Алик проходит четыре квартала. Предположим, именно в это время он начинает мыслить более или менее здраво. Понимает, что рано или поздно полиция найдет снайперское гнездо и винтовку, а потом выяснится, что из всех сотрудников Книгохранилища на работе отсутствует только он, хотя утром его там видели. Следовательно, он исчез сразу после выстрелов в президента. Возможно, не эти мысли занимают его больше всего. Он думает, что на него охотятся его соратники, вспоминает, как я запрещал ему брать с собой револьвер – разумеется, чтобы нам было легче расправиться с ним, и это явилось бы кульминационным моментом всей операции. Вряд ли Алик думал, что ему удастся избежать ареста и начать новую жизнь. Он не столько глуп, сколько никчемен. Гораздо больше, чем полиция и ФБР, его страшили мы. Если бы он смог убить одного из своих преследователей – то есть нас, – это послужило бы своего рода доказательством того, что им манипулировали. Правда, он не знал, кто использовал его. И опять, как и любой человек, на которого идет охота, он стремится вооружиться, чтобы иметь возможность защитить себя. Этим объясняется, почему он садится в автобус и едет обратно, в сторону места преступления. Никто не потрудился выяснить, куда направлялся автобус, а это был район Далласа Оук-Клифф. Алик вовсе не впал в безумство, как говорили многие. Ему был нужен пистолет. Автобус застревает в пробке в одном квартале к востоку от места преступления. Время идет. Алик знает, что полиция ищет улики, опрашивает свидетелей и очень скоро его начнут разыскивать. Он выходит из автобуса, проходит по Ламар-стрит два квартала и идет… к автобусной станции! Может быть, ему в голову приходит мысль купить билет и уехать из города, чтобы оказаться как можно дальше от своих преследователей? У него с собой семнадцать долларов, и за эти деньги он может доехать до Сан-Антонио, Лаббака, Мидленда или Остина. Но все его мысли направлены на то, чтобы завладеть револьвером. Впервые в своей жизни Алик берет такси. В 12.45 он выходит из автомобиля в Оук-Клифф, в одном или двух кварталах от своего дома, дабы у таксиста потом не возникла ассоциация между его пассажиром и адресом разыскиваемого подозреваемого. Он приходит домой, засовывает револьвер за брючный ремень, надевает куртку, чтобы скрыть его, – что свидетельствует о рациональности его действий, – и выходит на улицу. Подумайте, какой опасности он подвергался. Полиция в ближайшее время должна вычислить его и выяснить, где он живет. Он рискует быть схваченным, когда возвращается домой, чтобы взять свой тупоносый «смит-и-вессон».38. Сейчас револьвер для него дороже жизни, поскольку он знает, что без него у него нет шансов спастись от преследователей – не полицейских, а участников заговора, которые предали его. И вместо того чтобы бежать из города, где власти вот-вот начнут охоту на него и расставят сети, он едет за оружием. Алик идет по Бекли, поворачивает на Кроуфорд, затем на Десятую улицу. Похоже, он перемещается без всякой цели. Достигнув угла Десятой и Паттон-стрит, он с ужасом замечает черный автомобиль далласской полиции. Вышедший из него офицер делает ему знак рукой. Разыгрывается трагедия офицера Типпита. Знай я заранее, что порожденный мною монстр способен на такое, влепил бы ему пулю калибра 0,45, повернулся бы и ушел. Конечно, мне следовало бы влепить пулю 0,45 и себе в висок, в качестве наказания за злодейство, свершившееся исключительно по моей вине. Какой смысл брать на себя ответственность за то, что вы не совершали? Никакого смысла. Я пытался использовать свой грех в качестве повода для покаяния и на протяжении многих лет отдавался целиком и полностью службе на благо Управления и страны, сознавая, что у меня не хватит мужества наказать себя по заслугам. Возможно, мое наказание еще впереди. Бедный Типпит. Согласно отзывам, не гений, но порядочный человек, бывший солдат, любивший службу и хорошо ее исполнявший. Волею судьбы он оказался втянутым в водоворот самого громкого преступления века, из которого ему не суждено было выбраться живым. Он получил по рации приказ переместиться из его зоны патрулирования в Оук-Клифф и информацию о внешних приметах подозреваемого – возраст, рост, комплекция, цвет волос. Типпит видит человека, соответствующего этим приметам, идущего по Десятой улице. Тот идет очень быстро, почти бежит. Его лицо искажено болезненной гримасой. На нем написано: «Лучше ко мне не подходи!» Он старается не смотреть в глаза попадающимся навстречу людям, но время от времени украдкой бросает взгляды через плечо, явно кого-то опасаясь. Полиция еще не располагает данными о личности Алика и его местожительстве. Типпит просто обращает внимание на сходство его внешности с приметами подозреваемого. Он некоторое время медленно следует за ним. Йитс: «Это старо и печально, это печально и ужасно». Да, действительно, как будто про него, и особенно подходило ему определение «ужасен». Жаль, что я не знал. Но я не знал. Виноват, виноват, виноват. Алик видит, как обогнавший его черный автомобиль снижает скорость и останавливается, и понимает, что его сейчас схватят. Он сходит с тротуара на проезжую часть и идет в направлении автомобиля, в котором сидит полицейский и ждет его, опустив стекло дверцы. Нет смысла гадать, что они сказали друг другу. Наверняка ничего особенного, что-нибудь банальное. Свидетели, а некоторые из них находились довольно близко, говорили, что беседа между ними была вполне мирной – ни враждебности, ни раздражения, ни резких слов, ни угроз. После того как они обменялись несколькими фразами, Алик продолжил путь. Типпит в нерешительности. Он не знает, что ему делать. Наконец вылезает из автомобиля. Пистолета в его руке точно нет. По всей вероятности, он окликает Алика. Тот поворачивается, идет в сторону автомобиля, выхватывает револьвер и производит три выстрела в упор. Все пули попадают в верхнюю часть тела Типпита и поражают жизненно важные органы. Обливаясь кровью, полицейский падает на асфальт и, скорее всего, тут же умирает. Зачем? В конце концов, у Алика неплохо подвешен язык, он прирожденный спорщик и никогда не лез за словом в карман. Он сам называл себя партизаном-оратором. Почему он не попытался выйти из этой ситуации мирными средствами? У него имелись актерские данные, и к тому же он наверняка считал себя гораздо умнее любого полицейского. По мнению Алика, факт проявления к нему интереса со стороны полицейского – всего через сорок пять минут после выстрелов и всеобщего хаоса и смятения – свидетельствует о том, что либо заговорщики сообщили властям о его местожительстве, либо это переодетый профессиональный киллер, нанятый ими. Очевидно, Даллас наводнен киллерами, разыскивающими Алика, которым известны его имя, внешность и вероятное местонахождение. С его склонностью к паранойе и одержимостью заговорами прийти к такому выводу не составило бы труда. Таким образом, Алик думает, что полицейский намеревается его убить. В это мгновение одолевающие его страх и ненависть ко всем, в том числе и к себе, достигают апогея. Этим, и только этим объясняется его следующий шаг, не поддающийся объяснению с точки зрения инстинкта самосохранения. Если Алик застрелил полицейского только ради того, чтобы избежать ареста, он должен был бы сразу попытаться скрыться, сесть в автобус и уехать как можно дальше. Вместо этого он подходит к лежащему Типпиту и стреляет ему в висок. Выдержка из заключения о вскрытии: «Пуля вошла в правую височную долю, прошла через ствол мозга, разорвала мозговые стебельки, вызвав обильное кровоизлияние, и вышла из левой части головы». Конечно, он стрелял не в офицера Типпита. Он стрелял в меня. «Проклятый коп», – бормочет Алик, опустошая барабан револьвера, затем поворачивается, идет по Паттон-стрит, по Джефферсон-стрит, затем сворачивает во двор, выбрасывает куртку и возвращается назад. Через квартал приходит к Техасскому театру. Он совершенно не отдает себе отчета в том, что происходит вокруг него. Один из свидетелей убийства сообщает о произошедшем по рации в полицейском автомобиле. Двое других завладевают пистолетом Типпита и преследуют Алика. Он идет по Джефферсон-стрит, одержимый идеей спасения, хотя при этом даже не оглядывается, и стремится где-нибудь спрятаться. Техасский театр представляется ему подходящим убежищем, и он ныряет туда. Наверное, Алик думает, что киллеров отпугнет большое количество полицейских, наводнивших улицы Далласа. Вероятно, он представляет, как сдается властям, рассказывает о том, что убитый им полицейский был киллером мафии, кается, доказывает, что не убивал президента и что им манипулировали какие-то таинственные «другие» неизвестного происхождения. Возможно, он воображает себя героем, персонажем увлекательного фильма. В течение этих десяти минут, проведенных в темном, уютном зале кинотеатра, он, должно быть, утешал себя, погружаясь в сладостные грезы. Тем болезненнее оказалось для него возвращение в реальность. Зажегся свет. С двух сторон к нему приближались полицейские. Впервые я услышал это имя в 1974 или 1975 году, когда работал в Москве на нелегальном положении под видом советского гражданина. В те годы я бывал там наездами и пользовался разными именами и обличьями. Должен сказать, это было замечательное время, может быть, лучшее в моей жизни. Дела у нас шли хорошо, как в демографическом, так и в экономическом плане, и мы были исполнены надежд и оптимизма. Кроме того, вьетнамская война шла на убыль, я и мои сыновья, благодарение судьбе, остались живы. На нас давили из Лэнгли – или из Министерства обороны через посредство Лэнгли – с требованием добыть винтовку. Речь шла о новой советской полуавтоматической винтовке Драгунова. Советская военная номенклатура всегда присваивала образцам оружия имена их разработчиков, и поэтому сержант Калашников прославился на весь мир, как до него товарищ Токарев, чей увесистый пистолет оборвал столько жизней в подвалах Лубянки во время Большой Чистки в тридцатые годы. Хотя в мире гигантских ракет с ядерными зарядами, способных уничтожить миллионы людей в течение нескольких минут, это могло показаться абсурдом, но в американской военной культуре все с ума сходили по Драгунову. Само собой разумелось, что тот, кто раздобудет эту винтовку или ее чертежи, стяжает большие лавры. Я претендовал на них, но потерпел неудачу. Меня обошел Боб Ли Свэггер. Вот это имя! Его мог бы носить каждый квотербек футбольной команды Университета Миссисипи, каждый пилот-водитель NASCAR, любой начальник полиции маленького городка или военный. И он действительно служил снайпером в Корпусе морской пехоты США и имел опыт разведывательной работы, поскольку впоследствии сотрудничал с одной организацией, носившей название Наблюдательно-исследовательская группа. Его обязанности были сопряжены с большим риском: он сопровождал рейды диверсионных групп южновьетнамской армии, имевшие целью нарушение линий снабжения северян. На его долю выпало много стычек, много стрельбы. На службе в этой организации состоял целый ряд опытных сержантов из всех спецподразделений армии и ВМФ, которые вели свою весьма специфическую войну в горах и болотах на границе между Вьетнамом и Лаосом. Во время своего третьего рейда в качестве снайпера, в составе группы сотрудников ЦРУ и морских пехотинцев, он и его корректировщик провели удачную операцию в районе военной базы, затерявшейся в джунглях, в результате которой в руки американцев попала первая винтовка Драгунова. Сегодня она хранится в музее ЦРУ, на втором этаже здания в Лэнгли. Прежде чем она была выставлена на всеобщее обозрение, я тщательно изучил ее. Двадцать лет его жизни после Вьетнама весьма банальны и не представляют никакого интереса. Печально, когда человек, наделенный такими талантами, оказывается обреченным на прозябание, но что тут можно поделать? Неудачи в бизнесе и браке, алкоголизм, нелады с законом, несколько автомобильных аварий, мольбы к Богу, дабы тот стер его с лица земли, поскольку реальность представлялась ему ужасной. Наверное, Бог в тот день был слишком занят, а может быть, приберег его для того, чтобы наказать истинного грешника, каковым являюсь я. Как бы то ни было, бывший снайпер удалился в сельскую глушь, приобрел трейлер и начал новую жизнь. Несмотря на все его подвиги в качестве снайпера, это, по всей вероятности, было самым великим достижением Свэггера. Он стал много читать. Его интересовало, что послужило причиной Вьетнамской войны, причинившей столько страданий и потерь, которая отняла у него сначала первую вьетнамскую жену, а затем корректировщика. Свэггер, я пытался избавить тебя от всего этого. Я знал еще в 1963 году, что это добром не кончится, и твоя история будет написана кровью и болью миллион раз. Убей меня, если сможешь, черт бы тебя подрал, но я совершил преступление века, чтобы спасти тебя. Ты должен испытывать ко мне чувство признательности, нажимая на спусковой крючок, если до этого дойдет. Живя в Арканзасе в полном одиночестве, если не считать собаку и коллекцию винтовок, Свэггер занялся изучением Вьетнамской войны, затем – истории войн, которая, по сути дела, является историей цивилизации. Он познавал мир, которому служил, но который совсем не знал. Став более зрелым духовно, избавился от юношеской бравады, гордыни и стремления к доминированию. Он перестал говорить и начал слушать. Он постоянно практиковался в стрельбе и еще больше развил свой удивительный талант. Он готовил себя к новой операции. И целью этой операции был я. В 1993 году мне стукнуло шестьдесят три года. Я был убеленным сединами почтенным старцем, пользовавшимся уважением и любовью представителей младших поколений и непререкаемым авторитетом. Продолжал соблюдать принцип Нового Критицизма и не утратил профессиональных навыков – особенно по части планирования тайных операций и руководства ими. В Управлении меня называли мистер Блэк. На меня имелся большой спрос. Я провел много времени в России. К числу моих заслуг относится обеспечение денежного потока, позволившего Ельцину прийти к власти после ухода Горбачева. Вряд ли он или кто-то из его окружения знал, что они имеют дело с американцем – тем более с сотрудником ЦРУ. Но я также осуществлял руководство проектами и в других частях света. Так в мою жизнь вошел Сальвадор. Это проклятое богом место напомнило мне Вьетнам, и кухня там не дотягивала до уровня мексиканской, к которой меня приобщил Алик. Избавлю вас от излишних подробностей и драматических эффектов. Я начал со своей личной истории, хотя мои мемуары относятся к профессиональной деятельности. Однако личное неизбежно переплетается с профессиональным. В 1991 году Пегги умерла после изнурительной полуторамесячной борьбы с раком груди. Невыносимо было видеть, как угасает эта полная сил, умная, красивая женщина, верная, преданная жена, лучшая среди всех ее подруг и знакомых, необыкновенная мать, неиссякаемый источник душевных сил, к которому я постоянно припадал. Мальчики и я находились у ее постели, когда она отошла в мир иной. Ей все же посчастливилось дожить до тех времен, когда ее сыновья получили образование, обзавелись семьями и начали успешную карьеру. Для меня ее смерть стала незаживающей раной. Рассказывая об этом, я просто хочу дать понять, что находился далеко не в лучшей форме во время последующих событий и совершал непростительные ошибки. Теперь к делу. Может статься, время работает не на нас – благодаря мистеру Свэггеру. Возникла необходимость в устранении человека, и мне в голову пришла идея повторить операцию «Либерти Вэланс». Та же самая схема: подставной снайпер и реальный, баллистическая фальсификация, арест и ликвидация подставного стрелка сразу после операции, остальные участники вне подозрений. В качестве реального стрелка я привлек Лона – выяснилось, что он жаждет приключений, смертельно устав от добровольной «отставки». В качестве Освальда я привлек Свэггера. Этот последний выбор оказался крайне неудачным. Свэггер в отличие от бедного глупого Алика сумел скрыться от преследования. Нам было необходимо добраться до него раньше ФБР. Он перехитрил моего лучшего оперативника Шрека и превзошел его по всем статьям. Моя первая ошибка: я не понял, что он слишком хорош для подставного стрелка. До нас со Шреком слишком поздно дошло, что разработанный нами план в отношении Свэггера способствовал не его смерти, а его возрождению. Он вернулся в мир, который покинул, более сильным, смелым, умным и хитрым. Все время, пока мы охотились на него, он охотился на нас. Наконец мы подготовили засаду, в которую он просто не мог не попасть. Лон вызвался выступить в роли стрелка, и я думаю, наша затея доставляла ему удовольствие. Это было гораздо лучше, чем чахнуть в уединенном поместье в Северной Каролине. За свой героизм, за высокий моральный дух он был вознагражден пулей в голову. Мне следовало бы сожалеть по этому поводу в гораздо большей степени, но с учетом его трагедии он прожил интересную жизнь – благодаря моей назойливости; все-таки лучше умереть так, чем сгнить в инвалидном кресле. Шрек, со своей стороны, был неприятно удивлен, обнаружив, что пуля пробила его бронежилет. Тем не менее ему повезло больше, чем его второму номеру, невысокому, коренастому, склонному к насилию бывшему сержанту по имени Джек Пэйни, который сделал то же самое открытие, но только после того, как Свэггер прострелил ему руку из той же самой винтовки. Свэггер был лучшим среди боевых стрелков, о которых мне когда-либо доводилось слышать. Но и тогда он преподнес сюрприз. Наша ловушка захлопнулась, и, казалось, теперь Боб непременно будет «висеть» за убийство. Однако он обставил самого Хью Мичума! Он вывел из строя свою винтовку перед тем, как все произошло, и из нее было просто невозможно произвести смертельный выстрел. Насколько мне известно, они все еще ищут человека, который произвел его. Именно в этот момент Хью Мичум решил умереть. И опять я опускаю завесу тайны между читателем и подробностями. Согласитесь, было бы странно, если бы профессиональный разведчик рассказал в деталях о своей собственной смерти. В конце концов, я был выдающимся специалистом по планированию операций, подделке документов и сокрытию информации и задолго до этого сделал необходимые приготовления. Поспособствовало то, что я жил один, благодаря чему не было никаких проблем с родственниками. Кроме того, согласно правилам, действующим в Управлении, если я прервал свою профессиональную деятельность, то это уже навсегда – назад мне пути нет. Операция началась в среду, и к пятнице я уже прекратил свое существование. Канул в небытие, не попрощавшись с мальчиками и их детьми. Это до сих пор вызывает у меня душевную боль. Но я знаю, что у них все в порядке, как в финансовом, так и во всех других отношениях. Они усвоили уроки трудолюбия и любви к родине и получают дивиденды от доходов компаний «Кольт», «Винчестер», «Смит-и-Вессон» и других, которые обеспечат им безмятежную жизнь в любых обстоятельствах. Я ввел определенный компьютерный код, имевший целью уничтожение всех моих файлов в базе данных Управления. Наверное, это перестраховка, поскольку вряд ли кто-то станет копаться в столь отдаленном прошлом, но осторожность никогда не бывает излишней. Итак, Хью Мичум покинул этот бренный мир. Что касается меня реального, он ушел туда, куда ушел, и стал тем, кем стал. Я процветал, спокойно выуживая деньги из Управления в течение нескольких лет – если старый шпион не позаботится о себе, кто еще позаботится о нем? – и кругленькая сумма на счету в швейцарском банке делала мою жизнь вполне комфортной. Я кое с кем контактировал, кое-что знал, располагал кое-какими документами. Со временем существенно улучшил свое финансовое положение. И стал богат, неприлично богат. Жил в роскоши. У меня развился вкус к декадансу. Я вновь познакомился с нюансами наслаждения, доставляемого алкоголем. Открыл для себя радости секса с относительно молодыми женщинами, особенно усугубляемые с помощью наркотических средств во всех возможных вариациях. Преуспел в различных манипуляциях в бизнесе, что приносило огромные блага мне и окружающим людям. Я столь самоотверженно сражался за капитализм, что имел полное право пользоваться его плодами. Стал предпринимателем, застройщиком, инвестором. В итоге я живу в особняке, скрывающемся за десятиметровой стальной стеной, неподалеку от Улисс-Нардин-драйв, в зоне, патрулируемой специальным полицейским подразделением. В теплую погоду сижу на веранде, и все, что открывается взору вплоть до реки, принадлежит мне. Я в полном порядке. У меня есть любовницы, массажистки, повара, сомелье. Мир был добр ко мне, и это, на мой взгляд, является компенсацией за приложенные мною усилия в крестовом походе за свободу и благополучие народов, который, как мне кажется, несмотря на отдельные неудачи, завершился успехом. Что могло быть не так? Ответ на это вопрос пришел однажды ночью, во время глубокого сна, когда я чувствовал себя в полной безопасности. Не знаю, почему, но он выбрал именно этот момент. И хотя нельзя сказать, что после этого моя жизнь изменилась кардинальным образом, я впал в паранойю, от которой так и не избавился. Именно поэтому и предпринял самые изощренные меры защиты. Пальто. Проклятое пальто. На протяжении десяти лет, пока я строил свою новую жизнь, меня не посещали воспоминания о тех днях. Эти события происходили так давно, и все их участники были мертвы. Но я вдруг проснулся среди ночи в холодном поту от пронзившего меня воспоминания. Джимми Костелло прятался в будке подъемных механизмов лифта на крыше здания «Дал-Текс» в течение долгих шестнадцати часов, и за это время раствор из «винчестера» Лона пролился на его пальто и пропитал его, навсегда оставив неуничтожимый запах, ассоциирующийся с оружием. А перед этим мы положили его на стопку книг, на которую установили кресло Лона, чтобы обеспечить ему высоту, необходимую для точного прицеливания, и на нем остались следы шин. Джимми решил не выносить его из здания, поскольку, если бы его остановил полицейский, тот непременно уловил бы и распознал этот резкий, характерный запах. Насколько я помню, он свернул его и засунул в груду обрезков коврового покрытия, находившуюся в той самой будке с подъемными механизмами лифта, куда редко кто заглядывал. Тогда мы не придали этому особого значения, тем более что Джимми собирался впоследствии вернуться туда и уничтожить пальто. Но очень скоро он погиб, и скорбь ввиду его безвременной кончины, грусть по поводу ухода из моей жизни Лона, работа, а также подсознательное чувство вины и сожаления, оставленное операцией «Либерти Вэланс», вытеснили пальто из моей памяти. На следующее утро я принялся размышлять над всплывшей из далекого прошлого проблемой. Первая мысль: купить это чертово здание и снести его. Но такая радикальная мера могла привлечь излишнее внимание, так как оно признавалось «интересным» многими, кто считал себя знатоками архитектуры. Поэтому было благоразумнее вначале изучить обстановку, а уже потом принимать решение. На основе анонимности я нанял частного детектива, который проник в здание и обследовал вышеупомянутую будку. Спустя неделю я получил ответ: лифт был полностью модернизирован в 1995 году, а будку снесли, и на ее месте соорудили другую. Очень хорошо. И в то же время плохо. Я не знал о местонахождении пальто перед сносом будки. Вероятнее всего, рабочие спустили груду обрезков коврового покрытия по покатому настилу вниз, потом она была перевезена на свалку, а оттуда доставлена на мусоросжигательный завод, где и завершила свое существование. Да, скорее всего, так и было. Но… что, если? Что, если кто-нибудь все же обнаружил пальто, обратил внимание на странное пятно с характерным запахом и соотнес это с фактом его присутствия в здании, выходящем окнами на Дили-Плаза? К тому же по стилю и дизайну оно явно принадлежит к началу шестидесятых годов. Вдруг эта информация каким-то образом достигла определенных кругов? С учетом той жажды, с какой конспирологи охотятся за новыми уликами и свидетельствами, можно было предположить, что сформируется новая зона исследований, будут написаны новые книги, появится версия – стрелок в здании «Дал-Текс». Возможно, какой-нибудь ушлый исследователь сопоставил старые и новые факты, хорошенько поразмыслил и проник в суть дела. Смог бы он выйти на меня? Очень маловероятно. В конце концов, я исключил такую возможность, умерев в 1993 году. Тем не менее предположим, кто-то все-таки вышел на Хью Мичума. Это имело бы катастрофические последствия. Мое честное имя было бы опозорено, как и честные имена моих сыновей и внуков, Пегги, членов семьи Лона и Джимми. Если бы это случилось, я не смог бы жить счастливо и дальше. Тогда я решил – опять же на основе анонимности, так, что было невозможно отследить источник финансирования, – переселить своего агента в Даллас с заданием внедриться в «сообщество исследователей преступления века» и довести до сведения его членов, что цель всей его жизни заключается в том, чтобы «раскрыть» тайну убийства Кеннеди. Это должен быть в высшей степени умный, очень опытный и чрезвычайно обаятельный человек. Ему предстояло создать сеть осведомителей, которые, не зная, что они являются таковыми, держали бы его в курсе всех событий, происходивших в сообществе. Дабы соответствовать его культуре, он должен быть также слегка безумным и производить впечатление абсолютно безвредного человека. Его «версия» выглядела бы логичной и рациональной до определенного момента, после которого становилась бы абсурдной, и он отстаивал бы ее со всем пылом и со всей страстью, не отталкивая при этом от себя своих коллег. На мой взгляд, я сделал хороший выбор. Агент потрудился на славу, проявив творческий подход к порученной ему работе. Его имя Ричард Монк. Он прослужил в армейской разведке двадцать лет и вышел в отставку в чине майора с отличными характеристиками. Его задача: если в Интернете или в Далласе объявится человек, интересующийся версией стрелка в здании «Дал-Текс», выяснить, что ему известно на этот счет и какими свидетельствами он располагает, оценить его возможности и контролировать его действия. Его отчеты поступали бы ко мне, а я анализировал бы их и принимал решения. Агент должен был тем или иным способом убедить его в бесплодности дальнейшего расследования в этом направлении. Если бы тот, тем не менее, подобрался ко мне слишком близко, я был бы вынужден отдать приказ о его устранении. Первой жертвой стал добродушный писатель, писавший об оружии и людях, использовавших его. Он приехал в Даллас, свел знакомство с Ричардом Монком и изложил ему свою версию, подозрительно похожую на правду. И в качестве места, откуда были произведены выстрелы, он выбрал здание «Дал-Текс». Тем самым он обрек себя на смерть. Ничего личного. А спустя несколько месяцев назад возникла настоящая проблема. Глава 20 Документация знаменитого магазина «Аберкромби и Фитч» пребывала в состоянии катастрофического беспорядка. Очевидно, новые владельцы, которые приобрели компанию после ее банкротства в 1977 году, решили, что детские джинсы перспективнее винтовок «уэстли ричардс.507 нитро экспресс» для нобелевских лауреатов по литературе. Складское помещение в предместье Джерси досталось им вместе с другим имуществом компании и в данный момент сдавалось в долгосрочную аренду. Срок истекал через десять лет, и пока перед новыми владельцами не стоял вопрос, каким образом оно будет использоваться в дальнейшем. Это захламленное помещение дало Свэггеру возможность отвлечься на время от мыслей о синестезии, которая, как ему удалось выяснить, представляла собой странную особенность – способность? дар? проклятие? – мозга, проявляющуюся в дисбалансе органов чувств, когда ощущения перемешиваются друг с другом, в результате чего возникают «реакции в различающихся модальностях». В большинстве случаев это выражается в том, что буква или цифра по непонятной причине воспринимается в определенном цвете. Так, для Найлза Гарднера цифра 9 была красной, цифра 4 – синей, цифра 6 – зеленой. Встретив эти цифры, например, в газетном заголовке, он видел их не в черном, а в соответствующих цветах.