— Да! — сказал он и невольно улыбнулся. — Хорошо! Польщенный, Николай сделал еще несколько штрихов и принялся затушевывать фон. Васька приблизился, смотрел зачарованно, как быстро, натренированно работал кистью художник, как он, будто случайно, делал несколько кривых мазков, и получались облака, мазнет малой кистью у колеса — и появлялось ощущение стремительного́ движения. — Уже тут! — донесся с улицы резкий голос Саввича. Он увидел Ваську, заторопился, закачался неуклюже, старчески, растопырил руки, стал шарить глазами по земле — искал, чем бы запустить в Ваську. Грузный, радикулитчик, он пытался нагнуться, но тут же разгибался. Заглянул зачем-то за дверь — словно там стояла палка, не нашел ничего, остановился в проеме двери, загородил угрожающе выход. — Уже тут? Ни вечером, ни днем от вас покоя нету… Шо вам тут, медом намазано? Как муравьи, так и лезуть, так и лезуть… Сказано: до шешнадцати лет запрещено! Бежать Ваське было некуда, он отступил растерянно к стене. — Вот я тебе сейчас!.. — Да погоди ты, Саввич! Ну что ты разорался? Прямо как бык на красное, так ты на пацанов, — оглянулся Николай. — Отойди от двери — свет загородил, темно. — А шо, это твой родственник? — уже совсем другим, спокойным голосом спросил Саввич и отошел в сторонку. — Конечно, родственник. Не видишь разве? Брат мой, близнец. А ты только родственничков и привечаешь? Ох, Саввич!.. Но Саввич уже не слушал его, смотрел на «картину» и крутил быстро головой — то ли от удовольствия, то ли от нервов. — Это куда ж такую нарисовал? На сцену? — Зачем на сцену? — удивился Николай. — На улицу! Афиша! — Афиша? Отродясь не было такой, — надул Саввич губы и насупил брови — это он так задумывался. — Отродясь!.. Отродясь и фильма такого не было. — На улицу? — все еще не верил Саввич услышанному. — Там же ее дождем попортит. Вот тут и прибей, — указал он на стену. — Все будут любоваться. Краски одной сколько извел… Разговаривая, Николай продолжал работать. Он взял плоскую кисть и, прежде чем макнуть в краску, написал ею что-то в воздухе — прикинул размер букв. Потом подумал, подумал и еще раз в воздухе написал какое-то слово. И только после этого решительно макнул кисть в ведерко с красной краской и начал писать по диагонали: «Чапаев». Затем малой кистью подправил кое-где закругления в буквах и быстро набросал внизу: «Начало сеансов: в 7 ч. и 9 ч. веч.». — Все! — объявил торжественно и бросил кисть в банку с водой. — А когда? — спросил Васька. — Че когда? — не понял Николай. — Число… — И Васька показал на левый верхний угол, где обычно в афишах ставилась дата. — A-а! Забыл! Вот голова… Это все Саввич виноват, — сказал Николай. — Придет, забьет голову… — И подмигнул незаметно Ваське. — Опять Саввич виноват! — вспыхнул сторож и взмахнул руками. — Вали все на серого! У самих порядка нет, вот и валят все на Саввича! — И он, рассерженный, пошел прочь по длинному фойе, вихляя задом и широко расставив руки. — Все, завелся! — Николай взял кисть и написал в углу: «Скоро!» «Скоро», — прочел Васька и проговорил разочарованно: — Значит, не скоро… — Как не скоро? Скоро! Не пройдет и недели… — Николай вытер руки тряпкой. — Тебя как зовут? — Васька… — Помоги мне, Васек, вынести… Васька с готовностью бросил на стул книжки, перехваченные ремешком, подбежал к афише, взялся за подрамник. — Не тяжело? — Не… — сказал Васька, переступая мелкими шажками и сгибаясь под тяжестью довольно-таки массивной афиши. Они вынесли афишу и повесили ее за петли на заранее приготовленные крюки. Николай отбежал метров на сто и долго любовался своей работой. — Здорово! — Как в городе, — сказал Васька. — А что? Не хуже. Помоги уж заодно убрать мне и краски. — А куда их? — В кинобудку. — Николай взял самое большое ведро и полез по деревянной лестнице наверх, Васька — за ним. В кинобудке Васька не был ни разу, и поэтому, когда он вошел туда, глаза его разбежались. В маленькой комнатушке, у дальней степы, стоял на черной станине аппарат, слегка наклоненный вперед, будто заглядывал через квадратное окошечко в зал. В той же стене было пробито и другое окошко — пошире и повыше первого. Васька сразу догадался: в маленькое пускается кино, а в большое смотрит механик. Поразил Ваську и массивный стол, обитый жестью, к которому был привинчен диск с ручкой. Справа, ближе к углу, стоял зеленый железный шкаф, за который Николай спрятал краски и кисти. Васька прошел к дальней стене и, приподнявшись на цыпочки, заглянул через окошко в зал. Пустой, он казался большим и далеким. — А почему у нас все время немые картины идут, а на станции звуковые? — спросил Васька, разглядывая аппарат. — Скоро и у нас будет звук. Уже деньги перечислили. Тогда мы станцию заткнем за пояс! — Николай открыл шкаф и достал оттуда белую из оцинкованной жести круглую коробку. — Что это? — подбежал Васька. — Кино. — И Николай открыл коробку. Васька увидел черный ролик пленки и потянулся к нему, потрогал осторожно пальцем. — Это оно в таких коробочках?.. А пахнет как! — Нравится? — Ага! — И Васька нагнулся над коробкой, втянул в себя сладкий ацетоновый запах. — Это так кино пахнет? — Да. — Как интересно! Николай вытащил ролик и положил его на стол, затем снял с аппарата разъемную бобину, вложил в нее пленку и насадил бобину на штырь перемотки. Конец пленки протянул к диску и, придерживая рукой, принялся перематывать ролик. — Зачем это? — спросил Васька. — Она не перемотана… Да и проверить надо, может, обрыв где… Не успел Николай договорить, как пленка хлестнула оборванным концом по столу и, шурша, потекла на пол. Николай локтем остановил раскрутившуюся бобину, взглянул на Ваську: — Понял? Так и есть! Мерзавцы! Я ведь никогда не сдам в кинопрокат порванную пленку. Будь она перемотана, я и не проверял бы ее. А во время сеанса в зале уже свистели б и орали: «Сапожник!» А я при чем?.. Николай достал из тумбочки ножницы и пузырек с клеем. Подняв концы пленки на свет, он отрезал от одного конца, от другого, обрезки полетели на пол. — Ой! — только и успел сказать Васька и стал собирать обрезки. — Ты че ойкаешь? Николай лизнул языком один конец пленки и принялся счищать с него эмульсию. Очистил, намазал оба кончика клеем, соединил их и, прижав пальцами, принялся дуть, словно они были горячими. Запах ацетона разлился по аппаратной, и Васька невольно проглотил слюну, словно пососал мятную конфету. Склеив пленку, Николай продолжал перематывать ролик, а Васька стал рассматривать на свет подобранные с пола обрезки пленки. На всех трех квадратиках было одно и то же: жуликоватый дядька с перевязанной щекой на костылях стоял у закрытых дверей большого собора. Это был кадр из фильма «Праздник святого Йоргена». Васька его еще не видел и поэтому спросил: — Интересное кино? — О-о! Мировое! Умрешь от смеха! Ильинский играет, Кторов!.. Ильинского Васька знал по другим картинам: «Закройщик из Торжка», «Процесс о трех миллионах». Смешной артист этот Ильинский, почти что как Чарли Чаплин. — А звуковым нельзя сделать это кино? Васька слышал о звуковом и цветном кино, но самому видеть еще не приходилось. — Ну как же ты сделаешь? Это специально делается: нужна пленка со звуковой дорожкой, аппаратура — преобразователи, усилители, динамики. Задумался Васька: не скоро, видать, в этом клубе будут звуковые картины. Николай посмотрел на Ваську. — А ты думаешь, это просто — озвучить кино? Васька пожал плечами. — Ну, как ты себе это представляешь?