— А ты посмотри, как у них сделано. — Смотрел… — проворчал Васька недовольно: мол, учить еще будет, сам знаю, как надо делать. Он взял полено, принялся строгать, ровнять стороны. Полено было намного толще, чем нужно, и стесывать ножом его, снимать тонкими стружками лишнее — работа долгая. Это Васька сразу понял. Чтобы ускорить дело, решил действовать по-другому. Принес из чулана молоток, оседлал табуретку, поставил полено между ног, приставил нож и, чтобы сразу отсечь ненужный кусок, ударил по ножу молотком. Нож на всю ширину лезвия вошел в дерево и попал на сучок. Васька попытался вытащить нож, но он накрепко засел в полене и не поддавался. На стук вышла Танька, увидела стружки на полу, напустилась на Ваську с упреками: — Опять намусорил! В сарае места тебе мало? Вот не буду убирать, пусть мама увидит… Но Ваське было не до нее, досада брала — нож никак не поддавался, не мог освободить его Васька. — Уйди, — сверкнул Васька на сестру сердитыми глазами. Поставил снова полено между ног, ударил изо всей силы молотком по выступавшему концу ножа — хотел сучок разрубить. Треснуло полено, и увидел Васька, что треснуло оно совсем не так, как ему хотелось: трещина пошла через всю деревяшку наискосок. Рассердился Васька от такой неудачи. А все Танька виновата — лезет под руку со своими разговорами. Размахнулся и уже не для дела, а просто так, чтобы на чем-то зло сорвать, ударил раз, другой молотком по полену, по ножу. Разлетелось полено, и в тот же миг почувствовал он острую боль в левой руке. Поднял вгорячах руку, хотел в рот сунуть онемевшие пальцы, но увидел кровь, остановился. Смотрит, как кровь капает на белое дерево и расплывается на нем вдоль волокон, словно чернила на промокательной бумаге. Танька, скрестив руки на груди, по-старушечьи твердила: — Так и знала… Так я и знала: без шкоды не может ни одного дня!.. — Йод подай! В угольнике… — крикнул ей Васька. — Скулишь тут… Все из-за тебя. Танька нашла пузырек с йодом, принялась смазывать рану на Васькиной руке. Он морщился от боли, но терпел. Под конец ему стало плохо — затошнило, на лбу выступил пот, Танька перед глазами куда-то поплыла, и он стал валиться с табуретки. Но тут же выпрямился, потер здоровой рукой голову, поплелся к кровати. — Завяжи чем-нибудь… — А чем? — Танька плаксиво наморщилась. Она поняла, что шутки с Васькой плохи, надо помочь ему, а как?.. — Чем завязать? — И тут же сообразила: выдвинула нижний ящик в шкафу, выбрала из вороха разных обрезков чистую полоску, замотала рану. А кровь не унимается — проступает сквозь повязку. Тогда она сняла с вешалки материну белую косынку, не пожалела, запеленала ею Васькину руку, сказала мягко: — Лежи… Алешка испуганно смотрел на брата, удивлялся, что тот не плачет, и сам крепился, чтобы не заплакать. Когда Васька уже лежал на кровати, он принялся собирать с пола отщепленный кусок полена, молоток, нож… Нож оказался сломанным — из ручки торчал небольшой остаток лезвия. Алешка поискал и нашел в дальнем углу комнаты конец от ножа, стал прилаживать его к ручке. Молча показал сломанный нож Ваське. Тот увидел, и глаза его расширились, даже боль сникла: ну, теперь попадет от матери! Единственный нож сломал… Нет, не везет Ваське в жизни… И ждет Васька теперь мать. От каждого шороха вздрагивает — думает: она идет. Но мать, к его великому удивлению, не стала Ваську ругать. Увидев забинтованную руку, она вскрикнула, подбежала к нему, стала спрашивать, что случилось. Развязала, посмотрела рану, сама завязала аккуратно. — Ничего, кость цела… Заживет. Ну как же это ты?.. Надо же осторожно. Вечером бабушка пришла, мать пожаловалась ей: — Коньки хотел сделать… Рази ж они ему под силу? И Карпо — тоже… Делаешь своим, ну, и не обойди ж и этих. Хоть один, хоть плохонький сделай. Они ж дети твоего родного брата… Им же тоже хочется… Был бы Кузьма живой, тот бы склепал железные. Помню, парубком ишо был, брату Петьке подарил «снегурки». Сам клепал. Вы бы пошукали, может, где у вас там валяются они, никому не нужные? Бабушка жалостливо смотрела на Ваську, вздыхала: — Ну, што, водяной? На кониках захотелось покататься? И-их, рази ж так можно? А если калекой останешься? — И успокоила: — Ну, ничего, ничего… Бог даст, до свадьбы заживет. Я вот поспрошаю у Петьки, куда он девал свои коники. А были у него, были… Потом, когда стал женихаться, забросил куда-то… Пошукаю, внучек, на чердак полезу — там хламу разного много, может, найду. Вот и пожалеешь, что нет мужика в доме. — Што ж теперь жалеть… — возразила мать. — Не в жалости дело, — вела свое бабушка. — Находился человек — надо было соглашаться. Им отец нужен. Ваське не хочется слушать эти разговоры о «новом» отце, в другое время он бы не преминул возразить бабушке, но сейчас молчит. И тут вдруг вознегодовал Алешка. Приковылял к бабушке, ударил ее ладонью по коленке и заявил сердито: — Не надо нам отца! — Ой, боже мой! — удивилась бабушка. — И этот голос подает! А через день бабушка пришла с большим свертком, развернула, пригласила внуков весело: — Ну, водяные! Идите, выбирайте, на все вкусы! — И высыпала с грохотом на пол свою ношу. — Вон сколько добра всякого! Подбежал Васька, смотрит — и в самом деле добро! Два железных конька и один деревянный. Железные, правда, не парные: старая самодельная «снегурка» с завитым носом, как рог у барашка, и «ледка» фабричной работы. Когда-то на ней были винтовые зажимы, но теперь от них остались только дыры на передней стойке, а на задней торчал «бубон». Васька знал, как крепятся такие коньки. В каблуке проделывается дыра, на каблук прибивается пластинка с овальным отверстием, в него-то и вставляется конек «бубоном». А спереди за подошвы винтами прихватывается — вот и все, и держится конек без веревок, без «бурулек». Видел однажды он такие коньки в городе, только не иметь их Ваське — слишком дорогие. Поэтому рад он до смерти и этим. Что ржавые они — не беда, почистит! Что разные — тоже не беда, зато железные, получше Никитиных. На «ледке» даже кое-где остались блестки никеля. Алешка нацелился на «снегурку», схватил ее, примеряет к своему ботинку. — Куда ты лепишь? — отнял у него Васька «снегурку». — Не видишь, она велика тебе? — Все тебе, да? — обиделся Алешка. — А тебе куда? Вон деревянный бери себе. — Бери, бери, внучек, — посоветовала бабушка. — Это хороший коник, падать не будешь. На нем, наверно, еще твой дедушка Павел катался. Возьми. Научишься сначала на одном, а потом и другой подыщем. Принялись братья нацеплять коньки. Трудно Ваське натягивать веревки одной рукой: другая ведь перевязана, болит. Кое-как укрепил все-таки, Алешке бабушка помогла. Подались оба на луг. Васька впереди, идет по снегу враскоряку, где попадет на ледок — поскользнется, вскинет руки, удержится с трудом и дальше ковыляет. За ним Алешка на одном коньке, подпрыгивает: левая нога едет, правая подталкивает. Хорошо получается. Смотрит им бабушка вслед, улыбается: — Ишь, водяные, обрадовались… — Прокричала: — Полегче на льду-то, не разбейтесь. Не слышат они бабушку, на лед спешат. Окружили их ребята, рассматривают коньки. Никита подкатил, с разгону затормозил — аж лед заскрипел. Он уже твердо стоит на ногах, сделал около Васьки круг, присел на корточки, смотрит на «ледку». Не скрывает своего удивления: — Ого, беговой конек! Где ты его взял? Илья растолкал всех, дернул за конек, Васька не удержался, шлепнулся на снег. — Тише ты… Но Илья будто не заметил, что Васька упал, так даже и удобней рассматривать его коньки. — Много ты понимаешь, — покосился он на Никиту. — «Беговой»! Беговые длинные, как ножи. А это обыкновенный, для катания на льду. Носиком отпихиваться, видишь вот зазубрины на кончике. Ваське приятно, конечно, что его коньки заинтересовали ребят, но ему не терпится прокатиться, и он пытается встать, но Илья крепко вцепился в конек, не может оторваться от него. И вдруг предлагает: — Продай? — Во! — удивился Васька. — Самому только что дали… — Ну, сменяем? — не отставал Илья. — Хочешь пару за один? — Деревяшки? — Так зато парные. А «снегурку» отдашь вон Алешке, и будет у вас по два. Посмотрел Васька на братишку — видит по глазам: хочет Алешка иметь второй конек, но отдавать такую «ледку» жалко. — Не хочу, — сказал он. — Голубя в придачу дам. Хочешь? Екнуло сердце у Васьки — не ослышался ли? Голубя! Но виду не подал, что обрадовался, спросил: — Дикаря какого-нибудь подсунешь… — Дикарей не держим, — обиделся Илья. — Ну? Да или нет? — Ладно, — выдавил из себя Васька и тут же испугался своего голоса, чужим он показался ему. Зря, наверное, согласился, обманет его Илья. А Илья, не дав Ваське опомниться, в одно мгновение содрал с его ноги конек, отвязал свои и бросил на лед к Васькиным ногам. Крутит «ледку» перед глазами, трогает «бубон» — не расшатан ли. Нет, все крепко на коньке. Доволен Илья. Сидит Васька на снегу один, все ребята возле Ильи вьются, рассматривают конек, обсуждают сделку, и по всему видно, что Илья все-таки остался в выигрыше. Обидно Ваське, поднялся, подошел к Илье. — А голубя когда отдашь? — Сейчас, побегу за ним! — сказал Илья с издевкой и захохотал. — Не отдашь? — Да отдам! — отмахнулся Илья. — При свидетелях сказал: отдам, значит, отдам. — А какого? — Там посмотрим. — Илья встал на конек, оттолкнулся свободной ногой, покатился по льду. — Дуррак, — сказал Никита Ваське вполголоса. — Думаешь, он хорошего голубя тебе даст? — Иди ты, — Васька отвернулся от Никиты. Он и сам чувствовал, что сделал что-то не то. Не успел появиться конек, и уже его не стало. Повесил голову Васька и поплелся домой. Алешка покрутился, покрутился, послушал, как смеется довольный Илья, не выдержал, попрыгал вслед за братом.