– Я временно не работаю, – ответила она. – Я актриса, но мой талант оказался неоцененным. Тут «альфонс» хохотнул, пробормотав: – Он уже лет двадцать как оценивается… – Да, – капризно сказала ему Севастьянова. – Я талантливая актриса. Но, – она опять повернулась ко мне, – с тех пор как я родила Олесю, для меня не было ни одной приличной роли, а растрачивать свой талант на бездарные пьески я не согласна. – Да тебе уже давно и таких ролей не предлагают, – опять подал голос Вовик. Клеопатра Валентиновна обиженно засопела, но промолчала. – И на что же вы жили все эти годы? – спросила я. Севастьянова, не подумав, брякнула: – На деньги, которые платил мне Милехин за то, чтобы я не виделась с Олесей. – И как долго он платил? – неподдельно заинтересовалась я. – Пока Олесе не исполнилось восемнадцать лет, – ответила горе-мамаша. – А последние четыре года на что вы жили? И тут до Клеопатры дошло, что она сболтнула лишнее. Она рассмеялась неестественным смехом и неожиданно предложила: – Не хотите ли чаю? – Спасибо, нет, – честно ответила я. Вообще-то я бы не отказалась попить и даже поесть, но не делать же это в компании сомнительных людей, да еще на их территории! – Так все же – где вы работали последние четыре года? – вернулась я к основной теме. – Подрабатывала в разных местах, – раздраженно ответила женщина. – Сейчас существует тысяча способов заработать, надо лишь приложить ум. – Олеся вам когда-нибудь рассказывала о своем парне по имени Елисей? Клеопатра Валентиновна искренне удивилась: – У нее был парень? Никогда бы не подумала! Чтобы Милехин уступил дочь другому мужчине? – В каком смысле «уступил»? – нахмурилась я. – Ну, вот так вот, – многозначительно играя глазами, уставилась Севастьянова на меня. – Я не поняла, вы что, хотите сказать… – Ходили разные слухи, – поджала губы Клеопатра Валентиновна. – Какие слухи? – Вы же понимаете, что точно я утверждать не могу – Олеся не делилась со мной. Но… Как-то раз обмолвилась, что спала с ним. Так, намеком… – Дочь? С отцом? – поразилась я, очень сомневаясь в достоверности этой информации. – А что? Милехин – он такой, – Клеопатра Валентиновна все больше распалялась. – Для него нет ничего святого. Вы знаете, с кем он сейчас живет? – С женой. – С женой, – презрительно передразнила Клеопатра Валентиновна. – Со шлюхой он живет. Эта его нынешняя Кристина училась в одном классе с Олесей. – Вот как? – не переставала удивляться я. – Да, а вы что, думали, что Милехин – святой, а я – опустившаяся женщина? – с вызовом воскликнула хозяйка. – Он и раньше любовницу имел, она к нему от мужа бегала. Да и вообще, донжуан еще тот. А вы думаете? Она смотрела на меня с вызовом, как будто я виновата в ее неудавшейся женской судьбе и нынешнем незавидном положении. – Я ничего не думаю, просто пытаюсь разобраться, – спокойно ответила я. – Вы, конечно, осуждаете меня? – Я никого не осуждаю. Мне чужд оценочный подход, – заявила я. – Это как? – попросила уточнить Севастьянова. – А так – сыщик, равно как и психолог, не имеет право на осуждение или одобрение. Мне нужны факты, из которых я складываю потом картину происшедшего. Клепа посмотрела на меня с недоверием. – Так вы не можете утверждать, что между Олесей и ее отцом были такие же отношения, как и между вами? – Я решилась на провокацию и обвела руками пространство, в котором находились хозяйка квартиры и Вовик. И увидела, как зарделись щеки неудавшейся актрисы. – Моя личная жизнь – это мое дело, – пробормотала она в сторону. – Никто и не спорит, – быстро парировала я. – Тем не менее я жду ответа на вопрос. – Я не могу утверждать на сто процентов, – чеканя слова, ответила Севастьянова. – Но вы проверьте – там не все так чисто, как может показаться. Милехин – еще та птичка… Правда, Вовик? Она потрепала своего альфонса за щеку. Тот отодвинулся и посмотрел на Клепу с укоризной. – У вас есть фотография дочери? – спросила я. – Где-то есть. Сейчас поищу. Мне не нужна была фотография Олеси – у меня уже была та, что дал Алексей Привольнов. Мне нужно было, чтобы Севастьянова удалилась. Едва Клеопатра вышла из комнаты, я попросила Вовика: – Будьте добры, принесите стакан воды. Альфонс, помедлив и оглядев меня ставшим уже привычным масленым взором, вышел. А я мигом подлетела к серванту и, выхватив фотографию из-за стекла, сунула в сумочку, после чего снова села на место. Когда молодой герой-любовник появился со стаканом воды в руке, я угрожающим тоном сказала: – Слушай, Вовик, я сейчас уйду. А ты через пять минут найдешь предлог и выйдешь на улицу. Я буду тебя ждать. Если не выйдешь – пеняй на себя: упеку тебя в тюрьму. Глаза Вовика от страха стали круглыми, как у ребенка. – А что я такого сделал? – спросил он испуганно. – Там узнаешь, – уклончиво ответила я. Тут вернулась Клеопатра с фотографией в руках. – Вот. Олеся подарила. Правда, здесь ей всего четырнадцать лет. Я взяла в руки фотографию. На меня смотрела красивая светловолосая девочка с большими синими глазами. На обороте было написано: «Милой мамочке от Олеси. Люблю». – Можно мне взять фотографию? – Бога ради, – ответила Севастьянова. Я убрала фотографию в сумочку, присовокупив ее к портрету странной парочки. Решив, что для первой беседы узнала предостаточно, поспешила уйти. Впрочем, я была уверена, что мне предстоит побеседовать с этими людьми еще, может быть, не один раз. Я вышла на улицу и стала ждать, не сомневаясь, что Вовик явится: то, что совесть в нем нечиста, очевидно, и мои угрозы явно возымели действие. Теперь нужно лишь грамотно воспользоваться своим психологическим преимуществом. Я не ошиблась: не прошло и трех минут, как Вовик вышел из подъезда. Он выглядел еще более испуганно и жалко, чем в квартире. Остановившись рядом со мной, он настороженно спросил: – Чего вам от меня надо? – Во-первых, скажи мне свое имя. – Вова… Владимир Кутепов. – И не стыдно тебе, Владимир, такому здоровому парню, находиться на содержании у женщины, да еще пожилой? – язвительно спросила я. – Всяк живет как может, – небрежно ответил Вовик. – Я ее не просил. Она сама навязалась. – Вот что, Кутепов, – сказала я. – Выбирай: или ты сейчас чистосердечно мне во всем признаешься, или я тебя арестую и устрою очную ставку со свидетелями. – Да что я натворил-то? – испуганно закричал Вовик. – В чем мне признаваться-то?