— Ну, эти, в форме. Они тело и забрали, а всем про сердечный приступ сказали, дескать, жив он, но в чистую зону поедет. — И что? — лениво спросил Еремей. — А то, что нафига мёртвого за живого выдавать? Я бы понял, если б они на счёт причины смерти соврали. Это было бы хотя бы логично. А тут логики ведь никакой! — Логика… Всё-то вам, учёным, логику подавай. А в том, что случилась, есть логика? Во всём этим мире, — он развёл руками, — ты логику понимаешь? Нет! Это за пределами твоего понимания! Я хотел возразить, но тут на столе у Еремея завибрировал телефон. Не звонок — будильник. И я даже прочёл надпись на экране: «Причастие». Стажёр же вытащил откуда-то из-под стола пластиковую бутылку и рюмку, которую тут же наполнил до краёв и с точностью заправского алкоголика опрокинул её содержимое в себя. А занюхал рукавом. — Хочешь? — указал на бутылку. — Мне нельзя. Я думал, тут никто не пьёт теперь. — А, «Трезвый взгляд», как же, — Еремей откинулся на спинку кресла, глаза его заблестели, а рот растянулся на манер лягушачьей улыбки. — Всех-то они тут к рукам прибрали, да не всех. Против божьей воли не попрёшь, как ни упирайся. — Чего? Какой воли? — Какой слышал. Только один человек за всю историю обращал воду в вино. — Но не в водку же, — я не выдержал и рассмеялся. — А какая разница? Чудо — оно и есть чудо. Нам был дан знак свыше, а глупые людишки всё чего-то пыжатся. Но разве ж не видно, что такой силе бессмысленно противостоять? Бог хочет, чтобы мы приняли его волю, влили в себя его дар и возрадовались, — он сощурил и без того узкие глазки и внимательно всмотрелся в моё лицо. — Ты не веришь, что ли? — Я атеист, — мрачно буркнул в ответ, потому как понял, что напрасно этот разговор затеял. Алкосектанты мне и раньше встречались. Но я не думал, что такие и в НИИ обнаружатся. Однако теперь понятно, почему этот Еремей у меня сразу такую неприязнь вызвал. Не люблю этих алкофанатиков. Причастие у них по будильнику, это ж надо придумать. Поняв, что толку от стажёра всё равно не добьюсь, я уже собрался уходить, как вдруг услышал собачий лай. Пафнутий! Как я мог про него забыть⁈ Я же обещал ему погулять… Оставив религиозные бредни Еремея вместе с самим Еремеем, я, не попрощавшись, вылетел из кабинета. Мой пёс блуждал по этажу и изредка погавкивал. Не так, как это делают другие собаки, без агрессии или страха, а осторожно, будто интересуясь у пустоты, куда хозяин запропастился? — Сейчас, Пуф, погуляем. Только кабинет закрою. Я мог бы просто захлопнуть дверь, благо, ключи всегда при мне. Мог бы. Но зачем-то зашёл внутрь. Стол, до сего момента плотно уставленный пробирками, теперь оказался девственно чист. — Пафнутий! — заорал я, вспомнив, как тот смотрел на стол. Пёс заскулил и лёг передо мной, прикрыв морду лапами. Я перевёл взгляд на пол. Если бы Пафнутий расправился с моими пробирками, на полу валялись бы осколки. Но их не было. В моём кабинете похозяйничал человек. Я бросился к сейфу, но и там оказалось пусто. Исчезли не только сами пробирки с археями, но и мои записи, тетради, блокноты. Вообще всё! Даже моё одеяло утащили. Я вышел из кабинета, заметался по коридору. Меня терзал один вопрос — кто? Кто был в моём кабинете, пока я то с Женькой болтал, то с Еремеем. Струнов? Но я так и не видел его. Кто-то ещё? Сам Женёк прибрал к рукам мои исследования в надежде остановить алкокалипсис? Кому-то с самого начала было от меня что-то нужно. Неспроста меня вызвали, ой неспроста… Коридор драила громозекоподобная лаборантка. Я налетел на неё, едва не сшиб с ног эту громаду, хотя шансов на то, кажется, и не имел. Ухватил её за плечи, наверное, напугал, но я и сам был в ужасе. — Ты видела⁈ Кто был в моём кабинете? Её глаза расширились, рот распахнулся, а сама девушка испуганно отшатнулась, прикрываясь шваброй. — Ну, я прибралась, — пролепетала она. — Я все кабинеты убираю. Больше ж некому. — Ты куда археи дела? — Какие архивы? — Археи! Пробирки со стола! Где⁈ — Так там мусор один был, я и выкинула. — Выкинула⁈ Наверное, я страшно орал. Несмотря на свои габариты и рост под два метра, она изобразила неподдельный испуг. Наверное, подумала, что я буду её бить. Но я-то понимал, что передо мной всё-таки девушка, хоть большая и страшная. В её глазах даже слёзы блеснули. — Там всё засохшее было, с плесенью. Я думала, оно испортилось уже. — Это ж НИИ биохимии! Тут и плесень, и гниль всякую изучают! Ничего! Ты поняла меня? Ничего выбрасывать нельзя! Куда здесь выносят мусор, я и так знал. И потому оставил несчастную лаборантку в покое и побежал вниз. Там, возле хозблока располагались баки с отходами. Иногда, в самом деле, материалы выбрасывались, но без указания лаборанты обычно этого не делали. Потому как на глаз не отличить, где рабочий материал, а где продукт испорченный. Я чуть ли не с головой нырнул в мусорный бак. Он, как назло, оказался чуть ли не доверху полный. Сразу видно, хорошо лаборантка убралась, весь хлам выкинула. И я стал просто отбрасывать ненужные отходы в сторону. Но своих пробирок так и не обнаружил. Обессилив и перевернув в итоге бак, я просто сел на пол посреди кучи мусора. Ещё немного и у меня случился бы нервный срыв. Только я вник в работу, как лишился всех своих материалов. Куда ещё лаборантка могла выбросить архей, я понятия не имел. Но всё это походило на какой-то театр абсурда. Пафнутий так и не дождался прогулки. Он решил, что здесь и без того достаточно грязно, чтобы не блюсти чистоту, и сделал свои туалетные дела прямо здесь. По коридору пополз отвратительный запах собачьих экскрементов. Но мне было уже плевать. — Светлицкий Юрий Александрович? — донеслось откуда-то сверху. Я поднял голову и увидел человека в чёрной форме без определительных знаков. — Чего вам? — спросил я. — Вам следует пройти с нами. — С вами? — я и не сразу понял, что их тут несколько. — Это ещё зачем? — Вы обвиняетесь в совершении преступления, предусмотренного частью третьей статьи двести пять уголовного кодекса Российской Федерации. Удивил. Но вместо того, чтобы испугаться, я истерически рассмеялся. Глава 12 Сопротивляться? Бессмысленно… Я оказался в окружении. Один стоял надо мной с наручниками, а другие… Другие наставили на меня дула автоматов, будто я, и впрямь, террорист какой. — Пафнутий, — окликнул я пса, но тот только ещё одну лужу сделал. — Пафнутия на улицу не выбрасывайте, — только и сумел попросить я. А потом протянул руки и позволил нацепить на себя наручники. Вот она, безвыходная ситуация, а не какой-то там невыплаченный кредит и увольнение с работы. Я молча протянул руки, позволяя надеть на меня наручники. Но вместо того, чтоб застегнуть металлические браслеты, меня схватили, перевернули лицом вниз, и, заломив руки за спину, заковали в наручники. Можно подумать, я, в самом деле, так уж опасно выглядел. И только после этого меня подняли и вывели на улицу. Даже не думал, что теперь увижу когда-нибудь столько людей в Москве. Едва я свыкся с мыслью, что улицы теперь всегда безлюдны, как меня окружила толпа. Люди держали в руках телекамеры, микрофоны, слышались щелчки фотоаппаратов. Я даже растерялся от такого внимания к своей скромной персоне. Но пообщаться с журналистами мне не дали, быстренько запихнули в машину, больше похожую на катафалк, без окон и, скорее всего, бронированную. Я совершенно не видел, куда меня везли. Но явно не просто в отдел. Когда машина остановилась, и двери, наконец, открылись, я так и не понял, куда именно меня привезли. Меня выгрузили во внутреннем дворе какого-то большого и старого здания. В голову пришла мысль о старых подвалах на Лубянке, хотя там, кажется, теперь музей. Или с приходом алкокалипсиса их снова стали использовать по назначению? Даже во дворе атмосфера была тяжкой и гнетущей. Старые, обшарпанные стены, покрытые наполовину смытой дождями побелкой. На одной ещё виднелись остатки советского кафеля и наполовину отогнутый стальной лист, прикрученный к стене. Мне вдруг подумалось, что возле этой стены осуждённых и расстреливают. А потом брандспойтом смывают с кафеля кровь. Я знал, что это не так, но почему-то сия мысль не желала уходить из моей головы. — Зачем меня сюда привезли? — решился я поинтересоваться у конвоиров. Они лишь одарили меня презрительными взглядами. А я ведь понятия не имел, что означает та статья, номер которой мне сообщили при задержании. — А как же адвокат? Разве мне не положен адвокат? Вы не имеете права! — начал я возмущаться, когда меня завели в здание. Что ж, зря я это сделал. Права мне разъяснили несильным, но чувствительным ударом под дых. Воздух вышибло из лёгких, а перед глазами заплясали зелёные мушки. Я успел подумать, что похожее состояние бывает перед банальным обмороком, как меня втолкнули в узкий коридор. Тусклая желтоватая лампочка под потолком разливала неживой свет, превращая лица людей в посмертные восковые маски. Будь я повпечатлительней, наверное, мне сделалось бы жутко. Но ещё на улице страх так меня переполнил, что я, кажется, просто устал бояться. Меня поставили перед массивной металлической дверью. Старая, изъеденная ржавчиной, словно сама дверь кровоточила, но с современным электронным замком, совсем не вяжущимся с общей обстановкой. В середине двери виднелось маленькое окошко, в которое едва ли пролезет миска с баландой, закрытое мятой жестяной шторкой. Наверняка кто-то пытался её выбить изнутри. А толку-то? В такую дырку даже голову не высунуть. Дверь открылась с характерным скрипом. Меня втолкнули в сырое и пахнущее мочой совершенно тёмное помещение. Так пахнет в подвале многоэтажных домов, заселённом кошками. Вообще-то, я люблю кошек, но только не запах их мочи. Впрочем, скорее всего, пахло не котами, а человеком. И, вполне возможно, в скором времени, мне придётся приложить руку к усилению запаха. Дверь с лязгом захлопнулась, и теперь я не имел ни единого шанса что-либо разглядеть. По всей видимости, в камере я находился один. По крайней мере никто не отозвался, когда я спросил, есть ли тут кто-нибудь. Я измерил шагами камеру — два на два, не больше. Не метров, разумеется, а шагов. К сожалению, я никогда не замерял, сколько сантиметров в одном моём шаге, и потому понятия не имел о точных метрических размерах помещения. Да и хрен с ними, с этими размерами. В углу я обнаружил ведро исполняющее, по всей видимости, функции сортира. Да, и в углу с ведром воняло сильнее. Кажется, после предыдущего жильца его забыли вынести. У противоположной стены обнаружилась узкая низенькая скамейка. Примерно на такой же школьники переобуваются на физкультуре — сидеть кое-как можно, а, вот, лежать — уже проблематично. Надо заметить, эти апартаменты отличались от камеры в отделении, где я представлял себя золотой рыбкой, примерно так же, как пятизвёздочный отель отличается от койко-места в общаге.