Тогда я сжала покрепче губы. Перья кружили так густо, что за ними почти ничего не было видно. Анабель была едва различима. Ещё минута-другая – и перья покроют нас совсем, мои лодыжки уже утопали в чёрных «дюнах». Было самое время покончить с этим кошмаром. – Я чувствую его власть! Для меня было загадкой, как Анабель может говорить, не вдыхая перьев. У меня было чувство, что я постепенно задыхаюсь, хотя рот оставался закрытым. Но уже и носом нельзя было дышать: перья были повсюду. Я могла и глаза закрыть. Ничего нельзя было разглядеть, кроме кружащейся темноты. Самое время проснуться. Но было не так просто сконцентрироваться на этом, если не дышать нормально. – Если ты глубже вслушаешься в себя, ты почувствуешь это тоже, – услышала я нежный, мелодичный голос Анабель. – В глубине души ты сознаёшь, что он существует. В глубине души я знала прежде всего одно: что это всего лишь сон и что в действительности я лежу на своей кровати дома, в Хампстеде… На этот раз сработало. Я, задыхаясь, проснулась и села в кровати. Проклятая Анабель! Я задышала глубоко, пытаясь успокоить бившийся слишком быстро пульс, а потом посмотрела на светящийся циферблат часов. Половина четвёртого. Генри, наверно, всё ещё ждёт меня во сне миссис Ханикатт. Но я не была уверена, что смогу опять заснуть. Мне всё ещё чудились перья на теле. И те, что попали мне в рот… Я поскорей поднялась и подошла к окну, чтобы открыть его пошире. Влажный, холодный ночной воздух ворвался в комнату. Прекрасные весенние дни, похоже, заканчивались. Я вернулась в постель. Сердце всё ещё билось ускоренно. Ничто не помогало: Генри должен был ждать, пока я успокоюсь. Я включила ночник, поправила подушку и взглянула на стопку книг, стоявших на ночном столике, среди них был и «Отель „Нью-Хэмпшир“», который я взяла у Матта. На нём лежал томик стихов Эмили Дикинсон. Её стихи показались мне сейчас лучшим лекарством. Нескольких страниц, наверно, хватит, чтобы достаточно устать и заснуть. Я открыла книгу наугад, начала читать, и тут что-то выпало из моих волос и опустилось на страницу. Это было чёрное блестящее перо. БАЛАБО-БАЛАБА БЛОГ 16 марта Первое. Нужно отдать должное директрисе Кук: она никогда не повторяет ошибок. Вспомним случай с привлекательной учительницей, имевшей связь с коллегой, взобравшейся на стол и занявшейся стриптизом. Шансы на то, что миссис Фатсоракис, взявшая на себя уроки французского (официально – до конца триместра, неофициально – навсегда), пойдёт по её следам, равны нулю, – мне это подтвердит любой, кто встретится в школе. Если она вздумает взобраться на стол, он её просто не выдержит. Вообще, что за странное имя? Ладно, она турецко-греческого происхождения, но тот, кто своему пухленькому бэби дал имя Фатима Фатсоракис, тот явно не задумывался о последствиях, не правда ли? Я сомневаюсь, что Фат-Фат была счастливым ребёнком. Шансы на то, что другие дети её дразнили, близки к 101 проценту, как и то, что Фат-Фат детей будет глубоко ненавидеть. Не надо быть психологом, чтобы предположить: она стала учительницей лишь для того, чтобы мстить детям. Спасибо, директриса Кук, именно в таких учителях ваша школа нуждается. Увидимся! Ваша Леди Тайна P. S. Статья появилась в онлайн всего двадцать минут назад, и уже на неё появилось двадцать четыре комментария о том, какая примитивная и вредная Диккен-Башинг и как невероятно мила миссис Фатсоракис, которая на свой первый урок принесла кексы собственного приготовления. Дорогие мои, а вы не подумали, что это, возможно, её способ мести? Я лично предпочла бы быть вредной, чем толстой. Радуюсь, что отказалась от французского! Глава шестнадцатая – Следующее такое полное солнечное затмение у нас, в Центральной Европе, можно будет наблюдать в 2081 году, – сказал мистер Осборн, наш учитель физики. – Вы, может, тогда ещё будете жить, если будете вести здоровый образ жизни, но я вряд ли доживу до ста двадцати лет, так что сегодня для меня особенный день. Свой стол он поставил у самых дверей кабинета физики, поэтому, выходя, мы должны были продефилировать перед ним, чтобы он проверил, у всех ли есть защитные очки, а также согласие родителей на то, чтобы мы во время солнечного затмения покинут здание. Эти меры предосторожности казались просто смешными, потому что небо было плотно затянуто облаками и невозможно было угадать, где сейчас солнце. – Бедный!.. – прошептала мне Персефона, стоявшая за мной в очереди. – Последнее солнечное затмение в его жизни – и такая неудачная погода. Но хотя бы дождь не идёт… Как я выгляжу? – Хорошо, – сказала я, не оборачиваясь. Мистер Осборн ещё раньше гордо сообщил нам, что нам разрешено использовать для наблюдения небольшой пятачок на школьной крыше вместе с теми, кто занимался физикой на двух этажах над нами. А это значило, что мы там, наверху, можем встретить Генри, Грейсона и Джаспера. И Артура. В отличие от Персефоны, я этому не радовалась – наоборот. Представить себе, как я буду стоять с Артуром-я-могу-тебя-в-любой-миг-убрать-Гамильтоном на одной высокой крыше, и без солнечного затмения было достаточно неприятно. Должна пролиться кровь неверного, когда солнце скроется в тени луны… – Правда? – Персефона всё ещё была озабочена своим внешним видом. – Я не слишком нарумянилась? Почему-то на эта кисточка всегда захватывает слишком много румян… – Нет, всё хорошо. – Я посмотрела в окно. Эта светло-серая облачность, так надёжно закрывавшая солнце, к сожалению, напомнила мне, что в коридоре снов нет потолка. На одном из трёх ещё голых деревьев в школьном дворе сидела большая чёрная птица. Я икнула. Такого я до сих пор не видела… или? И дерево, на котором она сидела, не называлось ли кровавый бук? Может, это не случайно… Персефона подтолкнула меня, чтобы я продвинулась дальше. – Этот цвет называется нюд. На вид он кажется оранжевым, но, когда его наносишь, он приобретает цвет кожи. Очень естественный. Я тебе покажу потом, ты выглядишь бледноватой. – Да, знаю. – И в тот же момент подумала, что никакого «потом» уже не будет: что-то страшное произойдёт там наверху, на крыше, моя кровь прольётся на школьный двор, и чёрные перья станут падать с неба, как дождь… Я была благодарна, что Персефона опять меня подтолкнула и оборвала цепь моих вздорных мыслей. Что это со мной? На дереве сидит ворона, а я уже в истерике. Допустим, история с перьями была жутковатой. Чтобы мне из-за неё сразу поверить в демонов и их предсказания. Есть сколько угодно возможных логических объяснений, как одно чёрное перо попало мне в волосы, это сказали даже Генри с Грейсоном, когда услышали мой рассказ. Наконец, в нашем доме был ещё один страстный охотник за чёрными дроздами, он как раз любил спать в моей кровати. А у чёрных дроздов, как известно, чёрные перья. Одному из таких перьев ничего не стоило застрять у меня в волосах. Это был просто странный случай. Всего лишь глупая история с пером, которая не доказывает существование демонов. – Давай! – Персефона пихнула меня в рёбра и показала на мистера Осборна, который выжидательно смотрел на небо. Мы передали ему записки с разрешениями и показали свои очки. Мистер Осборн удовлетворённо кивнул. – А ваши камеры-обскура?[31] Персефона протянула ему эту штуку, которую мы смастерили из обувной коробки и бутербродной бумаги. Чтобы камера выглядела не такой примитивной и потёртой (в сравнении со сложными устройствами других), а также потому, что на уроках физики нам было скучно, мы с Персефоной украсили её множеством декоративных наклеек. Наши усилия были вознаграждены. – Чётверочка с плюсом, – оценил мистер Осборн. Он сделал соответствующую заметку в своей маленькой красной книжечке и улыбнулся нам. – Идите на крышу. Следующий, пожалуйста. Персефона не могла удержаться. Когда нас нельзя было услышать, она бросилась мне на шею. – С плюсом! За обувную картонку с наклейками! Это же как в начальных классах. Мне кажется, сегодня для нас счастливый день. Хорошо бы. Но её настроение действовало заразительно. Пока мы шли наверх, мрачные мысли стали мне казаться довольно глупыми. Известное дело: если веришь в дурные предсказания, они мерещатся во всём, начинаешь подозревать любую невинную ворону. На лестнице была толчея, навстречу шли ученики других классов, которые наблюдали солнечное затмение на школьном дворе. Мия радостно помахала мне. Настроение улучшилось, стало почти весёлым. Может, потому что солнечное затмение при облачном небе всё-таки лучше, чем уроки математики или французского. Исключения, впрочем, подтверждают правило. Неизвестно, чего было ожидать от Сэма Кларка, стоявшего у входа на чердак. Тем более когда он увидел Персефону и меня. – Стыдись! Стыдись! – сказал он подчёркнуто-громко и с презрением посмотрел на нас. – Можешь употреблять множественное число, – ответила я. – Тогда это будет относиться к нам обеим и значить просто стыдитесь. Гораздо выразительней и не так смешно. – Да, точно, – сказала Персефона. – Но тебе, может, приятно повторять это дважды, Сэм-Прыщ, Сэм-Прыщ? Сэм нахмурился. – Что общего у моих проблем с кожей и вашими моральными упущениями? – Он говорил немного возвышенно, точь-в точь как его сестра. Или Рыся. – Совершенно ничего, совершенно ничего! – ответила весело Персефона. – Твои прыщи так же мало значат для нас, как для тебя наши моральные упущения. Она потянула меня дальше. – Что ж, некоторые не понимают разницы между общим благом и правами человека, – продолжал язвить Сэм нам вслед. – Вам действительно следует стыдиться. Во всяком случае, он употребил множественное число. – Что он имеет в виду? Что его прыщи не вредят общему благу? Я другого мнения. – Персефона откинула волосы. – Как я выгляжу? – Морально не знаю как, а вообще очень хорошо, – сказала я. Когда мы оказались на крыше, небо по-прежнему было хмурым и облачным. Я никогда прежде не поднималась наверх и недоверчиво осмотрела железную перегородку, отделявшую место на крыше, где можно ходить, от её ската. Она казалась надёжной, но была, увы, не выше обычных балконных перил. Я машинально сделала несколько шагов к центру крыши. Здесь я чувствовала себя уверенней. Тем более тут стояли Грейсон и Генри. И – чуть подальше – Артур. Персефона прошла без меня дальше, к восточной стороне, где Джаспер сидел на перегородке болтая ногами, за что сразу получил строгое замечание от директрисы Кук. – Господи, он как будто не знает, что сегодня должна пролиться кровь неверного! – пробормотала я и на секунду забыла, что Джаспер больше не интересовался «детской ерундой» насчёт демонов и снов. – Остаётся надеяться, что и демон не интересуется Джаспером. Генри радостно улыбнулся мне: – Как хорошо, что и ты здесь, наверху!