Долго шел Васька, уже должна бы и завиднеться школа, а ее все нет и нет. Глушь, ветер воет, рвет Васькино пальто, снегом забрасывает. Остановился, в одну сторону посмотрел, в другую, и вдруг показалось Ваське, что он сбился с дороги. Где север, где юг, где поселок, где школа — все перевернулось как-то, ничего не понять. Куда идти — не знает Васька. Вспомнил: когда он вышел из поселка, ветер дул ему в лицо, значит, чтобы вернуться обратно, ветер должен дуть в спину. Не долго думая, повернулся Васька к ветру спиной и зашагал в обратную сторону. Решил: «Дойду до крайних хат, а там соображу, куда идти». Шел Васька быстро — ветер в спину подталкивал, поторапливал. Порой так поддавал, что Васька чуть носом в снег не зарывался. Бежит Васька, будто убегает от кого. Дышит тяжело, вспотел весь… От страха убегает, не от ненастья. И вдруг увидел: в снежном мареве деревья замаячили. Обрадовался: куда-то вышел! Подошел поближе, узнал: школа! Только она почему-то другой стороной повернута. Догадался: сбился с дороги он и прошел мимо. Не поверни Васька в обратную сторону, неизвестно, куда попал и где бы он сейчас был. На крыльце стряхнул с себя торопливо снег, постучал ногами, вошел в коридор. В коридоре пусто, тишина. «Опоздал, — огорчился Васька. — Пока блукал, занятия начались». На стук Васькиных ног появилась сторожиха. Увидела Ваську, воскликнула: — Боже мой, или у тебя отца-матери нема? Васька посмотрел на нее виновато, стал оправдываться: — Заблудился я… — Спросил: — Давно сели? — Куда сели? Никого нет, занятия отменили. У Васьки будто гора с плеч: не опоздал! Но все-таки не поверил, открыл тихонько дверь в класс, заглянул — пусто. Улыбнулся: — Вот здорово! — И повернулся к двери. — Можно домой идти, значит? — Куда домой? — схватила его за рукав сторожиха. — Посиди. Утихнет, тогда и пойдешь. Замерзнешь в поле, кто отвечать будет? Не хочется Ваське сидеть в школе одному, но подчинился. Снял шапку, расстегнул пальто, ходит по коридору, перечитывает плакаты, стенные газеты. С одного плаката прямо на Ваську едет зеленый трактор с большими, в шипах, задними колесами. За рулем сидит девушка в красной косынке и с поднятой рукой. От трактора в испуге разбегаются в разные стороны бородатые кулаки. «В сжатые сроки проведем сплошную коллективизацию!» На другом — чумазый, как негр, шахтер отбойным молотком отковыривает огромные глыбы угля: «Дадим стране больше топлива! Выполним пятилетку в четыре года!» Все прочитал Васька, все изучил, делать больше нечего, томится. А ветер воет, не утихает. — К обеду затихнет, — заверила сторожиха. И правда, вскоре вой прекратился. Вышел Васька — светло на улице, солнышко даже проглядывает, поселок виден. Подался домой радостный: «Нету занятий! Отменили!» Забежал к Никите обрадовать: — Никита, не бойсь, у тебя прогула не будет: сегодня не было занятий, отменили! — Да ты, никак, в школу ходил? — удивилась Никитина мать, оглядывая Ваську. — Я ж тебе сказала, штоб не ходил. — И, посмотрев на него долгим, изучающим взглядом, заключила серьезно: — Вот из него выйдет толк. — Обернулась к Никите: — Видишь, как рвется к занятиям человек? В любую погоду идет в школу. А ты? — Она ткнула Никиту в лоб. — Скажи тебе: «Бросай школу» — тут же бросишь. Никита проворчал: — Во, то сама сказала: «Не ходи», а теперь попрекает. Ваське сделалось неловко, хотел уйти, но тут вошел Карпо, протянул Никите какие-то деревяшки, перевитые веревками. — На, — сказал он. — Катайси, все подошвы целее будуть. — Вот, — не унималась Ульяна. — Што захочет — все ему делают. Наевши, обувши, а теперь ишо и коники ему сделал. А учиться кто будет? — заглянула она Никите в глаза. — Да погоди ты! — сказал ей Карпо. — Расходилась! А чего кипятится, и сама не знает. — Знаю. То ты не знаешь, — переключилась теперь она на Карпа. — Балуй басурмана, балуй. Карпо отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, сказал Никите: — Меряй. Подошел Васька поближе, смотрит — коньки деревянные отец сделал Никите. Два треугольных чурбачка, одно ребро на них округло скошено, и вдоль него проволока медная укреплена — полоз. Там, где пяткой становиться, выемка для каблука вырезана. Впереди по два ушка ременных прибито, сквозь них веревка продета. Сзади вместо ушка большая петля, тоже ременная. Взял Никита коньки и тут же, не рассматривая долго, стал прикреплять к сапогам. Вдел носок под веревку, перехлестнул ее, концы продел сквозь заднюю петлю, натянул и завязал спереди. Привязал Никита коньки, для верности постучал о пол, заулыбался. — Бурульки надо… — проговорил он. — Пойду вырежу. — Есть «бурульки», — сказал отец и достал из кармана две свежеоструганные палочки толщиной с карандаш. — Весь приклад тебе. «Бурульки», кажется, больше поразили Никиту, чем коньки: аккуратненькие, гладко отшлифованные, они приятно щекотали ладони. Повертел, любуясь, поддел под веревку в том месте, где они перекрещивались, перекрутил раз-другой, веревка сдавила ногу, конек перестал болтаться. — Сильно не стягивай, — посоветовал отец, — веревка лопнет. Да и ноги быстро замерзнут в тесноте: ногам должен быть простор, чтобы пальцы шевелились. Не стал Никита дослушивать отцову мудрость, кивнул Ваське — айда на луг. — Гляди, осторожно там, — прокричала ему вслед мать. — В Родионову копань не лезь, а то провалишься. Будет тогда делов с тобой. Васька вышел из хаты вместе с Никитой, но на луг идти ему расхотелось. Еще в комнате при виде коньков Васька загрустил и сник. Никита радовался, а ему плакать хотелось. — Чего ты? — оглянулся Никита. — Пойдем… Покрутил головой Васька, слезы навернулись на глаза, он быстро отвернулся и пошел домой. — Пойдем, — звал его Никита. — Я покатаюсь и тебе дам… — Книжки положу. — Не оглядываясь, Васька приподнял ранец. — Приходи, — прокричал Никита. Луг весь в ледяных плешинах — с осени водой залило его, вода замерзла — образовались малые и большие гладкие катки. Садами, огородами сбежал Никита на луг, еще издали приметил самый большой разлив, направился к нему. С разбегу прыгнул на лед, покатились коньки, легко понесли его по скользкой глади. Не ожидал Никита от них такой прыти, закачался, замахал руками, как ветряная мельница, не удержался, упал — шлепнулся задом на лед, клацнул зубами так, что в голове зазвенело. Во рту соленый привкус появился, сплюнул на лед — кровь: язык прикусил, падая. Оглянулся по сторонам — не смотрит ли кто? Никого не видно. Поднялся и, осторожно скользя то одной, то другой ногой, с трудом выбрался на снег. Долго не решался снова ступить на лед. Поджидал Ваську: придет — поможет обуздать коней. Но Васька на луг так и не пришел. Обидно Ваське — нет ему счастья в жизни. У других, что захотят — все им делают, покупают: голубей так голубей, коньки так коньки… А тут одни упреки… — Ой, так рано из школы? — выскочила навстречу Танька и заулыбалась ехидно: — Опять с уроков сбежал? Вот я маме скажу-у-у… — Чего? — Васька угрожающе вытянул нижнюю губу. — Ябеда!.. — Он замахнулся на нее ранцем. Танька спряталась за стенку, прокричала: — Прогульщик! Не стал с ней связываться Васька, повесил ранец на гвоздь, вышел в сарай, принялся перебирать дрова — искал подходящие чурки для коньков. Выбрал два полена, долго вертел в руках, прикидывал, с чего начинать мастерить коньки. Инструмента у него нет подходящего — вот беда. Но ничего, главный инструмент тут — острый нож. Остругать поленья, подровнять их, выемку для каблука вырезать, нижнее ребро в носке на конус стесать — вот и вся премудрость. Проволоку на ребре укрепить — пожалуй, самая трудность будет. Как это сделать, Васька пока не представлял, но был уверен — придумает что-либо. Принес чурки в комнату, полез в стол, достал нож, попробовал лезвие — тупое. Снова вышел во двор, принялся точить о камень. Долго точил. Сначала на сухом камне, потом поплевал на него и направил осторожно «жало» на мокром. Тронул пальцем лезвие — острое, так и цепляет за кожу, чуть надави — тут же располосует. Вернулся в комнату, Алешка уже схватил поленья, строит из них дом — ставит шалашиком на полу. — Зачем взял? — напустился на братишку Васька. — Для этого я принес?.. Видит Алешка — нож наточенный у Васьки в руках, догадался — мастерить что-то будет, спросил: — Чижик будешь делать? — Коньки, — сказал Васька просто, будто он переделал их уже не один десяток. — Коньки?! — удивился Алешка. — Деревянные коньки?.. — Да. — Как у Илюхи Ахромеева? — Да. И у Никиты, дядя Карпо ему сделал. — И у нас будут, — уверенно заключил Алешка. На душе у Васьки легче стало — уверенность появилась, сказал весело: — Ага, будут. — Сначала себе сделаешь, а потом мне? Ладно? — не унимался Алешка. — Подожди загадывать, — поосторожничал Васька. — Думаешь, легко сделать их? Проволоку как ты прикрепишь?