Она открыла рот и сделала вид, что засовывает пальцы внутрь, чтобы вызвать рвоту. Десять минут спустя мы неслись по мокрому полю под свинцовым небом по направлению к деревне. 5 Карла Шеррингфорд-Кэмерон, сложив ладони на талии, словно крабьи клешни, пела «Нежную девушку»[9], и я поймала себя на мысли, что мне срочно нужно ружье – хотя я не решила, для чего: избавить Карлу от мук или покончить с собой. С ее огромными глазами, прилизанными рыжими волосами и бледной, как творог, кожей она напоминала морское создание кисти Боттичелли: лупоглазую русалку, попавшую в рыбацкие сети и оказавшуюся между двумя мирами. Это сама судьба в буквальном смысле слова толкнула Карлу мне навстречу в тот миг, когда она потребовалась, и избавила меня от крайне утомительного путешествия в Хинли. И хотя я могла бы найти адрес в телефонном справочнике, мысль о том, что судьба схватила Карлу за шиворот и бросила к моим ногам, как собака приносит кость, грела мне душу. Карла была ученицей мисс Лавинии и Аурелии Паддок – претендующих на обладание музыкальными талантами старых дев, которые своей унылой игрой на пианино губят на корню все публичные мероприятия в Бишоп-Лейси. Хотя она жила в нескольких милях отсюда, в Хинли, Карла часто приезжала на автобусе петь у нас, руководствуясь правилом, что лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе. Она и легка и стройна, И шепчут мужчины: «Легка и стройна!» Она вопила, словно подстреленная куропатка. Ничего не имею против пения, если оно хорошее. Я и сама временами пою. Но иногда это уж чересчур, и сейчас был тот самый случай. Видимо, бессознательно имитируя позу Карлы, я стиснула ладони на талии. И шепчут мужчины… После ее длинного пронзительного и-и-и (это называется «фермата», как мне говорила сестра моя Фели, и ее можно держать так долго, как пожелает исполнитель) воцарилось драматическое молчание. Мои суставы хрустнули – все десять пальцев. Одновременно. Все в церкви оглянулись в поисках неприятного звука, включая Карлу и меня. Ундина, ухмыльнувшись, жутковато хихикнула и показала мне большие пальцы. Надо отдать Карле должное, она быстро совладала с собой и допела песню. «Легка и стройна!» И убежала. Я нашла ее на кладбище, она рыдала. Я вспомнила слова поэта Уолтера де ла Мара: Феномен, признаюсь, престранный, Не знаю я факта странней: Всё то, что мисс Т. было съедено, В итоге сливается с ней. Если мистер де ла Мар не ошибся, Карла, должно быть, питается светлячками. Ее красное лицо практически светилось изнутри, и лоб блестел от жира. – Ненавижу тебя, Флавия де Люс! – выплюнула она. – Ты все испортила. Ненавижу тебя! Презираю тебя! Презираю! – Извини, – ответила я. – Это получилось непроизвольно. «Непроизвольно» – слишком сильное слово, слишком претенциозное, но оно вырвалось у меня раньше, чем я смогла совладать с собой. В ответ Карла вспыхнула, как огонь. – Вы, де Люсы, такие… такие… вы думаете, вы лучше всех! – в ее голосе слышалось шипение тысячи змей. – Послушай, Карла, – я попыталась успокоить ее. – Это вопрос механики, а не злого умысла. Если приложить значительную силу к проксимальным фалангам и пястным костям… – Ой, к черту твои проксимальные фаланги! – прорычала Карла, и я втянула воздух и широко распахнула глаза с таким видом, как будто ужасно шокирована. – Карла! Первый шаг к успеху – обрести моральное превосходство над противником, и если ты можешь сделать это одним словом или жестом – ты гений. Еще я изумленно приоткрыла рот – это, конечно, перебор, но ведь избыток золота в Сикстинской капелле не погубил репутацию Микеланджело? С чего бы легкому преувеличению погубить мою? Мысль о золоте напомнила мне, что это золотая возможность. – Я понимаю, что ты чувствуешь, – сказала я, положив руку ей на плечо. – Мы с тобой очень похожи, ты и я. Вот уж что нет, то нет, но второй шаг к успеху – установить связь с жертвой. Карла бросила на меня взгляд, в котором читалась странная надежда. Мне чуть было не стало ее жаль. – Мы с тобой? – переспросила она, и я поняла, что она моя. – Разумеется! – рассмеялась я. – Все знают, как ужасно обращаются с тобой твои родные. Это был выстрел наугад, но я сразу поняла, что попала точно в цель. – Да? – произнесла она, и ее лицо омрачилось. По словам моей сестрицы Даффи, Толстой написал, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а все несчастные несчастливы по-своему. «Как мы», – добавила она с жуткой гримасой. Что ж, Толстой ошибался. На самом деле дела обстоят наоборот, во всяком случае, судя по моему скромному опыту. Я совершенно ничего не знала о Карле, но было очевидно, что у нее должна быть семья. – Ты права, – неожиданно сказала Карла. – Они и правда обращаются со мной ужасно. Они думают, что я неудачница. – Почему они так думают? – поинтересовалась я. – Потому что они сами – полные неудачники. Мама безуспешно пыталась стать скульптором, а отец – рекламным агентом. Интересно, что не получится у меня, когда я вырасту. – Сколько тебе лет? – Шестнадцать, – пробормотала она, потупив взор, как будто быть шестнадцатилетней – ужасное преступление. – Давай лучше поговорим о чем-то более приятном, – сказала я, положив другую руку на ее плечо. Она с сомнением взглянула на меня. – «Нежная девушка», – проговорила я. – На самом деле ты пела о себе, верно? Я помолчала, чтобы мой туманный комплимент дошел до нее. Сообразительность Карлы оставляла желать лучшего.