— Ее или их. Это могут быть две разные женщины. Но нет. Не до них ФСБ. Новых преступников появилось до задницы, в том числе мнимых. — А если появятся сведения о ком-то из них, дело из долгого ящика снова достанут? — Конечно. Военные преступления срока давности не имеют. — Значит, нужно рыть дальше. — Ты осторожнее. Это тебе не о колотящих мужей бабенках документалку снимать. — Я пока ничего не снимаю. Просто собираю информацию. И ты не просто помогаешь мне, а выполняешь основную часть работы. Ты мозг, Марк. И если фильм выйдет, ты будешь в титрах. — Могу и фейсом посветить. Выступить как эксперт. Но по зуму. — Заметано. А сейчас давай прощаться. Хочу принять душ и разобраться наконец в твоей схеме. — Ладно, пока. Завтра созвонимся. Димон, отключившись, взял полотенце, чистые трусы с футболкой и вышел из комнаты. — Эй, парниша, — услышал он окрик. К Димону обращалась тетя Лара, стоящая в конце коридора с корзиной для грязного белья. — Тебе постирать чего? Как раз собираюсь. — Пару футболок, если не трудно. — Носки с трусами тоже нуждались в стирке, но с этим он сам справится. — Тащи. А еще паспорт, копию сниму. А то мало ли… — Мало ли что? — Сейф наш взломаешь и сбежишь с деньгами, нажитыми непосильным трудом нашей семьей. Ищи тебя потом, свищи. — Какая вы недоверчивая. — Жизнь меня такой сделала. Дочка, кровиночка родненькая, из дома выжила. Поменяла квартиру нашу трехкомнатную на двушку и сарай, который назвала квартирой-студией. Свою потом продала, в Финляндию умотала за богатым мужем да там и сгинула. Осталась я и без квартиры, и без дочери. Ладно, племянник не бросил, помог. — Значит, есть все же хорошие люди? — Их в Красную книгу нужно заносить. Как исчезающий вид. Димон сходил за футболками и паспортом. Еще достал из кошелька пятитысячную купюру. — Это для большей уверенности во мне, — сказал он, протянув купюру. — А то, может, думаете, что сбегу, не заплатив. — Вот это правильно, молодец. — Она раскрыла паспорт, положила его в ксерокс. — Тебе чек нужен? — Нет, я не думаю, что вы присвоите мои деньги, — хмыкнул он. — Но от чайника и пары пакетов заварки я бы не отказался. — Принесу. Из ксерокса вылезла распечатанная страница. Но тетя Лара не сразу отдала паспорт. Сначала открыла его там, где указывается семейное положение, перелистнула, проверила отсутствие детей. — Так вот ради чего вам понадобился паспорт! — воскликнул Димон. — Узнать, свободен ли я? — Заметила я, как вы с Адой друг в друга флюидами пуляете. И по мне, вы пара подходящая. Но прежде чем внутренне одобрить ваш союз, я должна была убедиться в том, что ты холост и бездетен. — Чем бы вам мои дитятки помешали? — Нам своих пора рожать, с чужими уже нанянчились, — наставительно проговорила тетя Лара и пошла за чайником. А Димон в душевую. Намывшись и простирнув трусы (носки решил выкинуть и купить завтра новые), он вернулся в комнату. Взяв у двери поднос с чайником, заваркой и сахаром, скрылся за ней. На часах было четверть десятого. Правдин погрузился в изучение документов. Попутно он делал записи в блокноте. Пил чай. Падал на кровать, чтобы все осмыслить, и снова поднимался. Он устал, запутался и потерял всякую надежду на то, что его расследование приведет хоть к чему-то, когда наткнулся на знакомое имя — Иван Ахмоллаев. Так звали друга покойного Ильи Хомякова. Когда-то он был Бахтияром, и именно он — единственный выживший в той мясорубке в лазарете Красного Креста. Часть четвертая Глава 1 Солнечный свет щекотал веки. Натка уткнулась лицом в подушку, чтобы он не мешал спать. Снова задремала, но ненадолго. Разбудил ее шепот: — Малыш, открой глазки. Наталья протестующе замычала и натянула на себя одеяло. Но не для того, чтоб ее оставили в покое. Укрывшись, она торопливо протирала глаза, убирая из них «козявки». Она не сняла с ресниц тушь, и в уголках наверняка скопилась чернота. — Натка, выныривай, хочу тебя расцеловать перед тем, как уйти. Она тут же вскочила. Артур сидел рядом, одетый. А она-то думала, лежит голенький. — Куда? — В Следственный комитет нужно съездить. — Неприятности? — Наоборот, появились хорошие новости. Расскажу, когда приеду. Он обнял ее и стал целовать в губы. — У меня зубы не чищены, — запротестовала Натка. Ей так хотелось предстать перед Артуром в лучшем виде, что она собиралась встать пораньше, умыться, причесаться, нанести свежий макияж и каплю духов на шею. Но продрыхла и теперь помятая, лохматая, еще и с запахом изо рта… — Дай хотя бы в щечку чмокну, — засмеялся Артур. — И в плечико. И вот в эту милую родинку на груди, — он трижды коснулся губами ее лица и тела. — Все, побежал. Напишу, как освобожусь. И он покинул номер. Натка посмотрела на часы. Нет и девяти. А уснули они часа в три. Она готова была встретить с Артуром рассвет, но он еле держался. Отключился, когда Наташа в туалет пошла. Она вернулась меньше чем через минуту, а он уже сопит. Кудри разметались по подушке, рот приоткрылся, простыня сползла до паха, обнажив рельефную грудь, расписанную цветными татуировками. Натка не удержалась, сфотографировала Артура. После чего подлезла под бочок, обняла. Он даже не пошевелился. Вымотался за сутки (если точнее, тридцать часов). Вечерний арест, бессонная ночь в обезьяннике, допрос у следователя, заковывание в кандалы — так Натка про себя называла процедуру, потому что не знала, как правильно. И после всего этого Артур улыбался, шутил, был внимателен к ней. Если б они не занялись любовью, Наташа не обиделась бы. Расстроилась бы, конечно, но поняла его. Они долго и страстно целовались в саду, когда все разошлись. В том самом секретном месте, которое Артур обещал показать. То были качели для двоих под колпаком из сплетенных виноградных лоз. Там включалась подсветка, но они остались в темноте. И лобзались, лобзались, как подростки… И все равно, когда Артур пошел провожать ее до номера, Натка думала, на этом все. А если нет, то секс будет быстрый, сумбурный. Для галочки. Но Артур удивил… Они не просто перепихнулись, а именно занялись любовью. И это было так прекрасно, что у Натки между первым актом чувственной симфонии тел и вторым дрожали и ручки, и ножки, и все поджилки. Неудивительно, что она спала как убитая. Не слышала даже, как Артур встал, помылся, оделся. Натка перекатилась на ту часть кровати, на которой он лежал. От подушки пахло одеколоном. На белой наволочке чернел кудрявый волос. Она сдула его. Локоны у Артура, безусловно, шикарные, но на постели им делать нечего. Заурчал телефон, переведенный в беззвучный режим. Натка взяла его. Пришло сообщение от Артура. «Уже скучаю!» — и смайлик в виде сердца. Натка засмущалась. Она не знала, что отвечать. «Я тоже!»? Дежурно и безлико. «Ночь была изумительной!» — слишком откровенно. «Я люблю тебя!» — рано. Естественно, ей и раньше присылали подобные сообщения парни. И она находила, чем ответить. Почему же сейчас она тушуется? Будто ее на самом деле из монастыря вывезли… — Раньше я не любила, — самой себе ответила Натка. — Бывшие мне просто нравились. По Артуру же я схожу с ума. «Как моя родинка по твоему чмоку!» — родила-таки она. И не безлико, и не слишком откровенно, зато игриво. Перед тем как отправиться в душ, Натка пролистала вчерашние фото. Начала, естественно, с последнего. Сегодняшнего, получается. Какой же Артур красивый на этом снимке. Как модель. Натку так и подмывало отправить его подруге, чтобы похвалиться своим парнем, но она воздержалась. Это личное. А тем, кто требовал фоток с ним, она отошлет совместную. Селфи щека к щеке. Они сделали его на качелях и сразу после этого вернулись к поцелуям. Натка помылась, привела себя в порядок, оделась. Сегодня в джинсы и толстовку — на улице было прохладно и сумрачно. Она спустилась вниз. За стойкой опять сидел Мишка. — Доброе утро, — поздоровалась Натка с ним.