— Здравствуйте, вот мы и снова встретились. Хозяйка книжного магазина пожала мне руку и представилась Мартой. На ней была одежда красных тонов, короткая стрижка и симпатичные очки, стекла которых отливали синим. — Соня купила здесь виноградник, — сообщила ей Анна Джонс. — Это тот, что за рекой? Смелый шаг. Собираетесь возрождать традиции? — Возможно, — ответила я и пробежалась взглядом по полкам, — но мне нужно еще многому научиться… Есть у вас какие-нибудь книги о виноделии или хотя бы просто об этом крае. На английском или немецком? Вопрос не был праздным, мне действительно было это нужно. Энциклопедия о вине, которую я получила в подарок от коллег, когда уходила с работы, оказалась малополезной. Марта двинулась в глубь магазина на поиски и, придвинув приставную лестницу, взобралась под самый потолок. — Я не видела вас несколько дней, — сказала Анна Джонс, пряча в сумочку упаковку с открытками. — Полагаю, очень много дел по дому? — Да… то есть нет, — промямлила я. — мы мало чего сделали. Можно сказать, вообще ничего не сделали. Почти. Внезапно я ощутила себя совершенно одинокой. Меня мучило желание поделиться с кем-нибудь, снять с себя тяжелый гнет случившегося. Понизив голос, чтобы больше никто не смог нас услышать, я принялась рассказывать. Анна Джонс слушала меня очень внимательно. Лишь слабое подергивание век, когда я описывала ей подвал и тело мальчика, легкий проблеск удивления в неподвижном взгляде — вот и все. Пауза, когда я замолчала. — И теперь я не знаю, предпринимает ли что-нибудь полиция, — закончила я. — Потому что пусть даже это случилось очень давно, это дело все равно нельзя оставить просто так. Оно тоже имеет право на справедливое отношение к себе. — На это требуется время, — заметила Анна Джонс. — Анализы такого рода редко бывают простыми. Уж я-то знаю, ведь я юрист, пусть даже это не моя область. Предстоит обширная работа, например определить возраст материала одежды, степень разложения скелета… Идентификация личности. Ведь у криминалистов нет образца ДНК, с которым можно сравнивать, так что, полагаю, им придется обратиться к историческим хроникам, чтобы поискать среди тех, кто числится пропавшим, покопаться в самых недрах архива. Ведь во время войны пропадали тысячи людей… И ничто из этой информации не было оцифровано, не говоря уж о том, сохранилась ли она вообще… — Я не знаю, что мне делать. Время словно остановилось. Мы даже не знаем, можно ли нам спуститься в подвал и входит ли он вообще в наши владения. Анна Джонс молча изучала меня какое-то время. — Разве это не явствует из договора купли-продажи? — Не знаю. Я так не думаю. Я рассказала о сломанном ксероксе в жилищной конторе, по вине которого мы до сих пор не получили всех документов, касающихся усадьбы. — Это просто поразительно, — возмутилась она. — Но очень знакомо, — вмешалась Марта, которая уже спустилась с лесенки и слышала мои последние слова. Она протянула мне маленький туристический справочник, изданный на нескольких международных языках. — Пожалуй, это мало что вам даст, здесь речь идет в основном о достопримечательностях, церквях и тому подобном. Как только у меня появится время, я поищу еще. — Я возьму его. Анна Джонс успела покинуть магазин, пока я расплачивалась за книгу. Марта оставила мне свою визитную карточку и пригласила заглянуть к ней через несколько дней. — Я здесь не всегда, поэтому сначала позвоните. Я преподаю детям музыку в школе, ну и так по мелочи. На одно это не проживешь. — Она сделала жест в сторону полок, среди которых больше не наблюдалось ни одного посетителя. Я снова обратила внимание на музыку, мощные нарастающие аккорды. — Что это за композиция? — Ференц Лист. «Фауст-симфония». — Она показалась мне знакомой, но теперь я понимаю, что это не так. — Я обязательно подыщу для вас что-нибудь интересное, — заверила меня Марта. — Этот магазинчик работает здесь еще с прошлого столетия, с небольшими перерывами, конечно, много книг хранится в подвале. Когда я вышла, Анна Джонс стояла неподалеку, словно дожидалась меня. Она зажгла сигарету. Прежде я не видела ее курящей. — Если у вас с мужем имеются какие-либо вопросы чисто юридического характера, я могла бы к вам как-нибудь заглянуть и проконсультировать. — Вы имеете в виду по усадьбе? — Я подумала о Даниеле и о том, как он отозвался о моих разговорах с «подругами». — Ну, увидеть само место тоже было бы интересно, — заметила она, — пока я не успела отсюда уехать. — Мой муж не хотел, чтобы я рассказывала об этом случае с ребенком, — призналась я. — Он боится, что если информация попадет в прессу, то нам начнут досаждать репортеры и местные жители. Дым от ее сигареты поднялся к конькам крыш и развеялся, запах табака напомнил мне о моем отце. — Это была просто мысль. — Когда вы уезжаете? — Номер забронирован еще на один день. * * * Даниель только что встал и пил кофе в одних трусах, когда в дверь постучали. Я тоже провалялась в постели дольше обычного. Ночью мы занимались любовью, пусть даже довольно быстро и незатейливо, и теперь пребывали в спокойном и вместе с тем несколько растрепанном расположении духа. На пороге стояла Анна Джонс, и сейчас она выглядела еще более безупречно, чем обычно. Чувствуя себя взъерошенной и липкой от пота, я кое-как натянула на себя платье. — Прощу прощения, кажется, я слишком рано, — сказала она. — Нет-нет, никаких проблем, вы только подождите немного — я пойду скажу мужу. Когда я рассказала Даниелю о своем знакомстве с коммерческим юристом, он не стал возражать, если она заглянет к нам, даже наоборот, посчитал это хорошей идеей. С появлением гостьи он исчез в нашей временной каморке, чтобы переодеться, а я провела щеткой по волосам, не имея возможности поглядеть на себя. В доме не было ни единого зеркала, даже в ванной, но нам столько всего нужно было еще сделать, что до зеркал просто руки не доходили. Когда Анна Джонс вошла в дом, все изъяны в нем стали более заметными, словно кто-то направил на них луч прожектора. Пострадавшие от времени и влаги половицы, осыпавшаяся местами со стен штукатурка. Кроме того, чувствовалась какая-то кривизна, скособоченность, которая теперь, когда я узнала, что под домом есть полости, стала тревожить меня куда больше — мне чудилось, что мы вместе с домом медленно и плавно погружаемся под землю, прямо в туннели. — Вам известно, кто владел домом до вас? — Анна Джонс сдержанно огляделась. Я мечтала, что она скажет что-нибудь ободряющее о потенциале дома, о его оригинальных деталях, которые вполне неплохо сохранились. — Очевидно, до войны здесь жили немцы. — И я поведала ей то, что узнала от садовника. — Но в жилищной конторе нет никаких сведений о том, когда последние хозяева покинули эту усадьбу. Я предложила небольшую экскурсию по дому, пока Даниель приводит себя в порядок. Анна Джонс остановилась у высоких окон в зале. Солнце ярко светило в неровные стекла. — Вы прямо здесь внизу нашли труп? — Под землей ориентироваться непросто, но думаю, он находился ближе к реке, скорее всего там, где ворота. — И я показала на каменные столбы ворот — все, что осталось от разрушенной стены. На одном из них дремала та самая светло-бежевая кошка. Я рассказала о подземных туннелях, которые использовались в качестве транспортных артерий и хранилищ для оружия на протяжении сотен лет. — Было бы интересно взглянуть на них, — сказала Анна Джонс. — К сожалению, нам, наверное, еще нельзя спускаться вниз. Заградительная лента… — Да, я помню, вы говорили. Поднимаясь наверх, она легонько погладила перила. — Красивая работа, — заметила она, — старинная. Интересно, из какого они дерева. Я мысленно сделала себе заметку спросить об этом старого садовника. На верхнем этаже стены теперь были выкрашены в светло-серый цвет, я водила Анну Джонс из комнаты в комнату и рассказывала ей о наших планах, касающихся обустройства гостевых. Так что если она решит вновь посетить эти края, то могла бы поселиться у нас. Обстановку для начала мы решили выбрать самую простую, главное начать сдавать комнаты жильцам. Пока что у нас с Даниелем были деньги, вырученные от продажи нашего дома в Стокгольме, этого должно было хватить по меньшей мере на год, поскольку мы купили усадьбу дешево, но после следовало всерьез взяться за дело. В спальне, которую мы собирались сделать нашей, Анна Джонс подошла к окну и, замерев, молча стояла возле него какое-то время. Я говорила что-то об открывающемся из окна виде, но она меня, казалось, не слышала. — Что это за дерево? — спросила она неожиданно. — Липа. Величественное дерево, росшее в гордом одиночестве на склоне сбегавшего к реке холма. Я представила себе выкрашенную голубой краской скамью под ним, тень и шелест листвы под широкой кроной. — Мощно, не правда ли? Ответа, кажется, не последовало. Когда мы спустились на кухню, Даниель уже поставил варить еще кофе. Он за руку поздоровался с нашей гостьей. — Поздравляю с прекрасным приобретением, — сказала Анна Джонс. Стол все еще был накрыт к завтраку, но Анна Джонс согласилась только на чашку чая. Кухонный стул опасно покачнулся, когда она на него присела. — Я слышала, вы приобрели усадьбу по весьма выгодной цене, — продолжила она. — Должно быть, вы купили ее напрямую у города? — При этом четверть суммы ушла у нас только на то, чтобы получить подпись бургомистра, — проворчал Даниель. — Еще бы, ведь он такой занятой человек, ему некогда. Он протянул ей свой смартфон с фотографиями документов по продаже. — Копировальный аппарат оказался сломан, но они обещали немедленно прислать все копии по сделке, как только его починят. Я им отправлял напоминания по электронной почте, уж не знаю сколько раз.