Папперман оседлал сначала мулов, а потом породистых лошадей, после чего те не дали никому сбоку приблизиться к ним. Мне необходимо было узнать, касается ли это только левого бока, стороны посадки, или правого — тоже. Я сделал вид, словно хочу подойти к ним поближе, но они постоянно поворачивались ко мне мордами. Сзади они тоже никого не подпускали и резко били копытами. Теперь я знал, что на этих трех лошадях гораздо легче перескочить через стену, чем на мулах, о способностях которых можно было лишь гадать. — За дело, мистер Бартон! — скомандовал Хоуи. — Время не ждет! Позвольте нам только вернуться в «садик», чтобы мы могли видеть ваши «полеты»! — Сначала помогите мне сесть в седло! — деланно закряхтел я, подходя к одному из мулов. Они забросили меня в седло, а сами со смехом поспешили в «сад». Мы остались вместе с Папперманом. Он ни на шаг не отходил от меня и всячески давал понять, что я могу полностью на него положиться. Я тронул мула с места. Тот особо не упрямился и устремился вперед, все быстрее и быстрее. Вдруг он развернулся, описал круг на месте и снова устремился вперед, переходя на рысь. В седле я скользил как на льду, иногда даже терял поводья, а ноги вылетали из стремян. Со стороны все это выглядело комично, но в действительности я устроил мулу строгий экзамен, да такой, что тот без моей команды не делал ни шагу. Животное прошло хорошую мексиканскую выучку. Когда я его стал готовить к прыжку, он повиновался так быстро, что я едва успел придержать его, чтобы не дать прыгнуть раньше времени. Как только мы приблизились к стене, послышался язвительный смех. — Сюда, сюда, мистер Бартон! — весело подзадоривал меня Хоуи. — Прыгать? — Конечно! — Тогда уж не обессудьте! — И в голову не придет! Давайте! Пока он подначивал меня, мул перескочил стену и словно врос в землю на другой стороне. Мой первый взгляд был направлен на индейца. Глаза его горели. — Черт возьми! — вырвалось у Хоуи. Его товарищи рассыпались в не менее содержательных репликах. — Ну? — обратился я к Хоуи. — Где я? Здесь или все еще там? — Черт бы вас побрал! — зло выругался он. — Кажется, вы все-таки умеете ездить верхом? — А разве я утверждал обратное? Соскочив с седла, я привел мула из «сада» во двор и оставил его там, весело кивнув Душеньке. Затем пошел за следующим. Тот совершил точно такой же прыжок, что и первый. — Вот тебе раз! — присвистнул Хоуи. — Этот парень умеет обходиться с лошадьми! Он просто лгал нам! Я не реагировал на его слова. Второй мул был оставлен во дворе рядом с предыдущим. Потом я попросил Душеньку: — Пожалуйста, пока я ухожу за третьим, прикажи принести мой чемодан и поставить его сюда, на наш стол! Подойдя к пеонам, я услышал вопрос: — Сэр, похоже вы хотите сыграть с нами скверную шутку? — Если это и так, то у меня те же намерения, что прежде были у вас. — Учтите — из этого ничего не выйдет! — А вот такие слова я воспринимаю всерьез. Пеон решительно двинулся ко мне и с угрозой произнес: — Предупреждаю вас! Я пренебрежительно пожал плечами. — Предупреждаю! — повысил он голос. — Но совсем по другой причине. Лошади не глупые мулы. Либо они вам переломают кости, либо вы сами сломаете себе шею! — Меня это не пугает. Притворяться я больше не считал необходимым и лихо вскочил на мула, которого уже подвел Папперман. — Как насчет лошадей? — спросил он тихо. — Все в порядке, — ответил я. — Но ведь они никого не подпускают! — Посмотрим. После этих слов я пришпорил мула и благополучно перелетел через стену. Когда я привел третье животное во двор, тот был полон зевак. Слух о поединке разнесся по городу, и люди собрались поглазеть на необычное зрелище. Хозяину это было только на руку. Душенька сама снесла вниз мой чемодан и сообщила мне, что четыре свидетеля стоят у наших окон: трое полицейских и господин, которого ей представили как коррехидора [58]. — Это примерно то же самое, что наш бургомистр. Мексиканцы часто пользуются этим испанским словом, — пояснил я ей. — Он пришел позже. Его вызвал один из полицейских по одной неизвестной мне причине, которая, как он уверил меня, очень важна. Я открыл чемодан, вытащил из него куртку из отлично выделанной белой кожи, украшенную по швам прядями волос. — Уфф! — не сдержался индеец. — Такое может принадлежать только вождю! Но только у костра совета и на празднествах племени! Я молча снял пиджак и надел индейскую куртку. Когда я вынул из покрывала головной убор вождя, индеец снова издал возглас удивления: — Уфф! Настоящее оперение военного орла [59], которого давно уже нет! Пять раз по десять перьев?! — Больше, — улыбнулся я. Тут он почтительно поднялся и сказал: — Тогда я должен извиниться и приветствовать… — Тише! — прервал я его. — Мы здесь не у костра совета! И не только для того, чтобы взять этих породистых животных! Перья моего головного убора, история которого, кстати, очень интересна, доставали до самой земли. В нем чувствовалась добросовестная индейская работа. Когда я его надел, кто-то из той шестерки захохотал. Но Хоуи грубо оборвал его: — Что здесь смешного? Разве не видите, что происходит? Он знает тайну трех жеребцов! Остается надеяться, что он все же свернет себе шею! Я прошел между ними и вышел к лошадям, возле которых стояли пеоны. Никто из них не сказал ни слова, но взгляды, обладай они силой ружейных пуль, тотчас сразили бы меня насмерть. Лошади прижались друг к другу еще теснее. Они наблюдали за мной не шелохнувшись; их красноватые ноздри раздувались, маленькие уши подрагивали, а длинные, пышные хвосты колыхались. Две дали мне подойти спокойно, третий, жеребец зафыркал и отступил назад. Я решил оставить его напоследок. Он был самым умным, его глубокие, ясные глаза осмысленно смотрели прямо на меня. Он имел такой безупречный экстерьер, что я сразу предназначил его для себя. Вскочив на жеребца, которого избрал для первого прыжка я промчался галопом два круга, после чего без всяких усилий перелетел через стену, как будто она была всего лишь нижней ступенькой лестницы. Громкие аплодисменты нарушили напряженное молчание. Но шестеро «художников» не издали ни звука. Я поставил лошадь рядом с мулами, потом вышел, чтобы приняться за следующего. И ему удалось так же легко взять барьер. Когда я в последний раз вышел к пеонам, тот из них, что уже разговаривал со мной, сказал: — Сэр, вы настаиваете на продолжении, чтобы… — …чтобы преподать вам урок, — с улыбкой окончил я. — Оставьте! Вы справились с задачей. Хватит! Мы не желаем больше участвовать в этом дешевом фарсе! — Я тоже! А потому через пару минут закончим! — Нет! На этого коня вам не сесть! Пеон решительно подошел к жеребцу спереди, чтобы схватить его за поводья, но я оказался проворнее. Когда жеребец повернул к нему голову и грозно фыркнул, я в несколько прыжков оказался рядом и вскочил в седло, А теперь ноги в стремена — и за поводья! В ту же секунду жеребец взвился на дыбы. Пеону пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы не попасть под копыта. — Собака! — рявкнул он. — Ты ответишь! — И, повернувшись к своим спутникам, крикнул: — Сделка недействительна! Ему придется вернуть всех животных! Быстро во двор! Я крепко сидел в седле, а жеребец и не пытался сбросить меня — все благодаря индейской одежде, — но все-таки не признавал во мне индейца. Решив, что его выращивали дакота, я попытался заговорить с ним на их языке: — Шуктанка ваште, ваште! Токийя, токийя! [60] Но приглашение не возымело действия. Я продолжил на языке апачей: