоть и кровь во рту, затмившие даже эмоции Элая. Собственная природа рвала Анни на куски, и отстраниться от неё было невозможно. Алеста смотрела на дымящую догорающую кучу костей, в которую за миг превратилась её мать, и казалось, что миловидное личико, залитое слезами, никогда уже не озарится улыбкой. — Алеста, мне жаль, но ты всё сама понимаешь, — видимо, даже Элай почувствовал, как перешёл незримую черту, его голос на секунду дрогнул, а в эмоциях проступил слабый хмель вины: — Поднимайся. Ты арестована… Она перевела на него отсутствующий взгляд, долгий, потерянный. Сапфировые глаза были уже не здесь, они утонули в черноте её боли. Анни едва преодолела соблазн забрать себе хоть немного, чуть-чуть отрезвить, но тут Алеста запрокинула голову, тряхнув светлыми кудрями, и звонко, напрочь безумно, расхохоталась. — Ха… ха-ха-ха… Лучше бы выла. Лучше бы кричала, проклинала и рыдала. Но её смех даже среди оставшихся во дворе солдат вызвал ропот непонимания. Алеста медленно поднялась с колен, продолжая посмеиваться. Нисколько не изменив своей походке от бедра, изящно спустилась с крыльца и замерла на последней ступени, в десяти шагах от тлеющих углей. А затем вскинула руки вверх, и на кончиках аристократичных пальцев заплясал огонь. — Ты! Ты, тупой ублюдок, хотел их! Их всех! Забирай! Забирай, бери всё, подавись! — голубые глаза вспыхнули яростью, копна кудрей казалась взвившимся огнём. И одним коротким, невероятно мощным взмахом рук Алеста отправила в обе стороны от себя шквалы гудящего от силы пламени. Подчиняясь её воле, оно моментально захватило верхние этажи корпусов академии, и в небо повалил клубами чёрный дым. Раздавшиеся в ответ визги с третьего этажа вышибли из Анни весь воздух: они там, все, все девочки не в садах, а именно там — заложники, которые больше не нужны. Она с писком прикрыла голову руками, когда под новым шквалом огня из окон вылетело стекло и блестящими опасными кусками полетело во двор. — Успокойся! — орал Элай, но было поздно. Снова безумно хохотнув, Алеста без сил шатнулась, чуть не упав, но победно сверкая глазами: — Все тебе. Каждая. То, что от них останется через пару минут. Спасаясь от пламени, с топотом десятков пар ног и криками начали за её спиной выбегать из здания другие маги, сдаваясь на волю с готовностью связывающих им руки блокирующими магию верёвками солдат. Элай поднял голову вверх и в ужасе застыл, потому как из оконных проёмов третьего этажа выглянули несколько крохотных мордашек с разноцветными косами — насмерть перепуганных, заплаканных и пищащих. — Помогите! — взвизгнула одна из них, и Анни больше не могла стоять на месте и размышлять. Счёт на секунды. — Стой! — только и успел крикнуть ей в спину Элай, но она уже понеслась внутрь академии, едва не взлетев по ступеням. — Блять… эй, вы, трое — с ней! Освободите эйфири! — приказал он ближайшим не занятым арестами бойцам, и Анни услышала, как за ней побежали несколько солдат. Он не мог покинуть это поле боя, не мог оставить бойцов без командования, особенно когда во двор в панике повалили люди, но сейчас Анни не нужна была его помощь. «Я справлюсь. Я не сгорю», — убедила она себя, ступая в стены ненавистного ей здания. Жарко. Невозможно жарко, только пламя уже не сможет причинить ей такого вреда, как раньше. Стихия Элая сильней. По холлу в академии разносился дым, где-то наверху истошно кричали запертые девчонки, горящие заживо. Удобные брюки позволили двигаться максимально быстро, перепрыгивая через две ступени. Дышать Анни старалась как можно реже и мельче, но с подъёмом на второй этаж пришлось приложить к носу рукав блузки, чтобы не сбиться с ритма. Где-то совсем рядом трещало и звенело, а мимо пронеслись старый преподаватель истории магии и одна из садовниц в зелёной форме: они спасали свои шкуры, и никому не пришло в голову отпереть маленьких воспитанниц, дать им шанс. — Леди! Подождите! — кричали ей в спину запыхавшиеся от быстрого подъёма по ступеням солдаты, но Анни уже добралась до третьего этажа и неслась по хитросплетениям коридоров. Она помнила, где находились запасные спальни, в которых девочек селили на время зимы, когда умирал сад. — Налево… прямо. Ещё раз налево, — бездумно бормотала она себе под нос, пока наконец не столкнулась с тяжёлой дубовой дверью, за которой и раздавался плач брошенных умирать эйфири. — Я сейчас! — крикнула она им, неуверенная, что её слышно за нарастающим треском гуляющего по стенам пламени. Обугливались и сжигались портреты, лопались вазы и тлели ковры, подбираясь к самым пяткам. Анни отодвинула тяжеленный засов с дверей, даже не ощутив его веса. В коридор высыпали зарёванные девчонки в белых, местами подкопчённых платьях. Обезумевшие от жара и ведомые инстинктом выживания, эйфири рвались к спасению, едва не затоптав саму Анни. Она смогла заглянуть в стремительно пустеющие комнаты с рядом одинаковых двухэтажных кроватей, только когда мимо проковыляла последняя пара спасённых: две девочки сильно кашляли и опирались друг на друга. К дверям подбежали запоздавшие солдаты. — За мной, — кивнула им Анни, уверенная, что среди быстро захватывающего всё вокруг огня ещё могли остаться те, кому можно помочь. И не ошиблась. У единственного окна с вылетевшим стеклом лежала без сознания одна из девочек, отравленная дымом. Глаза пекло, они больно слезились, приглядеться было сложно. Метнувшись к ней, Анни упала на колени и приложила пальцы к тонкой шее: стучит. Жива. — Помогите мне! — крикнула она солдатам, и один из парней в алой гимнастёрке спешно подхватил девочку на руки. Безвольно повисли вниз её обугленные синие косы. — Смотрите, есть ли ещё выжившие! — Нет, леди! — отозвался второй солдат, которого разглядеть через стены огня не получилось. — Тут только тела! Уходим, живо! «Тела… тела», — эхом отозвалось в затылке, и Анни тихо всхлипнула. Горько, больно. Заслуженно? Справедливо? Лёгкие болели без воздуха, огонь лизнул спину — она чувствовала жар, но не чувствовала ожога. Тело само подалось ближе к окну за живительным вдохом без гари, и, вспорхнув на подоконник, Анни замерла, непроизвольно посмотрев вниз. Во дворе академии в ровных рядах стояли на коленях арестованные маги со связанными за спинами руками. Алеста в первом ряду, будто почётный гость. Солдаты выводили с торца здания дрожащих эйфири: не тех девочек в белых платьях, а зашуганных насмерть зверят в каких-то полоумных неглиже, едва прикрывающих поблёскивающие тела. Калеб стоял чуть в стороне, баюкая на груди девушку в серой потасканной форме, его железная рука путалась в её каштановых волосах, а подбородок покоился на её голове. Казалось, он теперь в жизни её не отпустит. Рами спасена. Академия уничтожена. Уничтожена и старая безумная наставница, и её детище. Никаких борделей. Никакого подчинения. — Леди, нам лучше сейчас же уйти! — закричал за спиной кто-то из солдат, и тут Анни инстинктивно нашла глазами источник самой сильной эмоции во всей творящейся вакханалии. Нисколько не утихшую боль, тухлятину, ненависть. Мерзкую до такой степени, что пекло сами кишки желанием выблевать это и никогда больше не ощущать. Элай связывал руки преподавателя истории, того старичка, который пронёсся мимо Анни на лестнице. Он стоял к арестованным спиной, солдаты вокруг бегали и суетились, пытаясь собрать плачущих эйфири в кучу и успокоить. И никто, совершенно никто не обратил внимания, как Алеста освободила запястья от верёвки и медленно встала с колен. Её пальцы потянулись к широкому поясу с карманами, надетому поверх кожаных брюк, и в свете огня мелькнуло нечто отвратительно знакомое. Железное. — Нет! — ахнула Анни, и в следующий миг пришлось пригнуться: за спиной что-то взорвалось, обдав спину нестерпимым жаром. Рухнула с грохотом одна из полыхающих кроватей, преграждая единственный путь отхода. Обернувшись, она уже не увидела в клубах дыма и огня солдат. Маги. Трусливые маги, и даже форма не придаст им благородства и желания рисковать ради насекомых. Отчего-то даже не обидно, отчего-то совсем плевать. Важен лишь арбалет в руке Алесты, который она медленно поднимала, целясь в затылок Элая. — Обернись! — закричала Анни, но её тонкий и слабый голос утонул в треске огня и в гомоне, царящем во дворе, в рыданиях испуганных эйфири. Не увидит, не услышит. А Алеста — кто бы в этом сомневался! — больше не промахнётся. Может, в первый раз она лишь предупреждала, что способна сделать. Но сейчас решимости в сапфировых глазах и твёрдости вытянутой руки можно было позавидовать. А ненависть придаст ей сил не дрогнуть и лишить дом огня их наследника одной меткой стрелой. Как удачно, что Алеста стояла практически под самым окном. Третий этаж, для её-то телосложения и роста, почти верная смерть. Смерть за своего хозяина — лучший исход для фамильяра, как сказала бы мадам Вальтц. А смерть за того, без кого утратишь саму себя — неизбежность, которая совсем не пугала. Анни оттолкнулась от подоконника и полетела вниз, прямиком на старательно целящуюся Алесту. Свист воздуха, дым и пронёсшийся по коже жар. И жуткая боль, потому что из спины будто вырвали куски мяса: но то была не плоть, а отделившиеся и прорвавшие блузку бледно-сиреневые крылья. Анни их не видела, не сознавала и не могла понять, почему не упала на голову Алесте кулем, а плавно спикировала, повалив её на землю и смачно размазав нос о брусчатку. — Ты не тронешь его, — прошипела Анни, смыкая руки на горле панически затрепыхавшейся и завопившей Алесты, от неожиданности выронившей арбалет. — Никто. Не тронет. Его. Создание света с распахнутыми переливающимися крыльями, она вибрацией ощущала, как замерли все во дворе, смотря на удивительное чудо: эйфири во всей своей природной красе. Сила текла по крови бесконтрольными завихрениями, а на языке была только ненависть и боль Алесты, мага, которого касались её руки в эту секунду. Пальцы сомкнулись туже, перекрывая воздух, а затем глаза Анни вспыхнули желтизной, зрачок сузился. В тело клубками тошнотворных чувств полился этот водопад, который она поглощала и поглощала, и не могла остановиться. Вкус не имел значения. Её крылья хотели напитаться хоть чем. Алеста дёрнулась и обмякла, более не пытаясь вырваться. Её пылающая светлая кожа становилась холодной и безразличной к касаниям, и только тихий шёпот издали пересохшие губы: — Спаси…бо. С огромным трудом Анни удалось отпустить её и встать на ноги. Она дрожала, смотря на творение своих рук: безразлично и пусто улыбающуюся Алесту, которую уже не трогала ни кучка пепла, оставшаяся от её матери, ни месть. Она перевернулась на спину и со стеклом в глазах посмотрела в ночное небо, заваленное клубами дыма. Улыбка потерявшего все чувства покойника, который отчего-то ещё дышал. Без цели. Без боли. — Анни?.. — потрясённым эхо позвал её Элай, вынуждая вскинуть голову и моргнуть, приходя в себя. — Да… да, я слышу, — бессвязно бормотнула она, и не удержалась, вновь махнув крыльями. Они оказались удивительно сильными и послушными, в один полупрыжок перенеся её к нему. — Я… не знаю, как… Мир вокруг катился в горящую бездну, а она могла видеть только восхищение в обсидиановых глазах. Восхищение и благодарность: конечно, он понял, что она спасала его шкуру. Что вовремя открывшиеся крылья это удача, которой она не ждала. Порыв был резкий, оглушающий — всхлипнув, Анни обняла его так доверчиво и крепко, как не обнимала ещё никогда, а горячие ладони Элая сомкнулись на её талии. Что-то надо было сказать, возможно. Но слов не было, были шумные всхлипы, колкость по спине, когда Анни вновь пошевелила крыльями. Полёт. Теперь он ей доступен. Через самопожертвование или через любовь, а может, эти понятия в чём-то схожи… Эмоция Элая, когда он обнимал свою невозможную девочку посреди пепелища, была одна: неописуемая. Как первый глоток нектара василька, из которого пришла в этот мир. Как луч солнца на лице, как слёзы духов или как поцелуй матери, которой никогда не знала. Та самая эмоция, которая стуком в рёбра отзывалась в ответ. Которая обжигала и давала силы воспарить, а не упасть мешком переломанных костей. Их общая эмоция. Одна на двоих. *** Сил не осталось. Будто каждую конечность выжали. Едва Анни успела осознать свои крылья, как пришлось долго и трудно успокаивать рыдающих эйфири, а вскоре к академии явился и министр правопорядка Белл собственной персоной. Тут же присоединившийся к арестованным. Завтра будет день допросов и решений, а сегодня маги, причастные ко всем безобразиям в академии, обречены были ночевать по камерам. Эйфири удалось пристроить в приют при госпитале, заодно оказав помощь пострадавшим и оставив им охрану из солдат, чтобы никто не вздумал воспользоваться беспомощностью девушек. Некоторые из них, особенно старшие, восприняли все перемены довольно стойко и даже с явной надеждой на лучшее будущее. Калеб за всю ночь так и не отпустил руки сестры, на запястье которой болтались уже обновлённые ремешки связи. Когда Элай перенёс Анни обратно в поместье, по обычаю выбрав точкой назначения свой кабинет, она едва держалась на ногах. Он тоже выглядел не лучше, и лишь устало выдохнул: — Мне нужно вернуться в корпус тета-пять. Отдать все приказы солдатам по поводу защиты эйфири и того, что говорить утром прессе. Не стоит допускать, чтобы лишние детали дошли до газет, — он с сожалением закатил глаза и коротко коснулся щеки Анни сухими губами: — А ты отдыхай. Ты умница, малышка. Мы ещё потом поговорим, обсудим всё, ладно? Элай вопросительно взглянул в её глаза, и Анни слабо улыбнулась, вновь ощутив, как задрожали давно сложенные на спине крылья. В спокойном состоянии они по-прежнему сливались с кожей, но теперь она знала, что в любой момент могла их расправить. В любой, только не сейчас, когда устала до дрожи и когда пропитана копотью до костей. — Хорошо. Ты тоже там… недолго. Он кивнул и отошёл на шаг, чтобы через миг исчезнуть во всполохе огня. Анни вздохнула, опустив взгляд. Задержала его на кончике одной из кос, спаленной почти до половины. Надо же, она и не заметила, когда её волосы начали гореть. Кажется, стрижка неминуема. Завтра. Всё завтра. Сейчас только умыться, дойти до кровати… Стоп. А ведь её спальня всё ещё отдана Пятой. Что ж, и её проверить не помешает.