— Вот и вали к своим! — он дёрнул плечом, сбрасывая загорелую ладонь. — Стерва! — Воропаев, не будь дураком! — придвинулся к нему Илья, отбиваясь от назойливой рыжеволосой дамочки, ощупывающей его бицепсы. — У нас и колесница, и вода огненная, и дочка вождя на тебя запала… Сечёшь? Мы — всемогущие! Мы — боги! Мы — уги-уги! Будем улыбаться, и сматываться под шумок, а может ещё и отдохнём тут, как в санатории… А то скажем, что мы — это не они, и опять свяжут. — Лады, — вздохнул Костя, не сводя взгляд с покачивающихся грудей Амилы, которая вытирала мокрой тряпицей его разбитую голову. — Если уж другого выхода Успокоив толпу и раздав всем гтартзадание на сегодня, вождь не замедлил появиться в своём «фигваме». На пороге, закрывая солнце, возникла необъятная тень крупнотелого главы деревни. — Шатха идти вон! — грозно прозвучал его низкий голос. — Шатха — сестра! — рыжая дамочка поправила пышные груди и осталась сидеть на месте. — Шатха идти вон! — повторил вождь тоном, не терпящим возражений. Рыжая недовольно скривила пухлые губы, хмыкнула, дёрнув плечом, но послушно зашагала к выходу, виляя округлыми бёдрами и беспрестанно оборачиваясь через плечо на Илью. Скрестив ноги, вождь важно уселся на циновке в центре хижины и испытующе уставился на гостей. — Хэллоу! — ни с того ни с сего заявил Илья. А Костя добавил: — Асаламалейкум! Уги-Уги! — Уги-уги! — подтвердив, кивнул вождь и похлопал широкой ладонью по циновке, приглашая гостей присоединиться. Стоило гостям усесться рядом с очагом, как вождь откуда-то извлёк предварительно набитую сухими листьями трубку. Костя не растерялся — достал из кармана чудом уцелевшую турбо-зажигалку и, нажав кнопку, протянул её к трубке вождя. Тот сперва отшатнулся в сторону, но поняв, что это лишь маленький огонь, затянулся, распалив смесь в трубке. Странная огненная штука явно придала Косте значимости в глазах вождя. Сделав пару затяжек, он протянул трубку Косте, решив, что у кого в кармане волшебный огонь, тот и главнее. Уги-Костя затянулся, заморгал осоловевшими глазами и расплылся в блаженной улыбке. — Парнатхи! — гордо заявил вождь, подняв указательный палец. И решив, что с него достаточно, выдернул трубку из одервенелых Костиных рук и передал её Илье. Тот боязливо покосился на друга, но проявлять слабинку не захотел и потому набрал в лёгкие побольше воздуха, втягивая поглубже сладковатый дымок. Хижина поплыла, завертелись узкие незастеклённые окошки под самым потолком, замелькали разноцветными огнями пробивающиеся сквозь них солнечные Открыв глаза, Илья обнаружил, что лежит на плетёной, пахнущей сухой травой циновке, а у очага суетится Амила, разливая из пузатого котла приятно пахнущее содержимое по глиняным мискам. Костя уже чувствовал себя здесь хозяином, провожая плотоядным взглядом каждое движение Амилы и по-дружески похлопывая вождя по плечу: — А рыба там в-о-о-о такая, — продолжал он беседу, широко разводя в стороны руки. — А я её бац-бац! Ня-ням! — погладил он себя по закрывающей живот полосатой майке и вождь согласно закивал головой. — Ого, вот и Ильюха оклемался! — продолжал Костя. — Прошу любить и жаловать, уги-уги — Ильюха! — Илуха, — кивнул вождь, приподнимая за шкирку сникшего Илью. — А это, друг, глава деревни — Ахтынкулук, классный, между прочим, мужик! Илья вежливо протянул руку, а «классный мужик» вместо рукопожатия всучил ему горячую наполненную едой миску. Ложек, вилок или хотя бы палочек в доме вождя не водилось, и потому пришлось последовать его примеру, поедая содержимое в виде кусков рыбы и каких-то кореньев руками. — Воропаев, сгоняй в машину! — поморщился Илья. — Хоть соли с перцем принеси, ну невозможно ведь это есть! — Это да, — поднялся с колен Костя, отставляя дымящуюся миску в сторону. — Эх, Милка, не умеешь ты готовить! Уги-уги в колесницу топ-топ, соль и перец ням-ням. Понимаешь что-нибудь? Девушка обиженно подняла глаза. Подбородок уже начинал дрожать. — Да не плачь ты, бестолочь. Научу потом, как готовить надо! Вождь, предвидя, что замышляется нечто интересное, поспешил за ними следом, даже в дверях оттолкнул необъятным пузом Илью, желая протиснуться первым. У машины шла бурная диверсантская деятельность. Дверцы были распахнуты, в салоне рылись в поисках наживы местные жители, примеряя на себя пледы, спальники, сапоги и полотенца. Рыболовные крючки красовались в ушах, носах и бровях туземцев. Пирсинг, видимо, тоже был здесь в моде. Прыгая по капоту, как мушкетёры, спиннингами дрались двое мальчишек, рядом девчушка лет пяти катала в песке жестянку с засохшими червями, женщины теребили чехлы и подушки. — А ну, брысь! — заорал не своим голосом Костя и бросился вперёд. Дикари замерли на месте, но убираться не спешили. И тут одна из женщин, неловко выбирающаяся из машины, задела ногой приборную панель, и тут же заорала на всю катушку магнитола: «Солнышко лучистое улыбнулось весело, потому что с корешем мы запели песенку: ла-ла-ла-ла…» Побросав шмотки, туземцы бросились врассыпную. — Ага! — радостно заверещал Костя. — Видали?! Вот вам кара небесная! — Знай наших! Уги-уги! — добавил Илья, забрасывая вещи обратно в машину, предварительно выключив звук. — Подъедем-к а поближе к «фигваму», — сообразил Костя. — А то опять чего натворят. Эй, Ахтынкулук! Садись, прокачу! — обратился он к вождю, удивлённо разглядывающего машину. — Колесница — хорошо. Идти — хорошо, — пробормотал вождь, направившись в сторону дома пешком. — Ну, как хочешь. Моё дело предложить! Медленно, хрустя попавшими под колёса сухими ветками, машина двинулась в сторону главного строения. А жители отпрыгивали от неё, как от огня. В этот раз Костя запер машину на ключ, но на сигнализацию ставить не стал — а то бегай к ней целый день, как только пацаны захотят погладить железного коня. — Видишь, Ахтынкулук, уважаемый, — приобнял он вождя, — хорошая колесница — моя! — Он ткнул себя в грудь. — А вот он, и он, и он, — Костя указывал пальцем на местных, — трогать, ломать, плохо! Вождь, кажется, понял. Закивал головой, мотая яркими перьями, и выставил вокруг крузача вооружённых воинов: — Колесница стоять. Трогать плохо. Уги-уги — и поднял кверху палец. — Ага, уги-уги, — подтвердил Костя и подмигнул Илье. — Мировой мужик! — затем достал из багажника отполовиненный ящик водки и торжественно вручил его одному из воинов, показывая жестом следовать за ним в большую хижину. Вечером у вождя собралось всё высшее общество клана. Огненная вода пришлась по вкусу всем приглашённым. С десяток самых отважных воинов, покачиваясь в такт, монотонно распевали песни, женщины суетились у очага. — За знакомство! — чокнувшись с вождём, Костя в очередной раз опустошил пиалу, снял со своего плеча нежную ручку Амилы и повёл её за собой на улицу, где на тёмно-лиловом небосводе уже начинали рассыпаться незнакомые частые звёзды. Парочка смело направилась к ближайшим кустам, но они уже оказались заняты. — Понимаешь, — доносился из густых зарослей голос Ильи. — Дело не в тебе, дело во мне. Я не могу взять тебя с собой, потому что… потому что ты достойна большего… — Красавчик, — вздыхала в ответ рыжая пышнотелая дама, никак не желавшая отцепиться. — Мой красавчик. Илуха… Иди сюда… Хоть Костя и выпил изрядно, но в третий день пьянки без перерыва водка уже не оказывала нужного эффекта, лишь слегка туманила разум. Но его остатки подсказывали Косте, что «сам погибай, а товарища выручай». Поэтому, бросив недоумевающую Амилу в сторонке, Костя изо всех сил свистнул, отвлекая внимание рыжеволосой сестры вождя. — Илья, ты здесь? — гаркнул он, когда шорох в кустах затих. Спустя полминуты из зарослей выглянула взлохмаченная голова полураздетого Ильи, а за ним на коленках выползла недовольная толстушка, зажимая в руке его майку. Илья осторожно, стараясь не навлечь на себя лишний гнев крупной женщины, вытащил свою вещь из её пальцев, и поспешно натянул на себя, шиворот-навыворот. — Спасибо, друг. Век помнить буду… — Будешь должен, — усмехнулся Костя. — Костян, друг, давай уедем отсюда, пока не поздно, а? Нехорошее у меня предчувствие насчёт этих… сектантов. Понимаешь? — жалобно протянул Илья, уводя своего друга подальше от разъярённой Шатхи. — Забей! Куда ж мы поедем на ночь глядя, уги-Ильюха? — Костя достал сигарету и протянул Илье. — Утром проснёмся, потом разберёмся. — Ага, — Илья затянулся, пустив дымок колечком. — Мы за весь день не разобрались. Завтра будет то же самое. Пойду-ка я в дом, подальше от этой сумасшедшей… Илья рванул в хижину вождя, а рыжая, не отставая ни на шаг, ринулась следом. Костя растерянно остался стоять на дорожке под пристальным взором Амилы, укутавшей обнажённые груди длинными локонами. — Шатха — плохо. Амила — хорошо. Да? — Да. Пошли, Милка, пока не передумал, будем делать хорошо. — Костя бросил на землю окурок, затушив его ногой, и по-хозяйски обнял Амилу, увлекая её к злополучным кустам, откуда только что чудом спасся его друг. — Костя — хорошо, Амила — хорошо, — кивнула в ответ девушка, послушно следуя за своим возлюбленным. Глава 5 Утро четвёртого дня или что за праздник без мордобоя «Если бы печень могла диктовать мозгу, не нашлось бы ни одного повода для застолья» Сабир Омуров — Зуев! Вставай! — громкий голос Кости звенел над ухом, как колокол. — Да пошёл ты… Ещё будильник не звонил, рано на работу, — пробормотал спросонья Илья, не открывая глаз и поворачиваясь на другой бок. — Какую работу? Очнись! — дёрнул его за плечо Костя. Илья, превозмогая себя, кое-как разлепил припухшие глаза, удивлённо рассматривая хижину, в которой, кроме Кости, никого не было. Бок, на котором пришлось спать, весь затёк от проведённой на плетёной циновке ночи. Илья с неясным мычанием заставил себя подняться и присел на импровизированном ложе, вытянув ноги в тяжёлых ботинках.