Вокруг брезента снова задвигались люди, какой-то мужчина вышагивал по траве, наклонившись вперед и измеряя что-то рулеткой. Я ощущала запах земли, слышала тихие голоса и не понимала. Ведь еще совсем недавно мы стояли там, под липой, и прощались. — Анна Джонс. Ее звали Анна Джонс. Мы познакомились в гостинице, она снимала там номер. Я думала, она уже отсюда уехала. — Ее обнаружил ваш муж. Он звонил сегодня утром. После этого вы контактировали друг с другом? Утром, около восьми. Как раз перед тем, как я покинула номер в Праге, когда касания чужого мужчины, подобно ожогам, были еще свежи на моей коже. Да, мы занимались этим и утром тоже — ночная размолвка ничуть на нас не повлияла. Возможно, прямо в тот момент все и происходило. Разве в распахнутые окна не влетал гремящий звон церковных колоколов, отбивающих восемь? После чего телефон умер, или Даниель потерял его. Может, разбил? Позвонил ли он сначала полиции, а потом мне, или им он позвонил позже, и уже после этого его телефон отключился? — Он обнаружил ее здесь, под липой. Мотыга, я думаю, принадлежит вам. Комиссар показал другой снимок. Я посмотрела. Это была та самая мотыга с двойным лезвием. Кривая, острая и ржавая. На длинном деревянном черенке. — Где он? Где мой муж? Должно быть, кто-то из них шевельнулся, ненароком бросил взгляд в сторону, я не знаю. Какая-то случайность, которая заставила меня поднять голову и посмотреть на две машины, стоявшие во дворе. Или же не случайность, а то необъяснимое, что появляется, когда люди долгое время живут вместе. Лицо Даниеля в заднем боковом окне. Кричащее слово «Полиция» на капоте, желтые и синие эмблемы. На расстоянии я не могла разобрать выражения его лица. Было ли оно испуганным, пустым, сердитым? Должно быть, все это время он смотрел на меня и тем не менее не вышел из машины, не подошел ко мне, не обнял и не сказал: во что же мы снова вляпались, Соня. — Я могу подойти и поговорить с ним? — К сожалению, нет, фрау. Он отправится вместе с нами в участок. — Зачем? — Нам нужно задать ему вопросы, фрау. Криминалисты еще не закончили свою работу. Я советую вам переночевать где-нибудь в другом месте. Я отступила на несколько шагов по траве назад, туда, где уже не было веревки. Это случилось чуть позже, когда я отдавала им свой чек из магазина. Автомобиль проехал между столбами ворот и медленно покатил прочь. Короткий взгляд Даниеля, словно прикосновение, настолько легкое, что даже сомневаешься в нем. Под колесами заскрипел гравий, звук постепенно удалялся, делаясь все глуше и тише. * * * Я заметила обращенные в мою сторону взгляды посетителей из ресторана, услышала обрывки разговоров, которые умолкли, когда я вошла. Хозяин гостиницы протянул мне ключ, но отдавать не спешил, продолжая держать его в руке. Спросил, подойдет ли номер восемь. — Если вы не имеете ничего против, — произнес он с оттенком сочувствия в голосе. — Боюсь, этот номер располагается слишком близко от номера той женщины. — Так вы уже знаете, что случилось? — Они не слишком-то многословны. — Либор пытливо глядел на меня, пытаясь хоть что-нибудь угадать по моей реакции, что дополнило бы уже известную ему информацию. С полчаса назад ему позвонили из полиции и велели не заходить в тот номер. Несчастный случай, который произошел с одним из его постояльцев, так они сказали. В ресторане об этом тоже говорили, один из посетителей видел полицейские машины, другой тот час же пустил слух — в общем, Либор понял, что все случилось возле моей усадьбы. Просто дай мне ключ, мысленно заклинала я его, и избавь меня от этой болтовни. — Меня устраивает, — сказала я. — Что? — Номер по соседству. Мне все равно. — Ужасно, — сказал он, продолжая сжимать ключ в руке с такой силой, что было видно, как двигаются под кожей его мышцы и суставы, — что за времена пошли! Мы уже не знаем, что за люди приезжают к нам сюда, наводняют всю страну. Женщина уже нигде не может чувствовать себя в безопасности, а они все прибывают и прибывают, тесня нас, мигранты, беженцы. Но, прошу прощения, вы, кажется, знали ее? Я помню, вы с ней разговаривали. — Не думаю, что прямо сейчас я могу об этом говорить. — Разумеется, это такой шок. — Либор заговорщицки понизил голос и бросил быстрый взгляд в обеденный зал, где несколько посетителей разразились криками по поводу то ли забитого, то ли пропущенного мяча — на большом экране транслировался футбольный матч. — Я только хочу, чтобы вы знали. Если услышите в номере семь что-нибудь подозрительное, не пугайтесь. — Спасибо. — Ведь они скорее всего предпримут расследование. Пусть даже это и несчастный случай. — Последние два слова он выделил, словно давая мне понять, что не поверил словам полиции. — Так что, если что-то услышите, значит, так оно и есть. Я только это хотел сказать. — Все в порядке, — сказала я, чувствуя себя далеко не в порядке. — Я не верю в привидения. Наконец он опустил ключ в мою ладонь. Два лестничных марша наверх. Сумка с вещами показалась мне куда тяжелее, чем раньше, хотя содержимое было таким же. Они не позволили мне зайти в дом, даже чтобы взять чистую одежду. Я бросила сумку на пол и распахнула настежь окно. Номер на двоих. Скорее всего, это только вопрос времени, когда они отпустят Даниеля, но вернуться в усадьбу на ночь мы уже точно не сможем, даже если бы захотели. Анна Джонс была права. Здешние номера вполне приличные. Я села на широкую кровать, она оказалась жесткой. Подушки и покрывало белых и светло-коричневых тонов, ночник в виде имитации крохотной хрустальной люстры. Ковер в светло-синих разводах. На стене над письменным столом картина «Врата Богемии» — огромная скала из песчаника, принявшая форму моста[17], я читала, что здесь проходили съемки одной из сцен фильма «Хроники Нарнии». Шторы были двойными, плотными и хорошо задергивались на тот случай, если не хочешь никого видеть или чтобы видели тебя. С такими шторами можно было вообще спать не просыпаясь, даже после восхода солнца. Когда я подняла трубку гостиничного телефона, раздался щелчок и пошел длинный гудок. Реликт из прошлого века, бежевый и громоздкий, с потертыми цифрами на кнопках. Где-то из глубин памяти всплыло, что для того, чтобы набрать город, надо нажать на ноль. Это сработало, в трубке зазвучал другой, более громкий тон. Полиция забрала мой мобильный телефон. Сотрудники вежливо попросили меня передать его им, чтобы они смогли сопоставить звонки с моим рассказом. Ну и, конечно же, посмотреть, где я была, ведь телефон собирал информацию и засекал мои следы, это был шпион, который отслеживал каждый мой шаг. Сообщения от Поля я стерла еще утром, как всегда это делала. И когда я подумала об этом, мне стало даже стыдно за то облегчение, которое я испытала. Сейчас я не могу ответить на ваш звонок. Голос Даниеля на автоответчике, такой же, как и всегда, словно он только ненадолго вышел на пробежку по окрестностям и скоро вернется. Я сказала, где нахожусь, и сообщила телефон гостиницы, чтобы он смог до меня дозвониться. Люблю, целую, скоро увидимся. По крайней мере, они оставили мне мой ноутбук. Я запихнула его в сумку с вещами прежде, чем отправиться в Прагу, возможно, из-за опасения, что Даниель вздумает заглянуть в него в мое отсутствие. И обнаружит нечто, что предназначается только мне. Мои записи. Черновики писем или незаконченные стихотворения. Разрозненные чувства, которые я пыталась сформулировать. Я открыла крышку ноутбука. На письменном столе под страной Нарнией. Вдох через нос, выдох через рот. Дети. Нужно связаться с детьми. Позвонить им я не могла, не хотела слышать, как меркнет радость в их голосах, не хотела, чтобы они переживали за меня. …Это Даниель ее обнаружил. Сейчас он в полиции, но не волнуйтесь — на самом деле ничего страшного не произошло. Я стерла текст и начала заново. Надо конкретнее, подумала я, без преувеличений и попыток смягчить случившееся. Мю всегда отметает подобный мусор и глядит в самый корень. Я напишу ей: «Не волнуйся», а она ответит: «О чем теперь я должна волноваться?» Она больше всех торопилась уехать и покинула нас за год до отъезда Элмера, хотя и была младше брата. И тем не менее она разозлилась, когда мы продали наш дом. «Я, конечно, все понимаю, вы хотите следовать своей мечте и все такое, вот только немного странно не иметь родного гнезда, куда можно вернуться, и вы хоть отдаете себе отчет в том, что вы на самом деле вытворяете, разве люди в вашем возрасте пускаются в подобные авантюры, пытаясь сохранить свой брак?» Элмер же, напротив, обрадовался. — Круто, это вы здорово придумали, — и полностью одобрил нашу инициативу. Я зашла на их страницы в «Фейсбуке», сначала на Элмера, потом на Мю. Ни один из них не был здесь особенно активен, проживая свою насыщенную медийную жизнь на платформах других соцсетей, куда я не могла за ними последовать из-за опасения показаться чересчур навязчивой. Но порой выскакивало чье-нибудь фото, какой-нибудь друг, отметивший его или ее на своем снимке. Вот Элмер с несколькими друзьями на концерте в Сиэтле, имя исполнителя ни о чем мне не говорило. Ссылка на его последние записи, талантливая электронная музыка, но слишком тягучая и заунывная для моих ушей. Мю со своим парнем, если они, конечно, еще вместе — снимку уже два месяца, а подробностей я не узнавала. На фото — смеющаяся и полная жизни девушка, волосы развеваются на фоне бурлящего потока где-то в окрестностях Умео. А нужно ли вообще сейчас сообщать им о том, что случилось? Не лучше ли будет подождать, пока я не узнаю, что же там на самом деле произошло? Когда вернется Даниель, когда станет ясно, что нет никаких поводов для беспокойства. Телефон по-прежнему молчал. Мне хотелось выдернуть его вместе со шнуром из розетки и швырнуть об стену, чтобы он разлетелся на кучу уродливых и никому не нужных обломков пластика, но я не стала этого делать. Вместо этого я подняла трубку, чтобы убедиться, что телефон работает. Услышала щелчок и следом монотонное гудение. Положила трубку обратно, и в номере снова стало тихо. Пусть хоть ненадолго, но мне нужно поспать. * * * Часы на ратуше забили пять, и следом зазвучал более мелодичный перезвон колоколов на одной из церковных башен. Время чуть сбилось с ритма за мгновение до того, как пришли они. Только тогда я поняла, насколько здесь хорошая слышимость. В номере по соседству открылась и закрылась дверь. Следом — тихие голоса за стеной, короткие фразы с долгими паузами между ними. Непохоже было, что там ведут разговор, скорее обмениваются короткими приказами. Не знаю почему, но у меня возникло чувство, что они торопятся. Шорох выдвигаемых ящиков, скрип закрываемой дверцы шкафа. Шум и еще какой-то звук, идентифицировать который было сложнее. Несколько раз они стукнули по стене, за которой я стояла. Потом глухой шлепок — должно быть, на пол свалили дорожную сумку. Наверное, она уже успела собрать в нее все свои вещи, ведь она говорила, что уезжает. Постельное белье они наверняка заберут с собой. Интересно, что может поведать гостиничный номер о человеке, который в нем жил? О том, бывали ли у него гости? Любовник, любовница? Не знаю почему, но мне она показалась очень одинокой. Чуть позже мне почудилось, что дверь номера снова открыли. Я почему-то подумала, что это Анна Джонс вернулась обратно. Из номера не доносилось ни звука. Должно быть, дверь закрыли почти сразу же, причем почти беззвучно, иначе бы я услышала. Ноги затекли от неудобной позы в нише окна, где я просидела слишком долгое время, пытаясь припомнить одну вещь: а на самом ли деле я убрала ту самую мотыгу в сарай? Во всяком случае, я именно так заявила полиции, но теперь была уже не столь уверена, что помню правильно. Я вытянула ноги, прошлась туда-сюда по номеру, который боялась покинуть. Вдруг пропущу телефонный звонок. Чем больше я силилась мысленно увидеть Анну Джонс перед собой, представить, чем она на самом деле занималась в номере вроде этого, день за днем, тем более размытым становилось мое представление о ней. Зачем она отправилась к нам в усадьбу ночью, или вчера вечером, или даже сегодня рано утром? Неожиданно я поняла, что даже не знаю, в какой отрезок времени она погибла. Я подумала о нашей первой встрече, припоминая свое ощущение уверенности, когда мне показалось, что я знаю, к какому типу людей она принадлежит. А когда, собственно говоря, это было? Больше недели назад, но, кажется, меньше двух? Здешнее течение времени сбивало с толку, дни следовали один за другим сплошным ровным потоком, и было уже не важно, где вторник, а где среда. Потом она сама подошла ко мне, и мы разговорились. В тот день еще шел дождь, мы пили вино и беседовали. Когда же это было, в прошлый четверг? Я снова уселась в нишу с ноутбуком на коленях. Сидеть за письменным столом я не могла, он только будил во мне тревожное желание написать обо всем детям. Из окна я смотрела на крыши домов, на видневшуюся вдали башню ратуши и спрашивала себя, там ли сейчас Даниель, в полицейском участке по соседству. Вспоминала мощные каменные стены, надежные двери, целиком и полностью выдержанный в коричневых тонах интерьер. Должно быть, Даниеля сегодня уже не отпустят, иначе бы они давно это сделали. Смеркалось, часы на башне пробили семь, следом — половину восьмого. Когда же на самом деле это началось?