– Лотти называет её «Гнездо Сисси». – Мия потрогала плетёную корону на голове. – А Лив и я называем это «Навозной кучей Сисси». – Очень практично, – сказал Генри и взял меня за руку. – Что если я немного пройдусь с вами? А почему, кстати, вы не пользуетесь автобусом? – Потому что на солнце так хорошо. – Мия покрепче взяла меня под руку и нахмурилась. Прежде чем она успела открыть рот и задать какой-нибудь неприятный вопрос («Вы что, опять сошлись или как? Если нет, почему вы так держитесь за руки?»), я сама поспешила добавить: – Потому что в автобус с нами всегда садится одноклассник Мии, который называет её Серебряный волос, Гил Уолкер. Да ещё пишет ей любовные стихи. – Ужасно, конечно! – засмеялся Генри. Ох уж эти ямочки на его щеках! Они сразу навеяли мысли о поцелуях. – Не говори. – Мия, к счастью, решила отвлечься. – Наконец-то нашёлся человек, который от этого не в восторге. А то мама и Лив хотели меня убедить, что мне надо поискать деликатные слова, лишь бы не обидеть мальчика. – И со всей деликатностью сказать ему, что лучше бы он поискал другую принцессу, – пояснила я. – А ещё добавить, что иначе я пошлю его вместе со стихами куда-нибудь подальше! – Мия, фыркнув, пнула камешек, оказавшийся у неё под ногами. – Да ведь это его ничуть не смутит, только вдохновит на новый стишок. В самом деле. Даже я бы могла добавить, что от поездки на автобусе невелика радость, если у тебя за спиной кто-то громко ищет рифмы к синим, как небо, глазам и блеску зубов. – Мы с Мией уже подумывали, не сочинить ли нам в ответ стихи под заглавием «Бедняга-бродяга», – сказала я. Ямочки в уголках рта Генри никуда не девались. – Любовь, что тут скажешь! – улыбнулся он и театрально вздохнул. – Влюблённые делают самые странные вещи. Кстати, Мия, ты не встречала в Южной Африке некоего Расмуса? Сразу стало не до шуток. – Расмуса? – переспросила Мия. О господи! Не надо, пожалуйста! Я от страха остановилась как вкопанная. Так всегда оборачивается ложь: рано или поздно она выплывает наружу. Ещё чуть-чуть и Генри убедиться, что своего бывшего дружка я просто выдумала: Расмус была кличка собаки. Вот уж когда можно было ждать от него сочувствия. – Расмуса? Ты имеешь в виду Расмуса из Вэйкфилда? – спросила Мия. Я всё ещё не могла сдвинуться с места и пыталась телепатически внушить ей, чтобы она заткнулась. Увы, не подействовало. Мия и Генри ничуть не были смущены. – М-м… ну да, Расмус из Вэйкфилда. Расмус из Вэйкфилда, – сказала я и нервно показала на палисадник. – Посмотрите, какие чудные нарциссы! Жалкая попытка перевести разговор полностью провалилась. Мия и Генри пошли вперёд, не дожидаясь меня. Я беспомощно смотрела им в спины. – Так как же насчёт Расмуса? – услышала я, как спросил Генри. – Что ты хочешь знать? – не поняла Мия. – Да так просто. Он тебе нравился? Я наконец смогла двинуться дальше. – Расмус? Ну конечно же! Он был такой милый. Может, немного назойливый. Держался по-хозяйски. Так его в Вэйкфилде воспитали. О нет! Пожалуйста, не надо! Сейчас она скажет о синем языке[4]. – Назойливый и по-хозяйски держался? – Генри коротко взглянул на меня, вскинув бровь. – Да подождите вы! – Я втиснулась между ними. – Лив называла его Маленький головастик. Правда, Ливви? У-уй!.. Мой толчок локтем опоздал на секунду. Деланый смех был попыткой вмешаться в их разговор. – Было не так. У вас, случайно, нет жвачки? Бесполезно. Мия увлеклась воспоминаниями, а Генри… Да, выражение его лица опять невозможно понять. – Да было ведь, Ливви. Ты придумывала для него всегда забавные прозвища. Неужели забыла? Кнопка всегда ужасно ревновала, она покусывала ему лапы, когда ты чесала ему живот… Вот, всё-таки добралась! – Вы не могли бы о чём-нибудь другом поговорить? – крикнула я, может быть, слишком резко. И добавила чуть мягче: – Тебе больше не интересно, что было с миссис Лоуренс дальше? Мы с Генри там присутствовали. На этот раз подействовало. Мия переключилась на меня, и тема бывшего дружка, то есть по-настоящему бывшей собаки, стала не такой важной. Хотя можно было опасаться, что Генри при первой же возможности постарается к ней вернуться. Мия увлечённо слушала, как миссис Лоуренс взобралась на стол и держала оттуда речь, а я на себе показывала, как мистер Ванхаген собирался вырвать у неё сердце. Говорили то я, то Генри, а Мия вздыхала сочувственно. – Ужасно, когда от любви сходят с ума, – сказала она, выслушав, как директриса Кук вывела совершенно потерянную миссис Лоуренс из зала. – Нервный срыв перед множеством людей – от такого до конца не оправишься. – Это не был нервный срыв, – сказал Генри. – И она не сошла с ума от любви, и наркотиков не употребляла. Она была в таком же состоянии, как и ты, когда во время приступа лунатизма готова была выпрыгнуть из окна. Я взглянула на него испуганно. Не собирается же он посреди дороги рассказывать ей про Артура и сновидения? – Не пора ли тебе тут свернуть? – сказала я чуть резко. В одном нам уже давно не удавалось сойтись во мнениях: Генри считал, что мы должны посвятить Мию в тайну ради её собственной безопасности, а мы с Грейсоном были против. Ей уже исполнилось тринадцать, и дело было прошлое. Её подсознание могло само позаботиться о безопасности. (Дверь её снов охранялась, как Форт Нокс[5], да и Артура интересовали уже другие объекты. Знать, что он проник в её сон и воспользуется её лунатизмом с угрозой для жизни – не стоило Мию зря этим пугать и смущать). – Что ты имеешь в виду? – уставилась она на Генри. Тот опять посмотрел на меня и вздохнул, увидев каменное выражение на моём лице. – Об этом спроси свою сестру. А мне здесь надо действительно сворачивать. Приятно было поболтать с вами. – Он чмокнул меня в щёку. – Увидимся вечером. – Он и вправду считает, что у миссис Лоуренс был лунатизм? – спросила Мия, пока я провожала взглядом Генри. Его волосы торчали, как всегда, во все стороны. Раньше я считала, что он по утрам специально растрёпывает их пятернями, но смогла убедиться, что на его шевелюре всегда четырнадцать завитков, не требующих специального ухода. Каждый из этих завитков я знала наизусть, трогала их, поглаживала, и… – И правда ужасно, что делает с людьми любовь, – сказала Мия. – Да. Бедная миссис Лоуренс… – поспешила поддакнуть я. – Я имею в виду не миссис Лоуренс. – Мия вскочила на бордюр и пошла по нему, балансируя. – А что у тебя с Генри? Вы опять сошлись или нет? – В общем, да, – пробормотала я, радуясь, что мы сменили тему. – Хотя мы прямо об этом не говорили. Кое-что надо ещё прояснить. И потом я так глупо э-э… Мия вздохнула и спрыгнула с бордюра на тротуар. – Что ты так глупо? – Придумала бывшего приятеля. С которым я… спала. Мия взглянула на меня озадаченно: – Почему? – Чтобы Генри не думал, что он первый. Такая откровенность звучала ещё ужасней, чем я думала. – Почему? – повторила Мия. – Потому что… потому что… – Я застонала. – Сама точно не знаю. Просто так получилось. Словно говорила не я сама, а кукла чревовещателя, которая в меня пробралась. И теперь Генри думает, что у меня в Южной Африке был дружок. И был секс с ним. – В самом деле, не хотелось бы опять спрашивать почему, но иначе не получается. – Он… он всегда так сочувствовал… и потом был этот… Ах, тебе не понять. – Почему не понять? Боже, пожалуйста, позволь мне никогда не влюбляться и не делать глупости, не понимая, почему я их делаю. – Мия крепко взяла меня под руку. – Что ж, по крайней мере, с тобой и Генрихом не соскучишься. Буду с нетерпением ждать, как ты выпутаешься из этой истории. Я и сама жду. – И ещё одна просьба: если Генри опять спросит о Расмусе, не говори, что он так смешно чесался или что-то в этом роде… Мия остановилась и широко заулыбалась: – О! Наконец до меня дошло, почему Генри так хочется знать про этого толстого пёсика. – Она захихикала: – Ты дала имя Расмус своему бывшему дружку! – Это было первое имя, которое пришло мне на ум. – Мне тоже эта история начинала казаться забавной.