Нет, это не тот разговор, после него опять наступила пауза, тягучая, нудная, неприятная для него пауза. «А вот возьму сейчас прямо и скажу обо всем ей, без всяких там церемоний!..» — решил он, остановился и произнес торжественно: — Валя!.. — Нет, нет, не останавливайтесь. — Она взяла его за рукав и потянула вперед. — Я прошу вас — пойдемте быстрее: солнце вон уже село… Когда они дошли до школы на выгоне, наступила ночь, над черным школьным садом уже висела огромная желтая луна. — Вот моя школа, — сказал Васька. — Сюда я оттопал четыре года! — Правда? — удивилась Валя. — Да. Зайдемте? — Нет. В другой раз… — А вы все время в седьмой учились? — спросил он. — Нет, мы только три года как переехали в этот поселок. Мы на руднике до этого жили. «Ах, вот почему я ее раньше не встречал!..» — подумал Васька. — Давайте пройдем через школьный сад? — предложил Васька. — Воды попьем… Там во дворе такой глубокий колодец, что даже днем воды не видно. Нагнешься над срубом, крикнешь и долго ждешь, пока эхо возвратится обратно. — Вы очень пить хотите? — спросила Валя, и Гурин не осмелился сказать ей неправду. — Да нет, не очень… Я думал, вам пить хочется… — Я не хочу. В это время в саду вдруг щелкнул соловей. Щелкнул робко, осторожно, словно дал знать кому-то: «Я здесь…» Придержав Валю рукой, Васька шепнул: — Соловей! Они остановились, прислушались. Соловей молчал. — Послышалось, наверно, — сказала Валя. — Нет… И вдруг опять: щелк, щелк… — Вот! Слышите? Прилетели!.. Еще ж рано… — Почему рано? У нас уже абрикоска расцветает. Они стояли и разговаривали шепотом, словно заговорщики. Валино лицо было совсем рядом, он слышал ее дыхание… И губы ее так близко шевелились — только чуть нагнись, и вот они, такие желанные!.. — Это он спросонья, наверное, — улыбнулась Валя и отступила от Васьки. — Пойдемте. «Опять опоздал!.. — досадовал он. — А может, и лучше? Еще неизвестно, как бы она отнеслась к такому нахальству с моей стороны: возьмет да и обидится…» Гурин догнал Валю. — Говорят, луна и соловьи — покровители влюбленных… Это правда? — Говорят… — сказала она неуверенно. — А вам не приходилось?.. — Что? — Быть под луной?.. — А мы и сейчас под луной… — Нет, не так… Любить приходилось?.. — выпалил он и снова взволновался: разговор, кажется, пошел тот, что надо, не упустить бы момент. — Нет, — сказала она. — А вам? — Тоже нет… — У вас не было девушки? — спросила она, взглянув на него искоса, и ехидненько улыбнулась. — Не было… Милая улыбочка ее только забавляла его. — И сейчас нет? — допытывалась она. — Нет. Ему хотелось сказать ей, что у него ничего не было подобного тому, что он чувствует к ней, к Вале. Не было, нет и не будет никогда — в этом он уверен. Но неужели она не понимает, что именно это он хочет ей сказать? Именно это — о своей любви к ней!.. Неужели об этом надо говорить прямо, в лоб?.. — Я не верю вам, — сказала Валя, и легкая улыбка, которая все время играла на ее губах, неожиданно исчезла, лицо посерьезнело, и она даже замедлила шаг. — Почему? — удивился Гурин. Он не знал, как к этому относиться: то ли это комплимент каким-то его мужским достоинствам, то ли укор. — Так… На вас не похоже… — Но почему? — Вы дружите с Сорокиным. А какой он — всем известно… Кровь хлынула Гурину к лицу, щеки загорелись, словно ему надавали пощечин. Он хотел крикнуть: «Но я-то тут при чем?» — и не посмел: вспомнил Машу… Хотел оправдаться и опять не посмел. «Не было, не было!.. — кричал какой-то возмущенный голос изнутри его. — Ничего не было!.. Неужели это теперь всю жизнь будет меня преследовать, давить на совесть и я так никогда и не смогу никому посмотреть прямо в глаза и сказать: «Не было!» Чистенький! Был чистенький, да весь вышел. Целовался с взрослой девушкой. Рассказать ей все? Нет, это невозможно: стыдно. Да и рассказать — значит потерять ее навсегда, она ведь никогда не простит ему такое… А если она и простит, я не прощу ей этого прощения, я не смогу потом смотреть ей в глаза… А что же делать? Врать? Изворачиваться?.. Вот так начало! Со лжи?!» — У меня нет девушки, — сказал он твердо, даже резко, с каким-то раздражением. — Даю вам честное слово — нет. И замолчал надолго. В груди клокотала обида неизвестно на кого и почему; вспомнилась и прицепилась навязчиво, как оса, песенка, и он без конца прокручивал ее внутри себя: Мне бесконечно жаль Своих несбывшихся мечтаний… И только боль воспоминаний Гнетет меня… Хотелось счастья мне С тобой найти… Но, очевидно, нам не по пути… — Ну, вот мы и пришли, — нарушила молчание Валя. — Спасибо вам. — Уже? — удивился Гурин и взглянул на маленький, невзрачный беленький домик, стоявший как-то не по-людски — он был повернут боком вдоль дороги и смотрел на улицу глухой стеной. — Это ваш дом? — Да… До свидания. — Она протянула ему руку. Тонкие, длинные, холодные пальцы ее были какими-то безжизненными, вялыми. — Вы так озябли?.. Рука какая холодная… — И он накрыл ладошкой ее руку, стал отогревать, словно птенца. — До свидания, — повторила она. — И не сердитесь на меня. Я не хотела вас обидеть… — Валя… — Я вам верю… — Валя… — Ой, дверь скрипнула, наверное, мама… Побегу… — Валя выдернула руку, схватила санитарную сумку и побежала. Возле угла оглянулась, помахала рукой.