Вскоре процессия, состоящая из трёх повозок, медленно двинулась вдоль реки. — Костян, дружище! — начал расталкивать друга Илья. — Ну, давай же, очнись! Слышишь? Костя медленно разлепил глаза и поднял голову, рассматривая картину вокруг. Что-то невразумительно промычал, затем, увидев друга, расплылся в блаженной улыбке: — Ильюха! Мы живы! — Живы-то живы… Да только приключения на сегодня ещё не закончились. Сквозь металлические прутья телеги Костя обвёл туманным взором оставшуюся в стороне разграбленную деревню, где продолжали рыдать над павшими сыновьями старухи, перевёл взгляд на сбившихся в кучу угрюмых соплеменников Амилы, которые тряслись рядом на ухабах и выбоинах, и отвернулся. В отличие от своих поскуливающих соплеменников, Амила излучала олимпийское спокойствие. Видимо, она всё ещё надеялась, что папаша не оставит дочурку в беде, не пожалев все свои надёжно припрятанные в хижине сокровища, и вскоре вышлет в погоню оставшихся в живых воинов. «М-да… Хорошо было бы сейчас взять и проснуться на родном диванчике, сгонять к холодильнику за пивком и защёлкать пультом в поисках спортивного канала… И не видеть всего этого ада, забыть про немьггых дикарей, сумасшедшего шамана и стервозную Милку… Да, хорошо… Хорошо, там, где нас нет…» — Дорогу запоминаешь? — ткнул его локтём Илья, приводя в чувства и возвращая в чёрт знает, какую реальность. — А толку? — отмахнулся Костя и снова закрыл глаза. — Ну как же? До машины потом пешкарусом чесать придётся. — Далеко ты прочешешь, когда без сердца останешься, Зуев? Расслабься и получай удовольствие… Э-эх, сколько мы с тобой всего пережили… сколько пьянок- гулянок, сколько бед перенесли… Вот и сдохнем вместе, ну чем не друзья? Да… что наша жизнь? Игра… — Да пошёл ты, Воропаев! Терпеть не могу, когда в тебе философ грёбаный просыпается! Так бы и дал в рожу, ей-богу! Обоз неторопливо двигался по заросшей выбоистой дороге, что вилась у самой реки, в тени раскидистых ракит и зарослей ивняка. Небо медленно затягивали серые тяжёлые тучи, и вскоре начал накрапывать мелкий дождик. Шагающие рядом воины от усталости еле переставляли ноги в плетёных сандалиях, а на спинах несли щиты, луки, копья и котомки с награбленным добром. Похоже, это племя являлось более развитым. Об этом говорили и металлические наколенники, и наручи, и лёгкие кожаные нагрудники, у некоторых на головах даже возвышались примитивные кованые шлемы с выцарапанными на них узорами, означавшими то ли принадлежность имущества, то ли звания и награды, то ли просто количество поверженных врагов. «Генерал» восседал на одной из телег, пряча лысую голову от противного дождика под наброшенной на плечи шкурой, лениво чистил изогнутым клинком ногти и не забывал зычным голосом раздавать приказания. Речь его больше напоминала рычание дикого зверя, хотя и знакомые слова встречались довольно часто. — Ну, что? — обернулся Илья к дрожащим от страха пленным дикарям. — Теперь вы сами уги-уги? Лошары, блин… Воропаев, харэ дрыхнуть, на том свете выспишься! Подъём, давай революцию делать! — И когда ты дябнуть без меня успел? — рассмеялся Костя и приподнялся на локте. — Неспроста ты такой буйный. — Так, Кость, давай мыслить логически, — перебил его Илья. — Если бы эти громилы хотели нас замочить или принести в жертву, они бы это на месте и сделали, правильно? Зачем же напрягаться и везти нас куда-то? — Так в голову же к ним не залезешь! Может, кокнут нас у своей священной скалы. Или ты думаешь, что соберут они в своей деревне суд присяжных и будут Ахтынкулуку приговор выносить за то, что нас, богов, обидел? А это типа свидетели рядом в клетке едут? — Ну и фантазия у тебя, Воропаев. Больная просто. Нет, лично я думаю, что… Вдруг с дерева что-то упало прямо на голову главнокомандующего. Телега дёрнулась и стала. Истошно завопили желтобрюхие мулы. Поначалу Илья решил, что какой-то хищный зверь атаковал впереди едущую телегу. Но, присмотревшись внимательнее, Илья опешил: с ветвей старой ивы на спину «генерала» прыгнула хрупкая девушка, ловко зажавшая его толстую шею ногами и изо всех сил старающаяся свернуть его большую лысую голову. Неизвестно, что поразило Илью больше: миниатюрная блондинка, решившаяся совершить дерзкое нападение, или её вполне современная одежда, состоящая из клетчатой синей рубашки, прочного, как брезент, комбинезона и высоких желтоватых ботинок. Он снова собрался ткнуть локтём Костю, пока тот снова не пропустил всё самое интересное, но это было лишним — друг уже не сводил восхищённых глаз с отважной воительницы. Свирепые воины бросились на помощь своему командиру с мечами наизготовку. Но блондинка тоже была не лыком шита. Поняв, что ей не справится с этим боровом, который уже успел сбросить её, девушка извлекла из голенища ботинка самый настоящий охотничий нож с костяной ручкой и приставила его к горлу лысого военачальника. — Где Дебби?! Отвечай! Быстро! — крикнула она на чистейшем русском языке. И повернулась к остановившимся в нерешительности воинам. — Или вы отдаёте пленных, или я убью его! Воины не шибко понимали её слова, но приставленное к горлу «генерала» лезвие и без того было красноречивым. — Бросайте оружие! Ну же! — Она сильнее прижала нож, и по шее командира тонкой струйкой зазмеилась тёмная кровь. Толстяк что-то замычал, выкатывая глаза. — Во даёт деваха, — только и успел прошептать восторженный Костя. — Сзади! — крикнул Илья, но опоздал: лихо запущенная одним из воинов дубина достигла цели, ударившись о затылок блондинки, и мигом свалила её на землю. Пришедший в ярость командир продолжал орать, плеваться и топать ногами в тяжёлых сандалиях, пока вояки сгружали бесчувственное тело девушки в похожую на клетку телегу. Костя посторонился и присел рядом с другом, уступая вакантное место временно обездвиженной даме. Когда обоз тронулся дальше, друзья принялись с интересом рассматривать незнакомку. — Жива? — склонился над ней Костя и приподнял короткие, едва закрывающие уши, белые волосы. Раны не было. Блондинка застонала и дёрнула плечом, словно отгоняя назойливую муху. — Жива, — констатировал Илья и поправил её причёску, старательно укладывая ровную чёлку на тонкие чёрные брови. Из-под длинных опущенных ресниц гневно блеснули тёмные глаза. — Наша девчонка! Стопудово! — зашептал Костя. — Смотри! И шмотки современные! — а увидев гневный взгляд Амилы, он приблизился к незнакомке ещё ближе, почти касаясь её бёдер. На тонком загорелом лице девушки подрагивали чёрные ресницы, будто она видела тревожный сон. — Наша, родная, — глупо заулыбался Илья. — И как её сюда занесло? — Да так же, как и нас. Магнитная аномалия, гипноз, пришельцы, проклятие лесника — я уж и не знаю, что думать… Дождь усиливался. Обоз свернул в чащу и стал пробираться сквозь густые заросли, в которых воякам приходилось прорубать дорогу, недовольно ворча и озираясь на крикливого и вечно недовольного военачальника. Наконец, обоз выбрался из леса. Вниз, к лугу, мулы побежали веселее, иногда воинам с трудом приходилось догонять их. В поросшем бурьяне поле селение с поднимающимися к серому небу струйками дыма было видно издалека. Тёмные хижины отчётливо вырисовывались на фоне зелёных холмов и сопок. Воинственная деревня была предусмотрительно обнесена высоким частоколом, видимо, на случай войн, нападений животных и прочих неприятностей. Имелись даже охраняемые железные ворота, ржавые, но ещё довольно прочные. Как и в предыдущей деревне, обмазанные глиной хижины стояли вкруг центральной, обнесённой белым камнем площадки. Здесь, как на перроне, уже толпились встречающие. С улыбками и распростёртыми объятиями дикари встречали вернувшихся с добычей воинов. В отличие от подданных Ахтынкулука, местные жители были одеты полностью, и не в шкуры, а сшитые из ткани одежды, пусть и довольно потрёпанные. У некоторых на ногах красовались плетёные, похожие на дырявые лапти сандалии, у других даже имелись кожаные остроносые башмаки. Головы одних венчали чепцы и кривобокие шляпы, других — диадемы и металлические обручи. Здесь было намешано всего понемногу, так как большинство уборов были попросту привезены из путешествий-набегов на соседние племена. Дикари принялись выгружать награбленное имущество, тут же по-братски деля его между собой и стуча друг другу в небритые рожи. Женщины вешались на крепкие шеи своих вернувшихся мужей и алчно выхватывали из их потных и испачканных чужой кровью рук украшения, шкуры и посуду. Все суетились вокруг телег, озаботившись делёжкой чужого имущества, и никто не обращал внимания на пленных чужеземцев. Но вдруг толпа смолкла и расступилась. Пленники в телеге тотчас насторожились и вытянули шеи, ожидая увидеть грозного свирепого вождя или кровожадного шамана с кинжалом на изготовку. Каково же было их удивление, когда из толпы вынырнула приземистая бабуля с посохом и в сером до земли одеянии. Эдакий божий одуванчик с собранными на затылке седыми волосами и обвисшими круглыми щёчками. Для полноты картины ей не хватало лишь очков на носу, кружевного воротничка и накрахмаленного передника. Казалось бы, она ничем не отличалась от обычных старушек, что гроздьями облепляют лавочки каждого заурядного дома в каждом заурядном городе, если бы не висящая на шее ржавая велосипедная цепь и обрамляющие полные запястья обоймы подшипников. В полной тишине она прошествовала к клетке с пленниками, даже не взглянув на горы награбленного добра. Приблизила к прутьям широкое скуластое лицо, прищурила водянистые глаза, затем повернулась к «народу» и изрекла скрипучим старческим голосом: — Работать! — и потопала обратно, чуть переставляя полные ноги в плетёных сандалиях. Только она успела скрыться в толпе, как дикари снова принялись галдеть и делить добычу. А несколько вооружённых клинками воинов, оставив своих подруг, выволокли всех без исключения пленников и потащили за деревню, откуда поднимались клубы дыма. Дикари плакали и слёзно молили о пощаде, Амила отчаянно извивалась и плевалась, не желая мириться с предстоящей участью и бормоча проклятия на своём языке. — Ахтыкулук вэрдэ! Амила вэрдэ дот Ахтынкулук! — кричала она. Воины что-то забормотали, и один из них потащил дочку вождя в другую сторону. Хорошо это было, или плохо, одному богу известно. Только блондинка очнулась, как сразу пошла в рукопашную, используя дикую смесь приёмов ушу, джиу-джитсу и муай-тай. Но навалившиеся на неё воины быстро утихомирили бунтарку, надавав подзатыльников и связав по рукам и ногам. Теперь её тащили за шкирку, как нашкодившего кота. Илья шагал со связанными руками и изрекал все известные ругательства, а Костя всё пытался откупиться, обещая золотые горы и уйму огненной воды, а так же требуя аудиенции у пожилой атаманши. Воины понимающе кивали головами, но не забывали подталкивать пленников в спину. Вскоре под ногами начало неприятно хлюпать. Деревья закончились. Впереди виднелись холмы и поросшие высокой травой топи. А за ними начинался длинный глубокий карьер. Моросил мелкий дождь, размывающий и без того глинистый грунт в карьере. Десяток пленников, чумазых и оборванных бедолаг с кандалами на ногах, уже копошились в нём, подгоняемые строгим надзирателем. Они гребли руками и деревянными совками ржавого цвета породу и сгружали её в плетёные корзины. Затем взваливали тяжёлые корзины на худые сгорбленные плечи и тащили наверх насыпи. Поодаль лежали горы древесного угля, и над вымазанными глиной холмиками трубой поднимался едкий сизый дым. — Костян, ты когда-нибудь железную руду добывал? — ни с того ни с сего ляпнул Илья и продолжил: — Это риторический вопрос. Всё в жизни приходится делать впервые… — Да пошёл ты со своими риторическими вопросами, Зуев! — взбеленился Костя и повернулся к шедшему позади воину: — Слышь, начальник? Я в рудокопы не нанимался! Может, договоримся? — и тут же схлопотал палкой между лопаток: — Молчать! Работать! — Не кипишуй, старик, — уверенно заявил Илья другу, глядя, как их ногах защёлкивают тяжёлые кандалы. — Главное, что живы. А план у меня есть. Нас много, а эти погонялы… поганцы… погонщики, короче, одни. Завалим их и смотаем отсюда. — О, да! Ты у нас самый главный заваливатель всех времён и народов! — огрызнулся Костя, потирая ушибленное плечо и позвякивая цепью. — Это тебе не в компьютерные игры рубиться! Ладно, свалим с наступлением темноты. Вляпались, блин, по самое не могу… Однако надеждам на побег так и не суждено было оправдаться. Несмотря на приличное количество пленных безропотных дикарей, с ними легко управлялись пять вооружённых клинками и хлыстами воинов-надсмотрщиков. За любую провинность — медленное копание, перенос неполных корзин и незапланированный отдых — пороли нещадно. Посматривая краем глаза на охранников, Илья старался и не филонил. Это было частью его плана — втереться в доверие и показать себя ответственным работником. — Давай-давай, — шутя, подбадривал его Костя. — Может, в работники месяца выйдешь, а там гляди, до топ-менеджера дослужишься. Да? — обернувшись и чуть не свернув головы, он заметил рядом не очень трудолюбивую блондиночку, глупо заулыбался и заиграл мускулами. В ответ она хмыкнула, взмахом тонкой руки поправила чёлку и потащила свою корзину к глиняной печи, где выплавлялось железо. — Давай помогу, красавица! — нагнал её Костя и принялся выхватывать из её рук корзину. — Отвали, сама справлюсь! — девушка рывком дёрнула её к себе. — Слушай, нам нужно держаться вместе. Нас тоже угораздило к этим дикарям попасть. Теперь нужно думать, как выбраться, — затараторил он, вырывая корзину. — Сама не знаю, — она, наконец, разжала руки. — Квадроцикл наш раздолбали, сволочи. — Молчать! Работать! — посыпался на них град ударов. — Эт ничего, главное, до машины моей добраться, — Костя закрывался от ударов, но продолжал шептать: — Там, за лесочком, у Ахтынлука, те… (чуть не сказал тестя) товарища моего. — Ну надо же, — подняла она карие, чертовски красивые глаза. — А ты не такой клоун, как кажешься. Ладно. Потом поговорим. Да только мне здесь человечка одного разыскать надо, — и слиняла, оставляя Костю наедине с корзиной. Костя вывалил её содержимое на пласт угля и накрыл его следующим. Затем, по примеру дикарей, принялся обмазывать это сооружение глиной, посматривая на хорохорящегося перед незнакомкой Илью. Вскоре Илья присоединился к другу, помогая делать отдушину в плавильной печи.