– Будет заодно. Он пока что еще не верит в то, что знает. У Гиллиан дрожали руки. Она ничего не могла поделать с собой. – Что вы собираетесь сделать? – То, что нужно. – Будет больно? – Да. У Гиллиан пересохло во рту, сердце колотилось так громко, что следующих слов она не расслышала. Мистер Клоуз снова потянулся к внутреннему карману, и Гиллиан поняла, что на этот раз он достанет не фляжку. Повинуясь внезапному отчаянному порыву, она набросилась на него, лихорадочно размахивая руками. Неожиданный удар пришелся существу в человеческом обличье в висок, сбив на пол солнцезащитные очки. Мистер Клоуз издал утробный крик, отталкивая Гиллиан от себя. Та заглянула ему в глаза и… * * * Гиллиан снова сидела на деревянном табурете. Сколько сейчас времени? Она все еще здесь? Она – это по-прежнему она? Мистер Клоуз был опять в темных очках. – Я сожалею, что вы видели это. Видела что? Почему глаза у нее стали такими сухими? Кожа у нее заледенела, словно она очень долго падала. Мелькнуло крохотное воспоминание о смысле, об озарении, обо всем, аккуратно сложенном вместе в идеально составленный план. И тотчас же исчезло. Мистер Клоуз положил на стол конверт. – Вот что вам нужно, – сказал он и ушел. В какой-то момент в предшествующие дни часы у Гиллиан на стене остановились, поэтому она понятия не имела, сколько сидела так. Она попыталась считать вдохи и выдохи, раз-два, вдох-выдох, однако мысли ее никак не останавливались, и она постоянно сбивалась. В конце концов, превозмогая мучительную боль, Гиллиан встала. Шатаясь, она добрела до входной двери и проверила ее. Заперто. Затем она проверила все углы, все ящики и полки, везде, где только мог спрятаться таинственный человек в черном. Однако не было никаких свидетельств того, что он вообще был здесь. Удостоверившись, наконец, в том, что она действительно одна, Гиллиан уговорила свои ноги вернуть ее к письменному столу и осторожно взяла конверт. Он был подписан «Последний элемент» тем же самым корявым почерком, которым были написаны заметки на стене. Внутри лежали кнопка и газетная вырезка. Это была заметка о смерти Аллана Кемпнера. Он назывался талантливым журналистом, преданным своему делу, чью карьеру уничтожили обвинения в разглашении конфиденциальной информации. Кемпнер был обнаружен в своей квартире. Он был убит, причем смерть его не была быстрой. Убийца разбил стакан для виски и вонзил осколок Кемпнеру в горло. В заметке сообщалось, что у полиции уже есть подозреваемый, и хотя ее фамилия не называлась, Гиллиан знала, кого арестуют по обвинению в этом убийстве. На вырезке имелась дата: 16 августа. Завтра. Это не имело значения. Для Аллана Кемпнера было уже слишком поздно. Взяв вырезку и кнопку, Гиллиан закрепила ее в середине своей пробковой доски, и окровавленный отпечаток большого пальца от последнего пореза обозначил ее как краеугольный камень спиральной паутины сотворенной ею почти правды. Мистер Клоуз был прав. Это действительно последний элемент. И к остальным его присоединили не даты, не имена, не лица. Это сделала кровь. Алые пятна отмечали слова, буквы, даты. Устроившись на своем законном месте, послание было точным и четким. Это была не попытка что-то скрыть, не заговор и не угроза. Это было приглашение. Тобиас Фелл приглашал Гиллиан на ужин. Он приглашал на ужин всех. Когда Гиллиан вытерла слезы, от соли у нее защипали порезы на пальцах, но все было в порядке. Она наконец начала понимать. Шестая. Бессонница Алвита Джексон. Баньян-Корт, 112 НЕТ СИГНАЛА Голубые буквы ярко горели на экране телевизора – единственный свет в кромешной темноте комнаты. Алвита смотрела на них до тех пор, пока они не выжглись на сетчатке ее глаз, задержавшись в виде сияющих шрамов на внутренней поверхности век. Она помнила время, когда эфир еще бывал мертвым, когда экран заполнял нескончаемый шум статического электричества – обнадеживающее шипение пустоты, на которую ты смотрел. Теперь не было абсолютно никакого звука, никакого движения, никакого сигнала. Где-то глубоко у нее внутри было желание протянуть руку, схватить пульт дистанционного управления, переключить канал, найти хоть что-нибудь, чтобы заполнить тишину. Однако рука была тяжелой, придавленной усталостью, и Алвита просто сидела, уставившись в никуда. Томми спал, она проверяла его сорок минут назад. Ей тоже нужно спать. Через пять часов у нее смена. Закрыв глаза, Алвита погрузилась в тонкие подушки дивана, усилием воли заставляя себя лишиться сознания, обрести тот сон, который можно было найти. Но она видела лишь выжженные светом буквы: «НЕТ СИГНАЛА». Алвита лежала с закрытыми глазами почти двадцать минут, пока буквы наконец не погасли, однако сон все равно не приходил. Она слышала шум машин, проезжающих далеко внизу по ночным улицам Тауэр-Хамлетс. Чувствовала первое дуновение гнили от недоеденных продуктов, лежащих в холодильнике. Чувствовала деревянный каркас кресла, впившийся ей в спину. Это было уже слишком. Ну как тут можно заснуть? И не то чтобы кровать была лучше. Постельное белье начинало вонять после одной ночи, а после стирки вонь лишь менялась на удушливый запах стирального порошка. Матрас был жесткий и колючий, а шум ночных улиц в спальне становился еще хуже. Вздохнув, Алвита открыла глаза и уговорила свою руку нащупать пульт. Когда она в последний раз нормально спала ночью? Она уже не помнила. Трудно было просто следить за днями недели, заботиться о том, чтобы собрать Томми и отправить его в школу в те дни, когда он должен был там быть. Алвита сбилась со счета, как давно бессонница опутала своими тонкими как спицы пальцами ее мозг. Все началось по крайней мере за месяц до начала летних каникул. А когда это было? Точно. В годовщину смерти Пита. Да, все сходится. Алвита нашла канал, по которому прокручивали заново старый комедийный сериал, и села, уставившись на экран, стараясь позволить записанному на пленку смеху помочь ей расслабиться, как будто она смеялась вместе со всеми. У нее почти получилось. Неужели она зашла так далеко, что уже забыла, что такое полностью расслабиться? Так или иначе, ей нужно заснуть, иначе по ее вине на работе точно случится какая-нибудь авария. Бесцеремонно уронив пульт дистанционного управления на колени, Алвита протянула руку и достала из сумки маленькую картонную коробочку. Вытряхнув круглую белую таблетку, она проглотила ее, не запивая водой. Краем уха она слышала, что доксатрин запретили после какого-то скандала, но подробно этим не интересовалась. Гарри, работающий на складе, по-прежнему мог доставать препарат, который, как выяснила Алвита, один только и мог бороться с бессонницей. Ей хотелось только, чтобы он подействовал сразу же. Она взглянула на экран. У героев сериала были какие-то проблемы. Все смеялись. Алвита подумала было чего-нибудь выпить. Она где-то читала, что если таблетки не запивать, они застревают в пищеводе и прожигают дыру в легкое. Где она это слышала? Это не имело значения, она все равно не встанет. Алвита так панически боялась разгуляться, нарушить действие лекарства и лишиться тех крох сна, которые ей, может быть, удастся урвать у бессонницы, что не собиралась двигаться до следующего утра. Вместо этого она принялась лениво переключать каналы. В столь позднее время многие каналы уже прекратили вещание и передавали статичную картинку или то же самое сообщение «НЕТ СИГНАЛА». Неужели у нее наконец начинают смыкаться веки или она в таком отчаянии, что это ей лишь кажется? Алвита выпустила пульт из руки. Она подняла взгляд. 70-й канал. Это еще что такое? Канал назывался «Полуночники», и сейчас по нему шло «Поздно ночью с Энгусом Мерридью». Это было ночное ток-шоу в американском духе со столом из темного дерева и уютным креслом на подиуме. На заднем плане были бутафорские окна с нарисованной за ними панорамой ночного города. За столом сидел мужчина средних лет с безукоризненными черными волосами и застывшей улыбкой, вне всякого сомнения, Энгус Мерридью собственной персоной. Он был в белом костюме поверх светло-бежевой рубашки с черным галстуком, заколотым булавкой с жемчужиной. Было в его внешности нечто такое, от чего Алвите стало неуютно, но она списала это на тошноту, которая иногда бывала у нее от доксатрина. В кресле напротив ведущего сидел мужчина в годах, которого Алвита сразу же узнала по какому-то кино, и что-то оживленно рассказывал. Слова нахлынули на нее, бессмысленные, монотонные. – …конечно в тот момент с этим ничего нельзя было поделать поскольку я еще не купил топор и не научился им пользоваться и я оставался по большей части на берегу но недолго поскольку я не мог выносить их чавканье я хочу сказать я понимаю что все должны есть но когда ты вытягиваешься горизонтально и стараешься забыться нет ничего более раздражающего чем звуки жевания и хруст косточек поэтому мне пришлось искать умиротворения в другом месте не того умиротворения на которое я мог рассчитывать в окружении таких лиц я выбрал кого-то кто смотрел на меня странно когда никто этого не ожидал я взял нож который когда-то окрестил Лолой под отвратительной луной и вырезал для себя что-то новое чтобы обдирать шкурку как можно обдирать шкурку с апельсина или винограда или ноги или языка или гроба чтобы спать хотя никогда прежде я такого не ожидал поскольку я всегда не мог спать и оглядываясь назад сейчас я не думаю что я когда-либо спал просто ждал когда сон погрузит меня в сон погрузит меня в сон погрузит меня в сон погрузит меня в сон… Алвита даже не заметила, когда сознание покинуло ее. * * * Алвита проснулась от крика Томми. Этот звук разнесся по всему ее телу, наэлектризовал все нервные окончания, даже несмотря на то, что она была привычна к подобному крику. Крику ребенка, который упал, но не травмирован настолько серьезно, чтобы его нужно было везти в больницу. Поднявшись с кресла, Алвита заморгала в свете дня, проникающем сквозь тонкие занавески, и поспешила в комнату Томми. Ну конечно, мальчик бегал из кухни в свою комнату и обратно, споткнулся и упал на руку. Кожа на локте покраснела в том месте, где он проехался по ковролину, но ни крови, ни переломов не было. Ласково улыбнувшись, Алвита поцеловала ссадину, чтобы она быстрее заживала, и это остановило слезы, по крайней мере на какое-то время. Насыпав в тарелку овсяные хлопья, Алвита залила их остатками молока. Тут ее взгляд упал на часы на стене в кухне. Блин! Если она не выйдет прямо сейчас, то практически наверняка опоздает на работу. Но если сейчас уже почти восемь, какого черта не… Донесшийся из гостиной негромкий писк возвестил о поступлении текстового сообщения. Оно было от Элли, женщины, сидевшей с ее сыном, которая, с тех пор как школа закрылась на лето, выгрызала существенный кусок в ее бюджете. У Элли случились «семейные обстоятельства», о которых она, судя по всему, узнала только через полчаса после того, как должна была прийти сюда, и она «очень извинялась». Алвита прикусила губу, сдерживая свой собственный крик, и повернулась к улыбающемуся уже Томми, лихорадочно соображая, как быть. От принятия решения ее избавил стук в дверь. Поднявшись на ноги, Алвита постояла, собираясь с духом, натянула на лицо улыбку и вышла в прихожую. – Можно Томми пойдет поиграть с нами? На пороге стояли две девочки, дети обеспеченных родителей, живущих в другой половине здания. Они держались за руки и просительно улыбались Алвите, которая, хоть убей, никак не могла запомнить, как их зовут. На самом деле девочки ей не очень-то нравились, она боялась, что они издеваются над ее сыном, однако в настоящий момент у нее не было выбора. Алвита оглянулась на Томми, сияющего от мысли, что его тоже включили в игру. – Посмотрим, – сказала Алвита. – Ваши родители будут с вами? Та девочка, что постарше (Аня? Аннетта?), оглянулась на свою улыбающуюся голубоглазую подругу, и та выразительно кивнула. – Да, будут, – радостно подтвердила возможно-Аннетта. У Алвиты екнуло в груди при мысли о том, что ей придется оставить Томми с этими девчонками на всю четырехчасовую смену, но в данный момент это казалось единственным выходом. Все в порядке; саму ее в таком возрасте оставляли играть с другими детьми. Все будет хорошо. Повернувшись к сыну, Алвита кивнула, постаравшись улыбнуться как можно убедительнее. Бегом вернувшись на кухню, она наспех приготовила себе, чем перекусить в обед. Чипсы, йогурт, несколько конфет. Фрукты она не нашла. Фастфуд… но у нее не было времени на что-нибудь здоровое. Алвита сунула Томми в руку коробку с обедом, и мальчик пулей вылетел за дверь. Дождавшись, когда за ним закроется дверь, Алвита обреченно вздохнула. Ей придется обойтись без завтрака, если она хочет успеть на работу. Схватив сумку, Алвита выскочила из квартиры. Голова у нее все еще была тяжелая после бессонной ночи. * * * Тук-тук. Проходя мимо квартиры Эдит, Алвита дважды постучала в дверь. Старухе было приятно, и Алвита считала, что это меньшее, что она могла для нее сделать. В конце концов, Эдит сколько раз выручала ее, присматривая за Томми, когда была еще более подвижной. Простой стук в дверь, просто чтобы показать пожилой женщине, что ее не забывают. Когда у Алвиты бывала такая возможность, она стучала еще раз, дожидалась, когда дверь откроется, и беседовала с соседкой, а то и чаевничала вместе с ней. Но когда она была у нее последний раз? Она не могла вспомнить. Работа выматывала, а если добавить к этому Томми и бессонницу… В общем, она надеялась, что Эдит все понимает. К тому же в последнее время Эдит все дольше и дольше шла к двери. У Алвиты в груди шевельнулся стыд, призывая ее постучать еще раз, справиться, как у старухи дела, однако она едва прочувствовала его сквозь туман усталости. * * * Алвита несколько часов провела у кассы, двигаясь механически. Считывая штрих-коды, упаковывая, улыбаясь. Дружеские запрограммированные слова, произнесенные убедительным тоном непрерывному потоку лиц со своими собственными заботами, горестями и слезами. Но по крайней мере вид у них был выспавшийся. День тянулся, и хотя казалось, что конца-краю ему не предвидится, под конец Алвита уже не смогла бы повторить ничего из того, что она делала, говорила и думала в промежуток времени между тем, как она надела форму, и тем, как ее сняла. Это было сплошное ритмичное движение рук, резкий свет люминесцентных ламп и представление, которое она разыгрывала: суетящаяся пародия на счастливого, отдохнувшего работника. Выйдя наконец из супермаркета, Алвита глубоко вздохнула, надеясь, что свежий воздух оживит ее, подпитает силами, но вечерний ветерок принес лишь пыль, выхлопные газы и липкую летнюю жару. Ее мысли тотчас же вернулись к Томми, и она проверила телефон. От Ханов ни одного сообщения, а номер ее телефона у них точно есть. Это означает, что с мальчиком все в порядке, правильно? Даже с этой мыслью Алвита возвращалась домой чуть ли не бегом. Когда она добралась до Баньян-Корта, спина у нее разболелась так, что она не чувствовала в себе сил подняться по бесконечной лестнице. Однако лифт, как обычно, не работал, так что ей все равно пришлось лезть в гору пешком. У нее оставалась еще пара часов до того, как нужно будет уходить на работу в диспетчерскую, и Алвита очень хотела провести их с сыном. Она понимала, что ей нужно пройти в дорогую часть здания и постучать в квартиру номер двадцать два, где живет девочка, которую могут звать Аня, но мысль предстать перед живущей там семьей в своем нынешнем виде, немытой, уставшей, только что с работы, вызвала у нее физическое отвращение. К тому же хотя дети, похоже, спокойно перебирались из одного крыла в другое, сама Алвита так и не смогла определить, какая дверь в узких, петляющих коридорах соединяла их. Поэтому она просто решила проверить те места, где обыкновенно играл Томми. Она поднялась по лестнице, извивающейся вокруг решетчатой железной шахты старого лифта, негромко окликая сына по имени. Где-то на середине Алвита остановилась, почувствовав неожиданный запах: табачный дым. На какое-то мгновение у нее мелькнула нелепая мысль, будто две семилетние девочки заставляют ее Томми курить и мальчик судорожно кашляет, затянувшись подобранным из урны окурком. Разумеется, это было абсурдно, и Алвита это понимала, но все равно последовала на запах и заглянула за угол, чтобы узнать, кто так вызывающе не обращает внимания на таблички «Не курить!».