– До Бородина тут рукой подать, – буркнул Хвостов. – Соблаговолите взглянуть в окно! Вон тот дом видите, с зеленой крышей? Это доходный дом Осоргина. Вот там Бородин и снимает свои комнаты… Поблагодарив хозяина, я засобирался. – Кхм… – Алоизий Капитонович, кашлянув, перешел на более строгий слог, – господин Арбелов, я надеюсь, что вся эта история не выплывет слишком уж быстро. Я со дня на день повышение по службе получаю. Начальством канцелярии уже рассматривается возможность присвоения мне личного дворянства. Дело, знаете ли, существенное… Не хотелось бы сейчас вот так с братцем оконфузиться! Я остановился у двери и обернулся к нему: – У нас, пожалуй, едва ли что-то делается слишком быстро. Но, уверен, все выйдет по справедливости, милейший Алоизий Капитонович! Даже не сомневайтесь!.. Десять минут спустя я уже подходил к дому, указанному мне Хвостовым. Доходный дом Осоргина встретил меня так, как и подобало жилищу в этой части города с комнатами, сдаваемыми внаем рядовым служащим, разнорабочим, крестьянам-отходникам и другим представителям городских низов: потертыми, выгоревшими и грязными обоями, тут и там клоками свисавшими со стен, витавшим в воздухе крепким запахом дешевого табака, отхожего места, тухлого лука и вареной кислой капусты, да визгом сновавших взад-вперед по длинному полутемному коридору детей, бедно одетых, неумытых и, похоже, неделю нечесаных. Спросив у пробегавшего мимо меня рыжего и веснушчатого сорванца лет восьми, где тут комнаты Бородина, я постучал набалдашником трости в указанную мальчишкой дверь. Та распахнулась, и я шагнул внутрь, в некое подобие большой гостиной, которая облезлыми складными ширмами была поделена еще на несколько помещений. Навстречу мне раскачивавшейся походкой, держась рукой за стену, вышел одетый в мятый и грязный сюртук худощавый мужчина с седыми свалявшимися волосами. Он кивнул мне в знак приветствия и уставился на меня мутным остекленевшим взглядом. «А еще ведь и до полудня далеко, – с досадой подумал я. – Да уж, слова такого свидетеля едва ли воспримет всерьез даже самый лояльный суд…» Я назвал себя и кратко объяснил цель своего визита. Бородин испуганно взглянул на меня и дрожащим голосом пролепетал: – Вы совершенно напрасно п-пришли сюда, ваше-с… с-степенство! Я, увы, никак н-не могу в-вам помочь… У меня нет н-никаких с-сведений о господине Огибалове. Я с ним и не з-знался толком: так, пару кружечек в кабаке п-пропустили, и все! А после х-хорошей попойки я разве вспомню что? – А как же Алоизий Капитонович говорит, что… – Алоизий К-Капитонович изволили напутать-с! Я н-ничего такого н-никому и никогда не г-говорил!.. Разве мне до разговоров, м-милостивый государь? У меня ч-четверо детей по лавкам, да с-супруга вдобавок вот уж год как нездорова. Н-нервическое у нее что-то, да и легкие слабы – второй м-месяц с постели не в-встает, – и без того красные глаза Бородина заслезились. С трудом подавив в себе брезгливость, я попытался продолжить беседу: – Послушайте, уважаемый! Дело тут серьезное, и хоть что-то из разговора с Огибаловым вы наверняка вспомните… Из-за перегородки послышался сиплый сухой кашель. – Нет, ваше с-степенство, нет!.. – замотал головой Бородин. – Я никак и ничем не с-смогу вам помочь. Четверо детей! Жена больна! Я уже п-почти совсем завязал с т-трактирами и выпивкой. Мне, ей-богу, совсем н-нынче не до этого… Возвращался в гостиницу я в довольно скверном настроении. Нет, не могу сказать, что мой утренний моцион по крученым переулкам бедняцких слобод прошел впустую, однако выяснить о моем деле мне все же удалось немногое. Единственную мою зацепку – Стратона Огибалова – теперь мне, похоже, предстояло искать почти что у черта на куличках: на нефтяных месторождениях вблизи русской крепости Грозная, что стоит где-то в северной части Большого Кавказского хребта… Сворачивая на бульвар, я заметил шагавшего невдалеке несколько растрепанного долговязого молодого человека в студенческом платье и в фуражке, из-под которой выбивались строптивые темные вихры. Все бы ничего – юноша как юноша… Однако я вдруг вспомнил, что сегодня уже встречал его на улице, выходя ранним утром из дверей гостиницы Прилепского, в которой я по прежней привычке остановился. Я пошел чуть быстрее. Молодой человек тоже прибавил ходу. Я перешел на другую сторону бульвара. Незнакомец, не отставая, последовал за мной. Я зашел в булочную и, косясь через стекло витрины на моего преследователя, оставшегося снаружи, почти четверть часа разглядывал красовавшиеся на прилавке корзинки со свежими ароматными кренделями, бубликами, витушками, маковыми треугольничками и леденцами на палочках. Потом, купив на пятак фунтик с орехами, я шагнул за дверь и, обойдя соглядатая, пошел прочь, с усмешкой слушая, как тот с показной увлеченностью торгуется с разносчиком из-за кулька сушеной воблы. Дойдя до перекрестка, я свернул налево, потом направо и еще раз налево. Улицы, переулки, здания, ограды, полосатые черно-белые будки сторожей, приземистые столбики коновязей – все это теперь вертелось вокруг меня, кружа голову и сбивая с дороги. Шмыгнув в очередной переулок, я обернулся и увидел, что незнакомец снова шествует за мной – теперь, правда, уже в почтительном отдалении. Я никогда не мог назвать себя любителем оружия, я всегда сторонился его, однако теперь, к немалому своему удивлению, я несколько пожалел о том, что у меня нет в кармане или за пазухой чего-нибудь вредоносного, чем я бы мог защитить себя. Впрочем… Юркнув в ближайший тупичок, я отбросил в сторону фунтик с орехами и прижался спиной к деревянной усадебной ограде. Небольшая береза, росшая тут прямо у забора, оказалась для меня удобным укрытием. Через несколько мгновений мой преследователь показался в проулке. Он успел сделать вперед лишь пару шагов перед тем, как я, вынырнув из-за ствола дерева, схватил юношу за отвороты его студенческой шинели и прижал спиной к доскам ограды. – Что вам от меня нужно, милейший? – прошипел я, придавив его грудь своей тростью. – Какого черта вы уже который час ходите за мной хвостом? – Вы… Вы все не так поняли! Это просто недоразумение, – прохрипел в ответ студент, от тычка об забор уронив в придорожную грязь свою фуражку. – Тогда сейчас – самый подходящий момент объясниться! – Пустите! Я… Я от Аглаи… Я опустил трость. – Простите меня, Марк Антонович! Я сам во всем виноват, – проговорил студент, поднимая с земли свой головной убор и пытаясь привести его в порядок. – Но я не был уверен, что это именно вы… – Кто вы такой? – спросил я его. – Позвольте представиться, – поклонился мне незнакомец, – Андрей Федорович Данилевский. Я вдруг вспомнил страницы дневника молодого Барсеньева… – Вы друг Аглаи? – я протянул студенту свой платок. – Не то чтобы друг… Скорее, просто знакомый. Она написала мне записку, сообщив о том, что вы приехали. – Зачем я вам понадобился? – Я хотел бы говорить с вами о Барсеньевых… Я огляделся по сторонам: – Здесь не самое удачное место для подобного разговора… – Но это очень важно, – возразил Данилевский. – Я понимаю. Гм… Ну, хорошо! Полагаю, что мне сейчас не повредит добрый обед с хорошим шницелем и горячим чаем. – Осмелюсь порекомендовать пару весьма приличных заведений… – Прошу вас, сделайте одолжение! – буркнул я, озираясь. – Но сперва нам нужно отсюда выбраться: удирая от вас, я, похоже, окончательно заблудился в этих ваших московских кривоколенных переулках… – Об этом не извольте беспокоиться, – улыбнулся Данилевский, натягивая на голову фуражку. – Город сей я знаю как свои пять пальцев! – Тогда ведите! И желательно, чтобы поближе к Прилепскому. – Хорошо-хорошо, ваше степенство! Мы пошли вместе. Помолчав дорогой несколько минут, я спросил: – Так зачем все же вы за мной следили? Данилевский опустил глаза: – Аглая Петровна написала мне, что вы изучаете дело о наследстве Савельева, и что я могу оказаться вам полезным, а для меня это очень важно. Похоже, она доверяет вам. Но я хотел сперва присмотреться… – И что же, присмотрелись? Он остановился и поднял на меня взгляд: – Присмотрелся. Я обернулся: – И что скажете? – Вы даже не представляете, на что я готов пойти, чтобы помочь вам!.. – Мне по душе ваш решительный настрой, – усмехнулся я, – но ведь дело это весьма опасно. – Я уже успел это заметить, – отозвался Данилевский, отчего-то потирая затылок. – Но, если позволите, я расскажу вам свою историю чуть позже… Через четверть часа мы сидели в уютном трактире, выходившем окнами на набережную реки. Посетителей сейчас тут было немного, и это позволило нам, расположившись за столом, спрятавшимся в укромном углу комнаты у жарко натопленной печи, спокойно поесть и поговорить. Пока мы обедали, я, вспоминая письма Анны Устиновны, решил расспросить моего нового знакомого об известных ему подробностях дела: – Насколько я знаю, вы с Барсеньевым заполучили в свои руки векселя и завещание. Вы что же, видели его лично? – Собственными глазами и неоднократно, – ответил Данилевский, проворно разрезая на части лежавший перед ним на тарелке кусок мяса. – Мы совершили большую глупость, не спрятав хорошенько завещание и не сделав с него хотя бы фотографический снимок, хотя я и не уверен, что это могло бы нам помочь. Но сейчас, как я понимаю, у нас на руках и вовсе ничего нет.