Мистер Пинагри шутку не оценил. – Мэйв, – тихо сказал отец, – это не поможет. Пожалуйста, иди. – Нет, Меррит, – возразил директор, – я хочу послушать ее рассказ, каким бы нелепым он ни был. – Он поправил монокль и уставился на меня. – Итак, юная леди. Вы говорили о доказательствах своего абсурдного обвинения. Предъявите же их. Я сунула дрожащие руки в карманы. Эта? Нет, вот эта. – Мистер Трезелтон охотится за одной вещью, которая принадлежит мне. Он так страстно жаждет ее заполучить, что даже грозил оклеветать перед вами моего отца и пошатнуть его положение в банке, если я не отдам ему желаемое. – Ба! – вскричал мистер Пинагри. – Чем таким может владеть тщедушная девчонка? – Он наставил большой палец на моего отца. – Мне доподлинно известен годовой доход вашей семьи. Уверяю вас, если мистеру Трезелтону понадобится что-то, чем вы владеете, он купит это, не моргнув и глазом. – Нет, если вещь – волшебная! – воскликнула я. – Очень древняя, такую невозможно отыскать в магазине. Особенно если она могущественнее всего на свете. – Что это за ахинея, Трезелтон? – прищурился мистер Пинагри. – Что за вздор она несет? Я вмешалась до того, как мистер Трезелтон успел ответить. Я все думала: обвинять магната или упирать на его безумие? И выбрала безумие. – Банка сардин, – сладко пропела я, – а внутри – джинн. – Джинн… – повторил мистер Пинагри. Я попыталась прояснить ему ситуацию. – Помните лампу Аладдина? – Чью лампу?! Я вздохнула. Эти банкиры… – Старая сказка из «Тысячи и одной ночи». – Ах, вот что… Продолжайте, – фыркнул он и прищелкнул пальцами. – Джинн из банки сардин? Рыбий джинн? Ха-ха! Похоже, собственная шутка чрезвычайно ему понравилась (а я, между прочим, ее раньше придумала). Мистер Трезелтон тоже захихикал. Лицемер. Отец уставился на персидский ковер, словно каторжник, ожидающий казни. – Об этом своему отцу рассказала Тереза Трезелтон, – продолжила я. – Он пришел в школу и забрал меня с уроков. Дважды. Сначала заманивал деньгами, затем угрожал опорочить моего отца в ваших глазах, сэр, если я не отдам эту вещь. А потом заявил, что украдет. – Ха-ха-ха, хо-хо, – разразился фальшивым смехом господин Трезелтон. – Неплохая история, верно? Я достала из кармана его письмо и вручила мистеру Пинагри. – Взгляните сами. Узнаете писчую бумагу? Его почерк и печать? Лицо мистера Трезелтона окаменело. Господин Пинагри задумчиво изучал записку. Блестящий лоб избороздили глубокие морщины. Директор достал из ящика стола письмо и сравнил с тем, что принесла я. – Верно, это печать Трезелтона, – сказал он, почесывая лысину. – Я не специалист, но написано будто бы той же рукой. Пинагри озадаченно воззрился на промышленного гиганта. – Что это, Трезелтон? Записка довольно загадочная. «Обдумайте мое предложение», «Со мной шутки плохи», «Не вынуждайте меня…» – Он покачал головой. – Почему вы вообще переписывались с этой девушкой – неважно о чем? – Я и сам задаюсь тем же вопросом, – заметил мой отец. – Звучит довольно угрожающе. Особенно если вы обращаетесь к ребенку. Мистер Трезелтон примирительно поднял руки и рассмеялся, будто происходящее – лишь забавное недоразумение. – Так вы признаете, что это ваш почерк и печать? – требовательно вопросил мистер Пинагри и подтолкнул два листка через стол. – Осторожнее, Эдгар, – с резкими нотками в голосе предупредил Трезелтон. Напоминая, кто здесь – наиболее влиятельная фигура в лондонском обществе. Напоминая, что может сделать правление банка с директором. Дураком мистер Пинагри не был. Он подумал немного и смахнул письма в сторону. – Если у вас какие-то дела с этой девочкой, если у нее проблемы с вашей дочерью и их вымышленными играми, меня это не касается. Пол будто поплыл у меня из-под ног. Почему мистер Пинагри так слеп, сознательно слеп и не видит правды, что смотрит ему прямо в лицо? Он просто не хочет обижать Всемогущего Трезелтона. Это плохо повлияет на бизнес. А также грозит увольнением. – А должно касаться! – горячо выпалила я. – Ведь из-за его клеветы вы собираетесь отстранить моего отца, который служил банку верой и правдой! Мистер Пинагри откинулся на спинку кресла. – Что ж, я… – Он перешел к угрозам, – не отступала я, – но меня не запугаешь. Я все равно не отдала бы то, что у меня требовали. Неважно, волшебный это джинн или выдуманный, или какой-нибудь пирог со свининой. И мистер Трезелтон не только угрожал! За мной следили с самого Рождества. Высокий пугающий господин в черном пальто и с рыжими усами. Мистер Трезелтон усмехнулся. – Так выглядит добрая четверть лондонцев. Так и пнула бы его прямо в обтянутое бархатным жилетом брюхо! – Возможно, но тот же самый рыжеусый господин последовал за мной на поезде в Лутон. В Сочельник ограбил наш дом, а вчера ночью вломился посреди ночи в мою комнату в школе. Вызывали полицию. Сами проверьте, если хотите. – Это правда, – подтвердил отец. – В канун Рождества к нам влезли воры. Но проникли только в спальню Мэйв и, похоже, ничего не украли. Мы вызвали констеблей, а те составили протокол. И выяснилось вот что: кто-то залез в наш дом по лестнице через окно. – Не сомневаюсь, это один из дружков-хулиганов вашей дочери, – пожал плечами Трезелтон. – До меня дошли слухи, будто она водится с мальчишками из приюта через дорогу. В ее-то возрасте! И что это нам о ней говорит? Отец вспыхнул. Но если бы он решил, что я – еще одна Дебора, которая флиртует напропалую и бесстыдно бегает за безмозглыми юнцами, я бы закричала. – Не понимаю, какое отношение этот ваш рыжеусый грабитель – если он вообще существует – имеет к моему другу мистеру Трезелтону, – заметил господин Пинагри. Итак, теперь Трезелтон его «друг». Я уже проиграла! Но одно дело – проиграть, а другое – сдаться. – Рыжеусый начал преследовать меня сразу после того, как мистер Трезелтон пригрозил украсть моего джинна. – Я сунула руку в карман. Все на месте. – А прошлой ночью, когда этот человек предпринял очередную попытку, мы с ним подрались и успели кое-что снять у него с пальца до того, как он сбежал. Я достала кольцо, протянула его отцу, а тот – мистеру Пинагри. Директор банка поправил монокль и стал рассматривать золотой ободок, поглядывая на письма Трезелтона. Затем полез в ящик стола за сургучом, подержал его над газовой лампой, пока тот не расплавился, превратившись в блестящую массу. Капнул горячим сургучом на лист бумаги, подул, чтобы немного остудить, и вдавил в него кольцо. – В точности такой же, – сообщил отец, заглядывая мистеру Пинагри через плечо. – Оттиски совпадают. Директор осмотрел результат, задумчиво соединил пальцы. – Ваш почерк и печать на записке, отправленной ученице пансиона, – такой след, который сложно оставить без внимания, Альфред. – Это означает лишь ловкую подделку, – отрезал мистер Трезелтон. Отец нахмурился. – Подделка… – повторил он, – с расчетом на то, чтобы убедить весь мир, будто мистер Альфред Трезелтон пытается выманить у школьницы банку сардин, хотя на самом деле это не так? – Отец многозначительно кашлянул. – Верится с трудом. Мистер Трезелтон пристукнул тростью по полу. – Во что верится с трудом, – провозгласил он, – так это в то, что я позволяю двум ничтожным банкирам допрашивать меня с пристрастием по поводу смехотворного обвинения. Мол, я пошел на преступление, чтобы силой отнять у школьницы некое воображаемое существо, обитающее в консервной банке из-под сардин! Послушайте, господа, я не только оскорблен, но и испытываю серьезные сомнения в вашем душевном здоровье. На следующем заседании, Эдгар, я буду вынужден уведомить об этих тревожных событиях правление банка. Вся крепкая фигура мистера Пинагри тотчас будто осела, словно куча мокрого серого белья. Весь его пыл угас. – Ну, будет вам, Альфред, – успокаивающе начал он, выдавив из себя натужный смешок. – Никто никого не допрашивает «с пристрастием», как вы затейливо выразились. Разумеется, я вас ни в чем не обвиняю. Я теряла позиции. Снова и снова. Ни истина, ни логические рассуждения не имели даже крошечного шанса против неизмеримого богатства и власти господина Трезелтона. – Обвинения вовсе не смехотворные, – вмешалась я, – если у меня и вправду имеется могущественный джинн. А он у меня! Мистер Трезелтон это знает и жаждет его заполучить больше всего на свете. Отец вздохнул и будто бы съежился в своем костюме. Мистер Пинагри достал из ящика стола пастилку и сунул в рот. Пора испробовать последнее средство: смиренную капитуляцию. И ловушку… Я шагнула к мистеру Трезелтону. – Я пришла сюда, – кротко сказала я, сделав над собой усилие, – чтобы принести вам джинна. Мермера. Брови господина Трезелтона слегка приподнялись. – Так его зовут. Это морской джинн, поэтому он и сам похож на рыбу.