— Матушка, не начинайте. — Муж для долга, любовник для услады. Зачем тебе опять ярмо? Наслаждайся жизнью пока молода. Малика замедлила шаг. Её обогнали две дамы. Глядя им в спины, нельзя было понять, где мать, а где дочь. У обеих чёрные локоны до пояса, безупречные фигуры, изящная походка и лишь платья разные: у одной горчичного цвета с гипюровыми рукавами, у второй тёмно-бордовое со шлейфом. Малика вслед за дамами вошла в двустворчатые двери и растерялась. В зале было полным-полно народа. Черноволосые, с правильными чертами лица и прозрачными серыми глазами, ветоны походили друг на друга, и в то же время каждый отличался неповторимой, как горы, красотой. Сверху лилась музыка. Малика подняла голову и посмотрела на длинный балкон, обнесённый кованой решёткой, — там расположились музыканты. К балкону вели узкие ступени, примыкающие к стене и огороженные с другой стороны узорчатыми перилами. Женщина средних лет, одетая в платье с воротником из горностая, обернулась к Малике и вложила ей в руку пустой бокал: — Принеси ещё вина, милочка. Держа бокал, Малика взбежала по ступеням, прошла по балкону и прильнула лицом к решётке. Вот они — Адэр и Вилар. В окружении дам. Ещё бы! Красивые, неженатые, сказочно богатые наследники могущественных фамилий. Раскраснелись. Переглядываются, смеются. Адэр что-то шепчет на ушко девице в кружевном платье. Она кокетливо хлопает его по плечу. Он ловит её ладонь. Сузив глаза, склоняет голову набок. Ждёт ответа? Она кивает. Да… Через толпу пробирается ветонка в горчичном платье с гипюровыми рукавами. Машет Вилару. Он идёт ей навстречу. Она берёт его под руку и подводит к окну. Беседуют о чём-то приятном. Вилар улыбается. Ветонка водит пальцем по лацкану его пиджака. Оставив бокал на полу, Малика спустилась с лестницы и вышла из зала. Доносились голоса и музыка. Взад-вперёд сновали служанки. Слуги снимали нагар со свечей. Стражи и защитники стояли возле окон и ответвлений коридора. За десять минут мир не изменился, но стал чужим, незнакомым. Этот мир ей не нужен, и она ему не нужна. — Добрый вечер, госпожа, — прозвучал робкий голос. Малика оглянулась: — Сирма? Прижимая к себе пустой поднос, девушка присела: — Я очень рада, что вы вернулись. Мы очень переживали. Вы себе даже не представляете, как все переживали. — Да, — невпопад сказала Малика. — С новым годом вас! — И тебя, Сирма. — Хотите, я приду к вам утром? Сделаю причёску. — Не надо. — Тогда я пошла? — проговорила Сирма и побежала к лестнице. — Сирма! Служанка обернулась. — Ты видела Крикса Силара? — спросила Малика. — Видела. Он в зале. Вместе с советниками. — У меня к тебе просьба. Сирма вернулась: — Слушаю, госпожа. — Скажи Силару, что я жду его. Скажи так, чтобы никто не слышал. Крикс не заставил себя ждать. Коротко кивнул и с невозмутимым видом уставился на Малику. Она без объяснений провела командира стражей к себе в комнату. Плотно закрыла дверь. — Мы ни разу не разговаривали с тобой по душам, Крикс. — Разговаривали. — Да?.. Я не помню. — Давно. Я просил тебя покинуть замок. Сказал, что моруне нельзя находиться рядом с правителем. — Ты до сих пор видишь во мне угрозу, Крикс? — Можно я не буду говорить о том, что вижу? — Конечно. Это твоё право. — Малика присела на край кровати. — Странно… Тот, кто меньше всех знает о морунах, ненавидит их сильнее всех. — Ненавижу? Громко сказано. Я стараюсь оградить правителя от того, в чём не разбираюсь. — Мне нужна твоя помощь, Крикс. — Сделаю всё, что в моих силах. — Я хочу исчезнуть. Крикс опешил: — В каком смысле? — В прямом. Хочу исчезнуть. Навсегда. Вывези меня из Лайдары, чтобы никто не знал. Если довезёшь до долины Печали, буду очень признательна. — Причина? — Причина… — Малика прислонилась плечом к спинке кровати. — Я устала чувствовать себя лишней. Ты же сам всё видишь. Я не вписываюсь в эту жизнь. Помоги мне уехать. Пожалуйста. — Правителю это не понравится. Малика улыбнулась: — Он не заметит. Крикс подошёл к зеркалу, поправил воротничок мундира. Причесал волосы растопыренной пятернёй: — Когда ты хочешь уехать? — Ночью. — Ночью не получится. Пока не разойдутся гости, я не могу оставить правителя. На рассвете тебя устроит? — Договорились, — кивнула Малика. — Мне нужна кружка горячего вина со специями. Продолжая стоять лицом к зеркалу, Крикс посмотрел на её отражение: — Хочешь напиться? — Хочу напоить Иштара. Крикс обернулся: — Малика! — Я обещала ему. Моруны всегда держат слово. Принеси мне вино и проведи к Иштару. Возможно, я прошу слишком многого, но это моя последняя просьба. Отнесись к ней, как к просьбе человека, которому больше не к кому обратиться. Когда за командиром стражей закрылась дверь, Малика упала навзничь и обхватила голову руками. Часть 11 *** Поздно вечером пришёл слуга и без единого слова направился в ванную. Перекатываясь на кровати с боку на бок, Иштар прислушивался к шуму воды, скрипу щёток по кафелю. Вдыхал больничный запах моющих средств и боролся со сном. И вдруг заблагоухали персики, груши, абрикосы. — Я приготовил вам ванну, — прозвучал голос слуги. — Пока вы моетесь, я сделаю здесь уборку и поменяю постель. Открою двери и проветрю комнату. У вас тут дышать нечем. Иштар сел. За три дня никто не соизволил пройтись тряпкой по полу. Окно было заколочено насмерть, свежий воздух с трудом просачивался в щели рассохшейся рамы. В дымоходе была плохая тяга, и сырые дрова сильно дымили. Иштар как-то потушил огонь, но появился неприятный душок прогнившего паркета; пришлось разжечь камин снова. И эта ужасная постель… Ракшадский воин привычен к походным условиям, но если под спиной кровать, а не спальный мешок, то на перине каждую ночь должна быть свежая простыня. Иштар обожал ледяной обжигающий душ, но не любил холодную ванну. В старинном замке не было душа, и приходилось лежать в горячей воде, после которой кожа становилась пористой, как лимонная корка, на плечи давила усталость и плохо работала голова. Однако сейчас Иштар с блаженством погрузился в густую пену, вдохнул полной грудью аромат южных плодов. Если бы в кармане завалялась сотня шииров, он бы не задумываясь отблагодарил слугу (чего никогда не делал) за полузабытое удовольствие. На полу стоял шандал. Свечи истекали воском. На кафельных стенах и в зеркалах переливалась россыпь крохотных огоньков. И было тихо, очень тихо, словно за дверью суетился не слуга, а его дух. Иштар положил руки на бортики ванны, закрыл глаза. Мысли замедлили бег. Перед внутренним взором появилась обледенелая шхуна, закачалась керосиновая лампа, вспыхнул огонёк и погас. Из темноты выплыла небесно-голубая беседка. Серебром отливали колонны. В блестящих напольных плитах, как в озере, плескались звёзды. На балюстраде сидели птицы с радужным оперением. Ленивый ветерок доносил запах раскалённых барханов. Звучала протяжная, как стон обнажённой пустыни, мелодия. В чувственном танце двигались кубары; на них не было платьев, женщин с головы до пят скрывали накидки. Сквозь воздушную ткань просматривались волнующие изгибы точёных тел, сверкали серёжки в пупках.