Убийство одного из крупнейших предпринимателей Тарасова, Андрея Анатольевича Павлова, разумеется, не прошло для меня незамеченным. Слишком крупная фигура, да и к тому же, судя по скупым новостным сообщениям, происшествие было окутано массой непонятных нюансов. Мне вспомнилось, что оно каким-то боком связывалось с предстоящими выборами депутатов городского Законодательного собрания. Мой интерес к рассказу Насти резко возрастал. — Да, папу постоянно называли «автокоролем», а меня дразнили с первого класса «автопринцессой» и другими дурацкими прозвищами в таком роде. Мне стало понятно, что девушка не только не гордится своим «мажорством», а наоборот, оно ее обременяет. Теперь ясно, почему она так неказисто одета — ей меньше всего хочется привлекать к себе внимание, в котором у нее и так недостатка нет. — Насколько мне известно из новостных порталов, — сказала я, — убийцу, предположительно, нашли. — Вот то-то и оно, что предположительно! — с жаром воскликнула Настя, подскочив в кресле. — Обвинили Виталика! Но он не мог этого сделать! Никак не мог! Его подставили, потому что он самый… — Настя прикусила губу, подыскивая нужное слово. — Самый безответный, беззащитный!.. На глазах девочки навернулись слезы. Тут уж не надо было иметь психологического образования, чтобы понять, что этот Виталик очень важен для Насти, скорее всего, здесь замешаны пылкие девичьи чувства. Я молча встала, прошла к холодильнику, вынула бутылочку с водой и протянула Насте. По своему опыту мне отлично известно, что это самое первое средство, чтобы помочь клиенту справиться с эмоциями. Чего только не наслушались стены моей квартиры… Сделав пару глотков, Настя слегка успокоилась и по моей просьбе стала рассказывать обо всем по порядку. Девушка она была толковая, и даже взвинченное состояние не мешало ей связно выражать свои мысли — ценное качество. — Официальная версия такая — мне ее вчера следователь озвучил: папа во внеурочное время приехал в загородный коттедж, где в это время его жена проводила время с любовником. Застав их за изменой, он устроил скандал, как всегда бывает в таких случаях. Схватил ружье, завязалась борьба, и Виталий вырвал ружье и выстрелил в папу. Вот так решили следователи, но это все полная… фигня! Настя стиснула ручки кресла и сделала несколько глубоких вдохов. Умничка, стрессоустойчивости ей не занимать, отметила я с одобрением. — У тебя… можно на «ты»? — Настя поспешно кивнула. — У тебя есть своя версия происшедшего? — спросила я. Она снова закусила губу и отрицательно покачала головой. — Точно я сказать не могу. Но если уж выбирать между Виталием и… матерью, то это, конечно, она убийца! — Чьей матерью? — уточнила я, отметив, что при упоминании матери лицо девушки исказилось ненавистью. — Моей, — сквозь зубы процедила она, отводя от меня глаза. — Настя, я правильно понимаю, что Виталий — любовник твоей матери? Она кивнула, зажмурившись, чтобы остановить слезы. — У вас с ним хорошие отношения? Я подозреваю даже, что лучше, чем у вас с твоей матерью, так? — Да! — Настя уже не пыталась сдерживать слезы. — Виталий — очень хороший парень. Он меня любит, а от нее просто не может отделаться. Он никогда бы не пошел на убийство. Даже если бы папа начал его избивать, он не стал бы ружье хватать. Виталий — мастер спорта по рукопашному бою, он одним мизинцем левой руки мог бы папу успокоить и не причинить ему вреда. Тем более папа не больно-то спортзал посещал. Мой папа не такой человек, чтобы вот так бросаться на ружье, он столько всего прошел в девяностые… — То есть ты думаешь, что это твоя мать могла схватить ружье и застрелить отца? — Эта могла! — процедила Настя. По роду своей деятельности мне доводилось видеть разное. И непримиримая ненависть между самыми близкими родственниками, увы, встречалась мне нередко. Но сейчас, глядя на милое лицо совсем молоденькой девочки, которое при упоминании матери искажалось яростной злобой, я испытывала легкий ужас. — Настя, расскажи мне о маме. Как я вижу, между вами нет взаимопонимания? — Это мягко сказано! — усмехнулась Настя. — Я бы мечтала, чтобы она не была мне родной, но мы с ней так похожи, что и генетическая экспертиза не нужна. Внешне похожи, — добавила она, — характеры у нас совсем разные. — Расскажи мне о ней, — попросила я, прекрасно понимая, что история будет долгой. Но в душе я уже приняла решение взяться за это дело, поэтому никуда не спешила, пытаясь выведать максимально полную информацию. — Да что там рассказывать! — Настя передернула плечами. — Я уже лет в девять поняла, что моя мать — плохая женщина, и вовсе не обязаны мать и дочь друг друга любить. — Она плохо относилась к тебе? — Да она никак ко мне не относилась. Знаете, как читаешь в книжках про дворянские семьи, когда няньки на полчаса в день ребенка приводили к родителям. У нас было точно так же, только меня приводили не раз в день, а раз в неделю. Я с детства с нянями да гувернантками… Мамаша даже с днем рожденья меня не удосуживалась поздравить. Представьте, полный дом гостей, шарики, артисты, а мама в это время в очередном СПА зависает. Просто игнорила меня, как будто я — пустое место. Я думала, так и положено. Но потом, когда пошла в школу и завела подруг, увидела, что у них в семьях совсем все по-другому. Мамашки постоянно в школе торчат, одноклассники жаловались, что житья нет от материнской опеки. А я не понимала, как это? Моя мать была каким-то абстрактным, почти мифическим существом. Вроде есть, а на самом деле можно сказать, что и нету. В общем, лет в восемь я попыталась решить этот вопрос. Подошла к ней сама и спросила: «Мама, почему ты меня не любишь?» Вы знаете, она так удивилась, будто не родная дочь с ней заговорила, а стол или стул. Спросила, кто разрешил ее беспокоить. Ну, я развернулась и ушла. Так мы с ней и разговаривали почти с тех пор. Папа переживал из-за этого, пытался что-то наладить, но у него времени на семью всегда не хватало, поэтому от его попыток толку не было. — Это, конечно, странно, — сказала я, — но всякое бывает. Бывает, матери лупят детей и как только не измываются. А твоя, может быть, просто холодная женщина? Настя ответила не сразу, обдумывая мои слова. — Да нет, холодной женщиной ее никак не назовешь! Видели бы вы, как она с Виталиком ворковала и с другими мужиками… за папиной спиной. Вообще, она ненавидела только меня и папу. К остальным вполне ровно относилась. — Папу? — переспросила я, немало удивившись. — Да, папу. Думаю, его она ненавидела не меньше, чем меня, а может, и больше. Потому что меня хотя бы можно было сбагрить с глаз долой, а его нужно было терпеть. — А с папой у тебя какие отношения были? — С папой… — снова в Настиных глазах заблестели слезы. — С папой очень хорошие. Хоть я его и мало видела, но было понятно почему. Он все время в делах, в работе, встречи, поездки… Но когда у него выдавалась минутка, он всегда старался со мной время провести. И даже если был в отъезде, по скайпу утром и вечером звонил, иногда просто два слова сказать: «Хорошего дня» и «Спокойной ночи». Настя всхлипнула и вытерла слезы рукавом джемпера. Я подала ей салфетки. — А как к твоему папе остальные относились? Ну, там обслуга, подчиненные, друзья-приятели… — Все относились к нему хорошо! Все, кроме нее, — пожалуй, слишком категорично заявила Настя. — А в чем это у нее выражалось по отношению к отцу? — На людях она держалась, как нормальный человек. Но стоило им оказаться без посторонних, сразу тон меняла, молчала, если спрашивал, отвечала нехотя. Ну, как сказать, в чем выражалось… Если тебя терпеть не могут, то выражают всем, чем могут… С этим трудно было поспорить. — Ну что ж, подведем итог, Настя, — резюмировала я. — Ты считаешь, что твоя мать убила твоего папу и подставила своего любовника — хорошего парня Виталия. Девушка с прищуром посмотрела на меня, пытаясь угадать, не иронизирую ли я. Но я было настроена по-деловому. — Я уверена, что это не Виталик. И не только потому, что хорошо к нему отношусь. Ну не стал бы он так убивать папу, зачем ему брать ружье, он бы мог… — Одним мизинцем, — перебила я ее, — это я уяснила. — А она… думаю, она очень даже могла его застрелить, только ждала подходящего случая, чтобы было на кого вину свалить. — А что Виталий говорит следователю? — Он не признается ни в чем. Утверждает, что папа уже был убит, когда они приехали. — Так… А мама? — Она, представьте себе, говорит, что была подшофе после банкета, а потом на фоне шока толком ничего не помнит, в голове все помутилось. Мол, она задержалась в холле и, когда вошла в гостиную, Виталий уже стоял над телом папы. То есть напрямую не обвиняет, но все понятно. — А что за ружье? Откуда оно взялось? — Это папино охотничье ружье. Он охотой не увлекался, но, когда дарили, принимал. И в гостиной у него висит целая коллекция. Они все, конечно, незаряженные. Он же никогда не собирался из них стрелять. И патронов нет. Просто для интерьера висели вместе с саблями, рогами и всякой прочей фигней, которой у них принято украшать свои виллы. А тут вдруг ни с того ни с сего патроны нашлись и ружье зарядилось… Ну как это так? Настя рассуждала очень зрело и логично, особенно для своего возраста. — А следователи что по этому поводу говорят? — Ой, у них все уже решено! Говорят, что, если он, Виталик, не раз бывал в коттедже, уже все вдоль и поперек изучил и мог заранее ружье зарядить… — Так ружье было у Виталия в руках? — В том-то и дело, что нет! Оно лежало на полу в гостиной, и отпечатки пальцев были все стерты. Следователь говорит, что, если бы Виталий не держал ружье в руках, он не стал бы стирать все отпечатки, в том числе и папины. — А мама, получается, вне подозрений? — Ага! Чиста и невинна! Жертва обстоятельств. Затюканная мужем-миллионером… — Ты сейчас тоже с ней не общаешься? — Конечно, нет! Виделись на похоронах. Но я даже и не подходила. Она, кстати, съехала с нашей городской квартиры. — Куда? — Стала бы она мне говорить! Без понятия, куда.