— Я сейчас не в том состоянии… — Он икнул. — Устал, понимаешь? — Конечно, — быстро согласился с ним Димон. — Да и не телефонный это разговор. Давай завтра встретимся? Приедешь утром? — Во сколько нужно? — Часиков в десять. — Договорились. — Ты обалдеешь, парень… — От чего? — Фатима жива. И она тут, в Сочи. — Вы серьезно? — А? Что? — послышалось после паузы. Хома, по всей видимости, потерял нить разговора. — Ты кто? — Дима Правдин. Журналист. Мы завтра с вами встречаемся. — Да-да… Пока. И отключился. Что это было? Пьяный бред? Скорее всего. Фатима-Шайтан в Сочи? Это стало бы просто необъяснимым стечением обстоятельств. Да и Хома, пока был трезв, ничего стоящего не смог припомнить… И все равно Правдин завтра поедет к афганцам. А сейчас отправится в душ. После него спится лучше. Часть вторая Прошлое… Глава 1 Фима была четвертой дочкой в семье. Предпоследней. Отец, мечтавший о сыне, не давал своей супруге продыху. Она рожала каждые полтора-два года, но на свет появлялись лишь девчонки. На Фиме женщина хотела остановиться, даже тайно сходила на аборт, когда узнала, что забеременела, однако муж не отставал. Он требовал наследника. Говорил, будешь рожать, пока он у меня не появится. Был властным, недобрым и очень сильным. В кузнице трудился. А мама дояркой на ферме. Маленькая, пухленькая, розовощекая. В отличие от мужа веселая, легкая. Петь любила, хохотала звонко. Но Фима ее такой не застала — старшая сестра рассказывала об этом. А последыши ее помнили грустной, измученной, запуганной женщиной. Не пышной и румяной, скорее болезненно-толстой. Под давлением мужа она родила пятого ребенка. И все говорило о том, что будет пацан, а на свет появилась еще одна девочка. Ее из матери тащили клещами. Этим самым и голову ребенку деформировали, и роженицу порвали так, что пришлось удалять матку. В итоге отец получил неспособную подарить долгожданного наследника жену и еще одну дочь, которую еще и замуж не выдашь. Тогда он совсем лютым стал. Бил баб своих. Гонял. И все это делал по трезвости. Если выпивал, то спать ложился, и в семье наступал временный мир. Жаль, кузнец не часто к рюмке прикладывался. А мама все толще становилась. В тридцать пять перестала с кровати вставать. Ее ноги опухли и посинели. Одну ампутировали через какое-то время. Но это оказалось к лучшему. Пока мать в больнице лежала, ее обследовали, прописали выравнивающие гормональный фон лекарства. И, как многодетную мать, снабдили ими бесплатно. Похудев немного, женщина начала двигаться, пусть и с костылями. Могла бы протез получить, да не захотела. На работу не нужно, пенсию по инвалидности назначили, а на кухне да в бане, где постирушки устраивались, и без него нормально. Ногу ниже колена ампутировали, и можно на табурет им опереться. В их доме они были везде расставлены, и все с мягкими сиденьями. Она бойкой начала становиться. Деятельной. Петь не пела, смеялась мало, но улыбалась. Хозяйство организовывала. И удары мужа на себя принимала, чтобы дочерям меньше доставалось. Умерла она, не дожив до сорока лет двух месяцев. Летом. Девочки на речку ушли купаться. Вчетвером — старшая Шурка уехала в город учиться на швею и всего раз домой приехала. Фиме одиннадцать, младшенькой, Василине (ждали Василия), пять. Погода стояла дивная, и они резвились в воде с полудня до пяти вечера. Обгорели все, проголодались. Но все тянули с возвращением домой. Что там хорошего? Отец уже с работы пришел и ждет, чтобы на ком-то злость выместить. Маме уже досталась пара оплеух, это точно. Но этого же мало! Пар не выпущен. Девочки еще побыли бы на реке, им не часто выпадала такая возможность, чтоб и все свободны, и погода хорошая, и мама себя чувствует бодрой, но Василина с голодухи наелась каких-то стручков. Думала, это мелкий горох, а оказалось — семена луговых цветов. С них у малышки скрутило живот, и сестры повели ее домой. По пути она обделалась. Шла, воняя и плача. Просилась на ручки, путь был довольно дальний, но никто не хотел ее брать. В их семье все были друг с другом строги. Ваську сколько раз ругали за то, что она всякую дрянь в рот тащит, но та продолжает это делать. Раз так, пусть теперь мучается. Может, станет умнее. Девочку обмыли из шланга в огороде. Точнее, направили на нее струю. А какашки пусть сама оттирает. Каждая из сестер знала, что Василине в конечном итоге придется остаться одной. Все они упорхнут из дома при первой возможности. Последуют примеру старшей. Отца они все люто ненавидели, мать жалели, но в глубине души презирали за трусость, покорность судьбе, ограниченность, друг с другом не столько дружили, сколько сотрудничали. Шурка была им ближе всех, но та так устала нянчить сестер, обо всех заботиться, что, уехав в город, будто потерялась. О том же мечтала вторая по старшинству сестра. Через год и она упорхнет. Поступит в ПТУ, получит место в общежитии. А Фиме еще ждать и ждать! Но и она уедет из деревни. Василине придется самой о себе заботиться… — Мама, мы есть хотим! — прокричала с порога одна из сестер. — А Ваське нужно дать активированный уголь, — бросила реплику другая. — Отец не вернулся еще? — спросила Фима. Они чувствовали его присутствие. На инстинктивном уровне. Как животные. А еще на крыльце не было его кирзовых сапог. В них он ходил зимой и летом. Но мама не откликнулась. Тут в дом вбежала голенькая Василина. Ее знобило — вода из огородного шланга лилась ледяная. Поэтому она сразу бросилась к печке, чтобы согреться. Поскольку готовили еду только в ней, от нее всегда исходило тепло. Малышка не добежала. Споткнулась обо что-то, упала. А потом заорала так громко, что сестрам пришлось заткнуть уши. Оказалось, их мать лежала на полу. Рядом перевернутый табурет, казан, из которого на пол высыпались перловка и свиные косточки. Когда ртов много, экономишь на всем. Девочки могли и одну крупу поесть, а отец каждый день требовал мяса. Но это и понятно, физически работал. Мать поэтому частенько готовила блюда лишь с добавлением говядины, курятины, свинины. Глава семьи доволен, ведь ему все лакомые кусочки достаются, а каши да овощные рагу наваристые получаются. Почему-то именно об этом думала Фима, глядя на открывшуюся ей картину. О рассыпавшейся по полу еде. Было жаль ее, ведь они так проголодались. Теперь и каша, и кости собаке достанутся. А им не только пол мыть, но и быстро организовывать ужин. Не для себя — для отца. Он будет в бешенстве, если без еды останется. — Она умерла? — Этот вопрос заставил Фиму переключиться. Его задала маленькая Вася. Она перестала вопить и подняла на сестер свои огромные коровьи глаза с опущенными уголками. — Упала просто, — успокоила ее самая старшая из них. Она видела кровь на виске. Но не хотела верить, что рана смертельная. — Ударилась, потеряла сознание. Девочка замотала своей большой головой. Та росла быстро, а тело нет. Сестры подбежали к матери, чтобы привести ее в чувство. Но у них не вышло. Женщина умерла и уже начала костенеть. На третий день ее похоронили. Поминки устроили дома. Пришли соседи. Все напились. Сначала причитали, потом начали песни петь. Все как обычно. Когда все разошлись, в том числе отец, отправившийся провожать вдовицу с окраины деревни, с которой многие мужики искали утешения от бед, девочки начали убирать со стола. — Отец убил ее, — озвучила общую мысль Фима. Все они думали об этом, но вслух не произносили. — Он был на работе, — слабо возразила Шурка. Она приехала на похороны, но оставаться даже на неделю не собиралась. — Пришел, из-за чего-то взбесился, толкнул, мать упала, насмерть расшиблась, и он ноги в кирзовые свои сапоги, и обратно в кузницу! Чтоб ее мы нашли. А он будто ни при чем. — Что ж ты участковому об этом не сказала? Он вам задавал вопросы. Вроде как расследование проводил. — Чтоб батя меня вслед за мамкой отправил? — А если вы все вместе в милицию пойдете? Вас много, а он один! — Ты с нами? — насмешливо спросила вторая по старшинству. — Меня тут не было, — тут же сиганула в кусты Шурка. — Какой из меня свидетель? — А из нас? Доказательств нет. Да, бил батя ее. Мог табурет из-под колена выдернуть. И мамка падала на пол. А он еще ей под ребра поддавал. А если мы заступались, нам прилетало. Но это сколько лет длилось! И, чай, все в деревне об этом знали. Никто не вступился. Потому что это семейное дело… — Матери нужно было уходить от него давным-давно. Он уже после твоего рождения стал злобным. А когда третья дочка родилась, озверел. Я говорила: мамочка, давай сбежим. А она — кому я нужна с тремя детьми, без образования (у нее даже среднего не было, всего шесть классов)? И продолжала терпеть… Рожать… — А что делать нам? — спросила Фима. — Решайте сами. Я свое отстрадала. Теперь свободна. — Ты нам не поможешь? — С меня хватит. Я с шести лет пахала. Мать то рожала, то болела, то просто страдала. А у меня ни детства не было, ни юности. Только жить начинаю. — Вот бы папа женился во второй раз, — сонно проговорила Вася. Она прикорнула на кресле, но никому и в голову не пришло отнести малышку в кровать. — Была бы у нас новая мама… — Да, было бы здорово, — встрепенулась Шура. — Эта вдовица, с которой он ушел, вроде нормальная тетка. Хозяйственная, не злая. И у нее сын есть, который сейчас в армии, может, и нашему родит? Но вдовица стать женой кузнеца не пожелала. До тела допускала, ночевать оставляла, сытным завтраком кормила, но после выпроваживала. Когда же сын из армии вернулся, запретила на пороге появляться. Отец девочек решил, что та ждет от него предложения руки и сердца, и пришел свататься, да получил отлуп: — Чтоб я за тебя пошла? Да никогда! — Это из-за дочек моих? — При чем тут они? Ты негодный муж. Трахарь хороший. Сильный, свирепый. Таких тигров у меня еще не было. Кости хрустели, синяки не успевали заживать, нутро рвалось, а сладость была мне от этого. Но жить с таким мужиком, как ты, ни одна нормальная баба не согласится. — Ох, договоришься… — И насупил брови, став реально похожим на тигра. — Я тебя не боюсь, — фыркнула вдовица. — Тем более сейчас, когда сын мой со мной. Он в ВДВ служил. Кадык тебе за мать вырвет. Иди прочь. И больше не являйся.