— Еще рано. Все вместе пойдем. — Я их не возьму с собой, — кивнул Васька на младших. — Со мной они пойдут, не бесись, пожалуйста. От нетерпения Васька выбежал на улицу посмотреть, идут ли еще люди или уже все прошли на демонстрацию. Идут! На обратном пути взглянул на огород и остолбенел: маленькое абрикосовое деревце, ростом с Ваську, было усыпано белыми цветочками. — Мама! — закричал он. — Скорее идите все сюда! Абрикоса расцвела! Выбежала мать на крик — испугалась сначала, думала, беда какая. А Васька показывает на абрикосу и твердит свое: — Расцвела! Расцвела абрикоса! Окружили они деревце, любуются. А деревце, словно живое, гудит, как басовая струна на гитаре. Это пчелы его облюбовали, деловито перелетают с цветка на цветок, работают мохнатыми, желтыми от пыльцы лапками, окунаются рыльцами в чашечки цветков. Стоит мать, улыбка застыла на лице: — Сколько радости сразу!.. Это ж надо так подгадать — как раз на праздник расцвела! Карпо увидел соседей, по своему огороду подошел к плетню, спросил: — Шо там у вас за диковина такая? — Да как же не диковина? Глянь, как раз на Первый май расцвела! А малютка еще… — A-а… — протянул Карпо. — Рановато она цвет выкинула… Сколько ей, года два-три? — Да три, наверно, будет. — Рано. Хруктов не даст. — Да то ладно! Тут радость — зацвела, — сказала мать и спросила весело: — Че ж на праздник не собираетесь? — А чего я там не видал? — сказал врастяжку Карпо. — Как будет высказываться Митичка Глазунов? Дак я слыхал его уже тыщу раз… — Во! — разочарованно проговорила мать. — Да разве ж там один Глазунов будет. Не хочешь — не гляди на него и не слухай, на других людей гляди. Праздник же! — Не, — отмахнулся Карпо. — Делов дома много. — И он отошел от плетня: — Микита побег, расскажет потом, шо там будет. — Вон, Никита уже ушел… — завопил тут же Васька. — Перестань, — неожиданно сердито прикрикнула на него мать и пошла в дом. — Вот человек, — ворчала она, доглаживая Васькину рубаху. — Непонятный какой-то. Родной брат нашему отцу Кузьме, а совсем другая натура. Тот был как на пружинах, куда ни пошлют — тут же собрался и побежал или поехал. А этот никуда. Только сопит да ковыряется в своем хозяйстве, как крот. У людей праздник, а он в старой рубахе стоит с лопатой, огород сажать собрался. Хоть Никиту отпустил… Отец ваш — тот за две недели к празднику готовился… — Скорее, ма… — не выдержал Васька. — Дался тебе этот Карпо. — Успеешь, — сказала мать и полезла зачем-то в сундук. Сунула руку вдоль задней стенки до самого дна, пошарила немного и извлекла оттуда новенькую отцову кепку. — На, померяй… Отец купил себе к празднику, да так и не пришлось надеть… Васька смотрел на кепку и не верил глазам своим: — Мне?.. Можно?.. — Померяй. Взял Васька пахнущую нафталином серую шестиклинку, надел осторожно на голову. — Просторновата, — сказала мать. — Не… Как раз. — И Васька укрепил козырек высоко над лбом, боясь, что он упадет ему на глаза. — Ну, если как раз, надевай. Да береги отцову память. Наконец собрались, вышли на улицу. На Ваське черный костюмчик, на штанах стрелочки, как у взрослого, белый воротничок выкинут поверх пиджачка. Идут, похрумкивают новыми сандалетами. Увидела их соседка Дарья Чуйкина, обрадованно сказала: — Вывела своих цыпляток! Перезимовали, значит? — Перезимовали, бог дал, — весело откликнулась мать. — С праздником вас. Что ж не идете на демонстрацию? — Родя подался… А я потом, прямо на площадь пойду. Издалека, от станции, музыка доносится, барабан ухает раз за разом: бух-бух, бух-бух… А из Васькиной груди песня рвется, которую играет оркестр: Смело, товарищи, в но-о-гу, Духом окрепнем в борьбе-е-е… — Ма, я побегу?.. — не выдерживает Васька. — Ну беги, беги… Подался Васька во весь дух. Возле школы — та же «туча», только нарядная. Девочки с цветами, ребята с транспарантами — все возбуждены, у всех настроение приподнято-праздничное, снуют взад-вперед, каждый кого-то и зачем-то ищет, окликают друг друга, улыбаются, будто век не виделись и наконец-то встретились. Никита ходит с горном, продувает трубу, тренируется. Тру-ту-ту, тру-ту-ту… Тру-ту-ту-ту, ту-ту, ту-ту… Увидел Ваську, подмигнул и снова приложил мундштук к губам, надул щеки, дунул так, что глаза покраснели, а звук получился хриплый, негромкий. Сконфузился. А Васька к нему с обидой: — Че ж не зашел? Убежал… — Дак я ж рано… Вот… — И он показал ему горн. Ваське достался транспарант с портретом вождя. Доволен, держит его с достоинством, строго, не машет им, как другие. Раздалась команда строиться, и все пришло в движение, как на вокзале: — Третий класс — сюда, сюда! — Четвертый, ко мне! — Девочки, девочки, куда ж вы? Не успеете, вернитесь. — Мальчики, а вы куда? Неужели раньше не могли об этом подумать?.. — Разбирайтесь, разбирайтесь по два, по два… — Гурин, с горном иди вперед, к знамени. Наконец разобрались, построились, двинулись. Потянулась длинная нарядная процессия из школьного сада в поселок. Полощется красное знамя, трубит, не умолкая, горн. Вдоль колонны бегают учителя, вожатые, что-то проверяют, уточняют, считают ребят-малышей, поторапливают: — Не отставайте, ребятки… Подтянитесь! — Песню, девочки, запевайте. И тут же враз запели, сначала нестройно, вразнобой, на разные голоса, но вскоре песня выровнялась и зазвучала звонко, торжественно. Взвейтесь кострами, синие ночи, Мы, пионеры, дети рабочих!.. А впереди ребята затянули свою, боевую: Каховка, Каховка, родная винтовка,