– Мне нет никакого дела до пятна, Леон! Я его теперь почти не вижу. Все дело в тебе. Ты нездоров. – Нет, пятно ужасное, и запах… – Меня беспокоишь только ты, Леон. Все эти моющие средства, то, что ты бесконечно трешь стену и… – Голос Андреа дрогнул, она заплакала. – Я все исправлю. – Нет, – сказала Андреа, поворачиваясь к двери. – Не исправишь. Леон поднял взгляд. Заставил себя взглянуть на него, на серое пятно, расползающееся по ее шее, по лицу. Проникающее в рот. Все дело в нем? Это оно заставляет жену говорить такие вещи? Леон попытался ухватить уходящую Андреа за руку, объяснить ей, что она перестала быть самой собой. Но тут он впервые отчетливо увидел свою собственную руку. Она потеряла окраску, стала мертвенно-серой. * * * – Ты в моей руке? Пятно лишь безмолвно источало какую-то жидкость. Сглотнув комок в горле, Леон почувствовал, что у него пересохло во рту. Ноги дрожали от страха и от голода. Он больше ничего не мог есть на кухне. Он уже проверил. Все было заражено. – Что тебе нужно? Ты же должно чего-то хотеть. А может быть, Анди права. Ты не настоящее, это что-то у меня в голове заставляет тебя видеть, а в этом случае это можно как-то исправить. Лекарствами. Или в клинике, о которой говорила Анди… О господи, Анди! – Леон бессильно упал в кресло. В кабинете наступила тишина. – Но если… если ты настоящее… и тебя больше никто не видит – теперь уже и Андреа, – это означает, что ты выбрало меня. Явилось по мою душу. Почему? Леон знал ответ. Его взгляд скользнул по письменному столу. Свидетельские показания, отчеты, материалы расследования. Их было так много. Вот уже несколько дней он ни с кем не разговаривал, не отвечал на звонки и сообщения по электронной почте. Его выгонят с работы? Леон горько рассмеялся. Теперь уже слишком поздно. Он не тот, кого можно выгнать. Он стал другим. – Это же бред! Я работаю над тем, чтобы все исправить. Мы очищаем реку, мы строим то, что предотвратит повторение подобного в будущем. Я еще не работал здесь, когда это произошло! Я в этом не виноват! Толстая струйка гноя вытекла из-под покрытой серой плесенью штукатурки. – Это несправедливо! Я этого не заслужил! Леон крепче стиснул рукоятку молотка. Молоток все еще был закреплен ремешком в коробке с инструментом. Судя по всему, Леон им еще ни разу не пользовался. – Убирайся! Дай мне оттереть тебя, иначе я сделаю так, чтобы не осталось никакой стены, где бы ты продолжало гнить! Леон понятия не имел, сможет ли полностью разрушить стену одним молотком, но был готов попробовать. Если пятно просачивается изнутри, добраться до него можно только так. – Это мой дом. Убирайся! Пятно отказывалось. Издав утробный клич, проникнутый яростью и отчаянием, Леон с разбега набросился на него, обрушив молоток в самую середину. Стена распалась подобно мокрой оберточной бумаге, провалившись внутрь с влажным шлепком. Через мгновение зловонная серая гниль хлынула волной из черной дыры, сбивая Леона с ног. Его затянуло вниз, швырнуло на пол, а он, отплевываясь, тщетно пытался подняться на ноги, поскальзываясь на покрытом липкой грязью полу, не в силах ухватиться за стол, чтобы обрести опору. Запах не был похож ни на что, с чем он когда-либо сталкивался. Это был запах смерти, разложения, запах тысячи ядовитых плесневых грибков, бездумно выброшенных в окружающий мир. Он лез Леону в рот, протискивался сквозь сжатые зубы, врывался в нос и горло, наполняя его, убивая, уничтожая своей жуткой отравой. Затем, так же молниеносно, запах оставил его, отрыгнул себя из горла зловонным гейзером, и Леон остался лежать на боку, слабо отплевываясь. У него во рту было что-то, оставленное липкой мерзостью. Грязными, мокрыми пальцами Леон вытащил и развернул белоснежную открытку. Прочитав ее, он понял, что нужно сделать, чтобы снова стать чистым. – Разумеется, Тобиас, – пробормотал Леон, сидя на полу в своем пустом кабинете, покрытом слоем засохшей грязи. – Разумеется, я приду на твой званый ужин. Я глубоко признателен за приглашение. До скорой встречи. Большая капля серой слизи сорвалась у него из носа и упала на листок плотной бумаги, на котором было напечатано приглашение. Она оставила знакомое пятно. Десятый. Круглые сутки Джейсон Браун. Дебден, Чигуэлл-лейн, 6 Шаги Макса всегда звучали громко. Шел он по коридору или совершал обход, даже ступая по мягкому ковролину жилых секций, Джейсон неизменно слышал его приближение. Макс носил высокие ботинки из толстой черной кожи, тщательно начищенные, хотя от долгой носки они сияли уже не так, как прежде, а темно-красные шнурки издалека казались черными. Они добавляли еще полдюйма к его и без того внушительной фигуре и являлись единственной деталью его наряда, неизменно выглядящей безукоризненно. Джейсон как-то спросил у него, где можно достать такие же ботинки, но Макс лишь рассмеялся и покачал головой. – О, можно купить похожие, это да, – сказал он. – Но не в точности такие же. Такие ботинки нужно заслужить. Макс так и не объяснил, как «заслужил» свои ботинки, а просто продолжал начищать их до блеска. Конечно, из всего этого вовсе не следовало, что внешне Макс был неопрятным. Его бледный скальп был покрыт коротко подстриженными волосами, за формой консьержа он следил. Но сорочка красноречиво свидетельствовала об отсутствии умения обращаться с утюгом, пивное брюшко напирало на пуговицы кителя, и ему никак не удавалось избавиться от последнего миллиметра щетины. Однако с точки зрения Джейсона эти детали говорили в его пользу. Керсти и Райан, остальные двое, дежурящие у входа в Баньян-Корт, неизменно выглядели с иголочки, отчего ему частенько становилось стыдно. Долгая дорога на работу на метро из Дебдена означала постоянную борьбу за идеальное состояние своей формы. Джейсон попробовал было переодеваться на работе, но если он вози форму в рюкзаке, она оказывалась мятой, а все время таскать туда-сюда полноценный чехол для костюма было слишком уж хлопотно. Джейсон даже попытался оставлять форму на работе, но получил за это строгий нагоняй от Тоби. Тоби, управляющий компанией по подбору персонала, внимательно следил за тем, чтобы своим внешним видом и поведением консьержи с первой минуты появления на рабочем месте соответствовали «престижной обстановке» здания, в котором работали. При этом сам он оставался в центральном офисе и форму не носил. В общем, присутствие Макса поддерживало Джейсона, и он радовался тому, что их дежурства часто пересекались. – Привет, Джейс, мечтаешь? – окликнул Макс, подчеркивая свой громкий голос размеренной поступью тяжелых ботинок. – А? – Джейсон оторвался от планшета, на котором смотрел мультики. – Что стряслось? – Тревога, к нам приближается придурок! – слишком громко, отчего Джейсону стало не по себе, произнес Макс и скрылся в крохотной служебной каморке за стойкой. Подняв взгляд, Джейсон увидел входящего в здание человека. Металлический наконечник трости легко постукивал по мраморному полу. Джейсон узнал небесно-голубой костюм и аквамариновый галстук еще до того, как из-за стеклянной двери показалось лицо. – Доброе утро, мистер Кандиду, – сказал он. Жезуш Кандиду посмотрел на консьержа с таким выражением, словно проверял, гнилой ли овощ. – Нет, – сказал он наконец. – Не доброе. – Эй, – донесся из каморки театральный шепот Макса. – Спроси у него, не желает ли он приобрести для своей галереи одну сверхсмелую штучку. Ничего не ответив, Джейсон посмотрел на мистера Кандиду, надеясь, что тот ничего не услышал. – Потому что я как раз отложил в сортире здоровенный кусок современного искусства, может быть, он заинтересуется? Джейсон попытался сдержаться, но его лицо растянулось в ухмылке, и у него вырвалось несколько сдавленных смешков. Мистер Кандиду смерил его взглядом, в котором к отвращению теперь примешивалось недоумение. Но безукоризненно одетый мужчина ничего не сказал и, постояв немного, просто развернулся и направился к лифтам. – Господи Иисусе! Из-за тебя меня выгонят с работы! – Джейсон обернулся к приятелю, стараясь изобразить подобающее негодование. – Во-первых, Иисус, как ты сам мог видеть, только что сел в лифт, – ухмыльнулся Макс. – А во-вторых, если я добьюсь того, чтобы тебя выставили из этой помойки, это станет лучшей услугой, которую я тебе оказал. – Ну, вряд ли мои родные с тобой согласятся. – Это все потому, что ты рохля, разве не так? Джейсон отвернулся еще до того, как насмешка сорвалась с уст Макса, но все равно успел увидеть, как у того потемнело лицо. – Это место прогнило насквозь, Джейс. С одной стороны мягкотелые хлыщи, с другой – вечно ноющее отребье. Вся разница в том, что эта половина гнили платит нам деньги. Только и всего. Помни это. – Усмехнувшись, Макс потянулся, и хруст суставов разнесся по фойе громким выстрелом. * * * Койка скрипела под весом Джейсона. Ее нельзя было назвать даже отдаленно удобной, но когда смена заканчивалась уже после закрытия Центральной линии подземки, других вариантов не было. Джейсон зарабатывал не те деньги, чтобы регулярно ночевать в гостиницах, и у него не было друзей в центральной части Лондона, кто мог бы предоставить ему место на диване. Узкая жесткая койка, которую с огромным трудом втиснули в каморку, явилась единственной уступкой начальства в той части должностной инструкции «круглосуточно дежурящих консьержей», в которой речь шла о «круглосуточном». Да и то соглашение было достигнуто только после того, как ребята убедительно доказали, что ее не видно из фойе даже при открытой двери. Железный каркас был для Джейсона маловат, жесткий металл впивался ему в спину, но не давали спать в первую очередь мониторы. Экранов было с десяток, на каждый последовательно выводились изображения с различных камер видеонаблюдения, следивших за коридорами и лифтами Баньян-Корта. По крайней мере, передней половины. О задней Джейсон особо не думал. Это была не его проблема. Мониторы означали, что даже при погашенных лампах под потолком Джейсон постоянно купался в монохромном свечении экранов – этот причудливый приглушенный свет затруднял процесс засыпания, и он часами смотрел на безмолвные коридоры. Время от времени по ним проходил кто-либо из жильцов, но такое случалось нечасто. Джейсон был практически уверен в том, что на некоторых этажах никто никогда не жил: это были инвестиции в дорогую недвижимость заморских олигархов и миллиардеров. В конце концов, это же Лондон; если человек живет в купленной им недвижимости, очевидно, он недостаточно богат, чтобы по-настоящему себе ее позволить. От стойки доносились монотонные интонации диктора, зачитывающего прогноз погоды, затем начался выпуск международных новостей. Райан во время ночных дежурств всегда слушал радио. Джейсон знал, что его одетый с иголочки коллега на самом деле проводил ночные часы, работая над сценарием, но он утверждал, что негромкое бормотание помогает ему сосредоточиться. Джейсон скользнул взглядом по мониторам. Макс совершал обход пятого этажа, походка его была ровной и уверенной. Джейсон не смог бы сказать, зачем в такой поздний час нужно двое дежурных, но расписание составил Тоби, и он не собирался поднимать по этому поводу шум. К тому же ему нравилось, когда Макс рядом. Джейсону никогда не доставляли особого удовольствия ночные обходы. Коридоры Баньян-Корта казались ему слишком притихшими, слишком длинными. Ему постоянно чудилось, что он слышит доносящиеся приглушенные голоса из-за закрытых дверей – один раз даже из-за двери пустой кладовки, – а от того, как заглушал его шаги толстый ковролин, у него сводило зубы. Макса же подобные страхи не мучили. Джейсон наблюдал за тем, как его приятель прогуливается по коридорам, помахивая дубинкой. По словам Макса, дубинка была антикварной – настоящая дубинка полицейского Викторианской эпохи, доставшаяся ему от «предков» (как рассудил Джейсон, от какого-нибудь прадедушки). Она была из тяжелого полированного дерева и всегда казалась прохладной, даже в жару. Формально Макс не имел права носить ее прилюдно, но никто ничего не говорил, а причин ее использовать у него не было. Но для него это был символ, своего рода талисман. Джейсон полагал, что жильцам это должно нравиться – твердое заверение в том, что кто-то готов защитить их безопасность. По крайней мере, никто не жаловался. – Ты должен выяснить для себя, каким образом ты хочешь изменить мир, – сказал Джейсону Макс, когда впервые принес дубинку. – А когда ты это выяснишь, держи ее при себе. Лично я хочу изменить мир, разбивая головы тем, кто пытается его разрушить. Макс много рассуждал на эту тему, и у него определенно имелось твердое мнение относительно того, кто пытается «разрушить» мир, но Джейсон не мог отрицать, что даже он сам испытывал чувство безопасности, глядя на то, как эта тяжелая палка, покачиваясь из стороны в сторону, передвигалась по зданию. Отвернувшись к стене, он заснул.