21 декабря 1988 года группа вернулась для своего первого официального шоу в Грейс-Харбор под названием Nirvana. Хотя они уже начали привлекать зрителей в Олимпии и Сиэтле, на этом выступлении они играли перед аудиторией из двадцати человек, состоящей в основном из Цеплял. Это был Eagles hall в Хокиаме, всего в двух кварталах от станции Шеврон, где когда-то работал отец Курта. Крист разделся до нижнего белья и снова облил себя кровью. Они в первый и единственный раз сыграли на концерте песню Immigrant Song группы Led Zeppelin, и кавер вызвал больше эмоций, чем любая из оригинальных песен Курта. Это был первый раз, когда сестра Курта, еще учившаяся в средней школе, увидела своего брата на концерте. «Я сидела на краю сцены и подпевала, – вспоминала Ким. – Я потеряла голос. На следующий день в школе я должна была выступить с докладом по книге, но не смогла». «Он сидел и слушал, как из радиоприемника доносится его голос, – вспомнила Трейси, – с широкой улыбкой на лице». На той неделе Курт послал своим бабушке Айрис и дедушке Лиланду рождественскую открытку. Внутрь карточки он поместил записку, в которой сообщал о своих профессиональных успехах: Дорогие мои бабушка и дедушка, я давно вас не видел и очень скучаю по вам. Нет мне прощения за то, что я не приезжаю. Даже если я не на гастролях со своей группой, я все равно очень занят, живя в Олимпии. Мы выпустили сингл совсем недавно, и он уже распродан. В этот понедельник мы записываем дебютный альбом, который выйдет в марте. В феврале мы снова едем в тур в Калифорнию, а в апреле вернемся только для того, чтобы сделать перерыв. Потом снова в путь. Я счастлив как никогда. Было бы приятно получить от вас весточку. Счастливого Рождества, люблю, Курт. Курт преувеличил гастрольный график группы. Их концерты по-прежнему были редкими, хотя и набирали обороты. Но он не преувеличивал, когда говорил о себе: «Я счастлив как никогда». Предвкушение предстоящих перемен в карьере всегда было для него более радостным, чем сами перемены. Идея иметь свой собственный полноформатный альбом – что-то гораздо более значительное, чем сингл, как он предполагал, – наполнила его достаточным легкомыслием, чтобы Курт мог говорить о своих внутренних эмоциях, что было ему вовсе не свойственно. Для него было большой редкостью признать то, как он себя чувствовал. И еще более необычным для него было говорить о том, что он счастлив. Через два дня после концерта в Хокиаме группа поехала в Сиэтл, чтобы записать свой альбом. Был сочельник. «Нам нечего было делать», – объяснил Крист. Они провели предыдущую ночь в доме Джейсона Эвермана, друга Чэда и Дилана. Как обычно, Курт написал мелодии, но текстов было недостаточно, поэтому ему пришлось не спать большую часть ночи, дописывая слова. Курт сказал своим товарищам по группе, что все равно не сможет уснуть. Они приехали в студию на следующий день и работали до глубокой ночи. Во время этой сессии они записали основные треки для десяти песен, но Курту не понравились его вокальные дубли. Единственным треком, который ему нравился, был Blеw, ставший жертвой некоторой интуитивной прозорливости: Крист забыл, в какой тональности он играл, и по ошибке настроился на один лад ниже настройки Drop-D[105], в которой была написана песня. В результате получился звук, который был тяжелее и глубже, чем все, что они делали раньше. Идеальная ошибка. Как и многие ранние песни, написанные Куртом, слова Blew не имели никакого смысла. Они были, как позже объяснил Курт, просто «круто подходящими для пения». Однако мелодия и текст эффективно передавали безнадежность и отчаяние, темы, которые преобладали в большинстве песен Курта. Около полуночи группа объявила отбой и направилась обратно в Абердин. По дороге домой они прослушали сессию шесть раз подряд. Крист высадил Курта в Абердине у дома Венди в 1:30 ночи в Рождество 1988 года. Он планировал провести там праздники, прежде чем вернуться к Трейси. На первый взгляд казалось, что отношения Курта и Венди улучшились. Той осенью он написал в своем дневнике: «Теперь, когда я съехал, мы прекрасно ладим. Я сделал то, что хотела моя мать. Она думает, что у меня есть приличная работа, девушка, машина, дом. Мне нужно забрать кое-какие старые вещи, которые я оставил дома. Мой старый дом, мой настоящий дом, теперь просто дом моей матери». Курт обычно делал рождественские подарки для своей семьи своими руками, исходя как из художественных предпочтений, так и из экономической необходимости. В 1987 году он изготовил брелоки. Но в 1988 году Курт не заморачивался с подарками: он раздавал копии сингла всем, включая своих тетушек и дядюшек. Наличие собственной пластинки дарило Курту своего рода ощущение возвращения домой: теперь у него были доказательства того, что он что-то собой представляет. Венди включила сингл на семейном стерео, но было очевидно, что он ее не впечатлил. Она сказала Курту, что ему нужно «обратиться к чему-то еще». Курт ничего не хотел слышать. Более захватывающим, чем Рождество, было еще одно выдающееся шоу, которое группа сыграла 28 декабря в Underground в Сиэтле в честь выпуска бокс-сета Sub Pop 200. Даже когда они изо всех сил старались платить своим группам, Sub Pop устраивал пышные вечеринки, и это событие не было исключением. Оно представляло собой двухдневное выступление восьми групп в клубе U-District. Nirvana играла в первый вечер и была представлена Стивеном Джесси Бернштейном как «группа с лиофилизированным вокалом». Шоу ознаменовало один из первых случаев, когда Nirvana была на равном счету с остальной частью списка Sub Pop. Ранее они считались начинающей группой. Ребята остались в Сиэтле и в течение следующих трех дней провели еще пятнадцать часов в студии с Эндино. Работая до самого вечера в канун Нового года, Курт наконец вернулся в Олимпию, чтобы встретить 1989 год вместе с Трейси. На второй неделе января группа вернулась к работе еще на две сессии микширования. Они были близки к завершению. После почти 30 часов, проведенных в студии, у них было уже девять треков. В альбоме они решили использовать три песни с демо Кровера и повторно их смикшировали. Курт решил, что альбом будет называться Too Many Humans («Слишком много людей»), что не было названием какой-либо отдельной песни, но подводило итог мрачной теме его работы. В начале февраля группа отправилась в Калифорнию на гастроли, и, проезжая Сан-Франциско, Курт увидел плакат о профилактике СПИДа, который показался ему забавным: «Дезинфицируйте свои шприцы»[106]. «Bleach[107], – сказал он двум своим товарищам по группе, когда фургон проехал по улице. – Так будет называться наш новый альбом». Глава 10 Рок-н-ролл запретят Олимпия, Вашингтон Февраль 1989 – сентябрь 1989 Если рок-н-ролл запретят, брось меня на хрен в тюрьму. – Строчка, которую Курт написал на гитаре 15 июля1989 года За день до своего 22-го дня рождения Курт написал письмо матери: «Сегодня дождливый воскресный день, и, как обычно, дел не много, поэтому я решил написать маленькое письмо. Поскольку каждый день дождливый и медленный, я много писал в последнее время. Думаю, это лучше, чем ничего. Я либо пишу песню, либо пишу письмо, и пока что мне надоело писать песни. Что ж, завтра мне исполнится 22 (и я все еще не могу произнести это по буквам)». Он не закончил письмо и не отправил этот фрагмент. Несмотря на тоску, ярко выраженную в письме, внутренняя творческая жизнь Курта расцветала. Его 22-й год будет практически полностью посвящен творчеству: как музыке, так и изобразительному искусству. Он уже давно отказался от стремления стать промышленным художником, но в каком-то смысле эта свобода позволяла его искусству беспрепятственно развиваться. У Курта не было работы большую часть 1989 года, если только не рассматривать в качестве работы руководство Nirvana. Трейси стала его благодетельницей: роль, которую она будет играть большую часть их отношений. Заходя в его квартиру в любой день 1989 года, вы с одинаковой долей вероятности могли застать Курта как с кистью в руке, так и с гитарой. Но на самом деле он был не столько художником, сколько творцом. Он использовал в качестве кисти любой инструмент, который был под рукой, и любой плоский предмет в качестве холста. Он не мог позволить себе настоящий холст или даже качественную бумагу, поэтому многие его работы были выполнены на обратной стороне старых настольных игр, которые он находил в комиссионных магазинах. Вместо красок, которые Курт редко мог достать, он пользовался карандашом, ручкой, углем, фломастером, краской из баллончика, а иногда даже кровью. Однажды соседка, Эми Мун, постучалась в дверь, и Курт встретил ее с улыбкой сумасшедшего ученого, который недавно создал свое первое существо. Он сказал ей, что только что закончил картину, на этот раз сделанную акриловой краской, но с одним особым дополнением: «Мой секретный ингредиент». Курт сказал Эми, что добавляет его в каждую свою картину в качестве последнего штриха, свершившегося факта того, что работа ему нравится. Секретным ингредиентом, пояснил он, была его сперма. «Мое семя на этой картине, – сказал он ей. – Посмотри, ты можешь увидеть, как она блестит!» – жестом показал он. Эми не осмелилась спросить, каким способом Курт наносил свое семя на картины, но не заметила поблизости ни кисти, ни палитры. Этот необычный ритуал не помешал Эми заказать у Курта картину. Это был единственный заказ, который он когда-либо брал. Она описала свой сон и попросила Курта его запечатлеть. Он согласился, и Эми заплатила ему 10 долларов за материалы. Получившаяся картина была нарисована грубо, но настолько отчетливо напоминала ее сон, что Эми с трудом могла представить, что Курт создал картину лишь по ее описанию. «Середина ночи, – объяснила Эми, – какая-то зловещая сила вокруг. На заднем плане – размытые очертания деревьев, только тени. На переднем плане – фары автомобиля и только что сбитый олень. Можно увидеть, как животное испускает дух, и его тело остывает. Впереди очень худая женская фигура, поедающая мясо животного, которое, вероятно, еще не умерло. Его картина в точности как мой сон». Большинство творений Курта были тревожными, иногда поразительно тревожными. Многие из них были посвящены тем же темам, которые он изучал на уроках рисования в школе, но теперь они были более мрачными. Курт по-прежнему рисовал инопланетян и взрывающиеся гитары, но в его альбоме также были пейзажи в стиле Дали, с плавящимися часами, порнографические части тел на существах без голов и рисунки отрубленных конечностей. В течение 1989 года его искусство стало все чаще приобретать объемные черты. Каждую неделю он совершал покупки во многих комиссионных магазинах Олимпии, и все самое дешевое и причудливое попадало к нему домой. На обратной стороне альбома Iron Butterfly он нарисовал Бэтмена, прикрепил к нему голую куклу Барби с петлей на шее и преподнес ее Трейси в качестве подарка на день рождения. Курт начал собирать куклы, модели автомобилей, коробки для завтрака, старые настольные игры (кое-что, например его любимая игра с Ивелом Книвелом, осталось нетронутым), фигурки игрушечных знаменитостей и другие разнообразные предметы, купленные по дешевке. Эти предметы коллекционирования не хранились и не убирались на полку; их можно было расплавить на заднем дворе во время барбекю или приклеить к обратной стороне настольной игры. Трейси жаловалась, что куда бы она ни повернулась, на нее вечно таращится какая-нибудь кукла. Вся квартира стала походить на придорожный музей китча, но в постоянном состоянии как строительства, так и разрушения. «У него был такой пунктик с беспорядком, – вспоминал Крист. – Весь его дом был загроможден, и повсюду валялись какие-то вещи. И все же Курт был серьезным художником, и это был один из способов самовыражения, и так он фильтровал мир. Это выражалось по-разному, и некоторые способы были болезненными и извращенными. На самом деле все искусство декадентское и извращенное. Его тема была довольно последовательной. Все было просто немного хреново и мрачно». Один из любимых приемов Курта – добавление половых органов на нарисованные им фигуры. У мужских тел вместо голов появлялись вагины, а женщины могли обрести пенисы в качестве грудей. Одна из работ этого периода представляет из себя четырех обнаженных женщин, сидящих вокруг огромного Сатаны, который щеголяет огромным эрегированным пенисом. Хотя изображение нарисовано карандашом, женские головы вырезаны из объявлений в журнале Good Household («Домашний очаг»). Фигуры соприкасаются друг с другом, создавая огромную человеческую цепь: одна женщина испражняется; другая держит руку во влагалище; у третьей рука в заднем проходе следующей женщины; и последняя из них рожает, а ребенок выходит из ее чрева. У всех бесовские рога, и они нарисованы настолько реалистично, что напоминают творение художника девяностых годов по имени Coop[108] из Сан-Франциско. Большая часть работ Курта никогда не имела названий, но одно произведение из этого периода получило тщательно написанное название. Нарисованное черным мелком на белой двадцатифунтовой купюре, оно представляет собой фигурку с огромным смайликом вместо головы, отрубающую топором левую ногу. Заголовок гласит: «Мистер Саншайн совершает самоубийство»[109]. И хотя Курт часто жаловался на скуку, 1989 год был одним из самых загруженных периодов для группы. К концу 1988 года Nirvana за всю свою двухлетнюю историю дала всего два десятка концертов под разными названиями и с участием четырех разных барабанщиков (Буркхард, Фостер, Кровер и Ченнинг). Но лишь в одном 1989 году они сыграют целых 100 концертов. Жизнь Курта превратилась в рутину действующего музыканта. Их первым туром в 1989 году была поездка по Западному побережью, которая привела их в Сан-Франциско, где они увидели вывеску «Дезинфицируйте свои шприцы». В то время Nirvana гастролировала со своим синглом, неслыханным предложением, учитывая математику их возможной фан-базы; во всем мире было продано менее тысячи синглов, и вероятность того, что в Сан-Хосе группу встретит огромная толпа, которая слышала их и даже успела полюбить достаточно сильно, чтобы пойти на концерт, была крайне мала. Некоторые из этих первых концертов привлекали аудиторию буквально в полдюжину человек, обычно музыкантов, интересующихся Sub Pop, поскольку лейбл был более привлекателен, чем сама группа. Дилан Карлсон тоже принимал участие в этом туре и вспоминал разочарование Курта. «Это было своего рода фиаско, – сказал он. – Многие шоу отменили». Владельцы клубов постоянно выдергивали вилку из розетки, поскольку группа была готова играть даже для бармена и швейцара. Самая большая аудитория собралась в тот день, когда Nirvana играла на разогреве у Living Color, более мейнстримной рок-группы с хитом, входящим в топ-40, перед четырьмя сотнями людей. Публика их ненавидела. Если в этом первом туре и было самое худшее среди прочего плохого, то оно началось в Сан-Франциско. Там, в Covered Wagon, группа играла на разогреве у Melvins – воссоединение, которого Курт так давно ждал. Но когда он понял, что в Калифорнии Melvins не стали лучше, чем были в Грейс-Харбор, его вера рухнула. Как и в любой другой день тура, они изо всех сил старались найти деньги на бензин, место, чтобы поспать, и еду, чтобы поесть. Трейси поехала вслед за группой в Калифорнию на своей машине, взяв с собой друзей, Эми Мун и Джо Престона. В окружении группы было семь человек, и ни одному из них даже буррито было не по карману. Кто-то на улице рассказал им про бесплатную столовую. «Возможно, ею управляли кришнаиты. Курт после этого с трудом приходил в себя», – вспоминала Эми. Пока все остальные жадно поглощали бесплатный суп, Курт просто уныло смотрел в свою тарелку. «Он не стал его есть, – сказала Эми. – В конце концов Курт просто встал и ушел. Это его угнетало». Еда от кришнаитов, аудитории из десяти человек, выпрашивание денег на бензин, Melvins – коммерческие неудачники, звонки, чтобы заказать свой собственный сингл, – все это представляло собой уровень деградации, который Курт не мог себе представить или к которому не был готов. В ту ночь все семеро спали на полу у друга в квартире-студии. Они вернулись в Сиэтл 25 февраля, чтобы сыграть более успешное шоу в Университете Вашингтона. Шоу было разрекламировано как «Четыре группы за четыре бакса», и это была самая большая толпа у Nirvana на тот момент – аудитория около 600 человек. Они играли с Fluid, Skin Yard и Girl Trouble, которые были более известны, но именно во время выступления Nirvana публика неистовствовала. Зрители Сиэтла начали танцевать слэм конца восьмидесятых: это повлекло за собой своего рода неистовый, безумный круговорот, обычно создаваемый перед сценой кружащейся массой подростков. Когда толпа становилась достаточно большой, волны людей сталкивались друг с другом, как будто в зале начался ураган. Бешеный звук Nirvana был идеальным саундтреком для слэма, поскольку они никогда не замедлялись и даже редко останавливались между песнями. Когда случайный поклонник поднимался на сцену, а затем прыгал обратно в зал – это называлось дайвингом со сцены, – ритуальный танец завершался. Курт спокойно пел и играл, в то время как десятки ребят забирались на сцену для того, чтобы спрыгнуть с нее. Иногда со сцены прыгало так много людей, что казалось, будто Курт стоит среди какого-то учебного центра для начинающих десантников. Это был организованный беспорядок, но именно об этом и мечтал Курт: использовать свою музыку для создания хаоса. Многие другие группы привлекали такую же танцующую слэм аудиторию, но лишь немногие музыканты могли апатично стоять в самой гуще этих вторжений на сцену, как это делал Курт. Он производил впечатление человека, привыкшего к подобным выходкам. И в Сиэтле это стало настолько привычным делом, как и он сам. В тот день Курт дал короткое интервью Daily, студенческой газете Вашингтонского университета, в котором он обратился к северо-западной сцене, назвав ее «последней волной рок-музыки» и «окончательным переизданием». Курт сказал автору Филу Уэсту, что в музыке группы есть «мрачный, мстительный элемент, основанный на ненависти». Эта статья была первым случаем того, что станет одной из любимых шуток Курта: извергать мифологию доверчивым журналистам. «В Абердине я ненавидел своих лучших друзей, потому что они были идиотами, – заявил Курт. – Большая часть этой ненависти все еще просачивается наружу». Курт отдавал должное Трейси за то, что она содержала его, но поклялся, что однажды он «будет жить за счет группы». И пообещал, что если этого не произойдет, то: «Я просто уеду в Мексику или Югославию с несколькими сотнями долларов, буду выращивать картофель и изучать историю рока по старым выпускам Creem». Той весной группа взяла Джейсона Эвермана в качестве второго гитариста, и впервые они играли вчетвером. Курт хотел, чтобы Джейсон взял на себя гитарные партии, которые, как он чувствовал, не сможет осилить сам, поскольку его песни становились все сложнее. Джейсон играл в более ранних группах с Чэдом и имел репутацию модного гитариста. Он также снискал доверие группы, одолжив Курту 600 долларов, которые тот использовал для оплаты счета за запись Bleach. Он не был связан никакими обязательствами – деньги Эверману так и не вернули, – но Курт указал имя Джейсона на обложке альбома Bleach, хотя, по сути, он не играл с ними на сессиях. Вместе с Джейсоном Nirvana сыграла на фестивале Sub Pop – Lamefest 9 июня в Moon Theatre в Сиэтле. Там они были на разогреве у Mudhoney и Tad, двух самых крутых групп Sub Pop, и это ознаменовало официальный релиз Bleach. Сначала играла Nirvana – их выступление прошло без происшествий, если не считать того, что струны гитары Курта застряли у него в волосах. Кульминация вечера наступила, когда Курт увидел, как ребята выстраиваются в очередь, чтобы купить Bleach. К середине 1989 года северо-западная музыкальная сцена начала привлекать международное внимание, подпитанное некоторыми умными шагами Пэвитта и Поунмэна, которые показывали, что их настоящий гений заключался не столько в управлении лейблом, сколько в его маркетинге. Сама идея назвать свой ежегодный фестиваль Lamefest[110] была гениальной: это сразу же обезоруживало любую возможную критику, в то же время привлекая недовольных поклонников музыки, которые носили футболки с надписью «Лузер» (лейбл продавал подобных футболок столько же, сколько и пластинок). Несмотря на плачевное состояние банковского счета Sub Pop, в начале 1988 года они купили билеты на самолет для нескольких британских рок-критиков, чтобы те провели свой выходной в Сиэтле. Эти деньги были потрачены не зря: в течение нескольких недель группы Sub Pop мелькали в английских музыкальных еженедельниках, а такие группы, как Mudhoney, стали звездами движения грандж. Ну, по крайней мере, в Британии. Этот термин предназначался для описания громкого искаженного панка, но вскоре он стал использоваться для обозначения практически всех групп с северо-запада, даже таких, как Nirvana, которая на самом деле была более попсовой. Курт ненавидел этот термин, но поднялась серьезная шумиха, и северо-западная сцена росла. Хотя в Сиэтле было мало площадок для выступлений, каждое шоу становилось настоящим событием, и толпы зрителей стремительно росли. Много лет спустя размышляя о том, почему сцена взорвалась именно тогда, Курт написал в своем дневнике: «Много лестной рекламы от многочисленных профессиональных английских журналистов катапультировало Sub Pop к мгновенной славе (просто добавьте воды или рекламы)». Обычно Nirvana упоминалась в ранней волне прессы 1989 года, но в большинстве статей – например в Melody Maker в марте 1989 года в статье под названием «Сиэтл: Рок-Город»[111] – они были отодвинуты на крошечную боковую колонку как аутсайдеры. Когда Курт прочитал свой первый небольшой отрывок о себе из английской прессы, он, вероятно, был больше всего потрясен, увидев рассуждения Эверетта Тру о том, что ожидало бы группу, не будь они музыкантами: «Речь идет о четверых парнях… которые, если бы не музыка, работали в супермаркете, на лесопилке или ремонтировали машины». Две из трех перечисленных профессий принадлежали отцу Курта, а третья была прежней работой Базза. Bleach многое сделал для того, чтобы Nirvana вышла из тени своих современников. Это был противоречивый альбом, в котором песни, написанные Куртом четыре года назад, соседствовали с недавней About a Girl, но в нем были проблески вдохновения. В грязных песнях, таких как Sifting, последовательность аккордов была груба, в то время как фактические тексты, когда их можно было расслышать, были умными и дерзкими. Когда Rocket рецензировала этот альбом, Джиллиан Гаар указала на различные направления, в которых двигалась группа: «Nirvana движется от одного конца спектра трэша к другому, кивая в сторону гаражного гранджа, альтернативного нойза[112] и адского металла, и не клянется в верности ни одному из них». В своем дневнике примерно в то же время Курт выразил схожие чувства: «Мои тексты – это большая куча противоречий. Они делятся на очень искренние мысли и чувства, которые у меня есть, и саркастические, обнадеживающие, забавные развенчания клише и богемных идеалов, которые с годами поблекли. Я хочу быть страстным и искренним, но мне также нравится веселиться и вести себя как придурок». Курт описал Bleach как смесь искренних и банальных чувств, но этого было достаточно, чтобы он появился в эфире на разнонаправленных университетских радиостанциях. Группа использовала одну из фотографий, сделанных Трейси на обложке, напечатанную как зеркальное изображение в негативе, и это была подходящая идея для чрезвычайного контраста между мрачными песнями и поп-мелодиями. Дуализм Курта был ключом к успеху группы: было достаточно разнозвучных песен, и станции могли проигрывать сразу несколько из них, не утомляя слушателей. Альбом создавался медленно, но в конце концов такие песни, как Blew, School, Floyd the Barber и Love Buzz, стали популярными на студенческих радиостанциях по всей стране. Группе еще предстоял долгий путь. На следующий день после Lamefest Nirvana выступила в самую последнюю минуту в качестве замены Cat Butt в Портленде. Вместе с ними ехал восемнадцатилетний Роб Кейдер, фанат, который присутствовал на каждом из их концертов. В фургоне Кейдер заставил группу радостно напевать песню из «Семейки Брейди». Но когда они приехали на концерт, выяснилось, что всего двенадцать человек купили билеты, и все они были фанатами Cat Butt. В последнюю минуту Курт принял решение отказаться от сет-листа и объявил Кадеру: «Мы просто будем спрашивать тебя в конце каждой песни, что ты хочешь услышать, а затем сыграем это». Когда каждая из песен заканчивалась, Курт подходил к краю сцены и показывал на Кадера, который выкрикивал следующее название песни. За исключением Кадера, который наслаждался минутой славы, аудитория оказала группе довольно холодный прием, за исключением одной песни Kiss – Do You Love Me? которую Nirvana недавно записала для альбома каверов и которую благоразумно попросил сыграть Кадер. В конце июня 1989 года группа загрузилась в «Додж» Криста для своего первого крупного тура, запланированного на два месяца, который должен был провезти их по Соединенным Штатам. Кадер и группа друзей устроили им проводы. В качестве прощального подарка Кадер принес пачку из 24 Mountain Dew, всегда любимого группой из-за содержания в нем кофеина. Парни набили фургон своими новыми футболками с надписью: «Nirvana: занимаемся аналом, Курящие Крэк, Восхваляем Сатану, Ублюдки». Крист и Шелли недавно снова сошлись, и их прощание было очень трогательным. И даже Курт был немного расстроен разлукой с Трейси – это будет самое долгое расставание с тех пор, как они начали встречаться. У группы не было менеджера, поэтому Крист начал брать на себя большую часть работы по организации концертов, и фургон был исключительно его владением, управляемым жестким набором правил. Внутри фургона висела одна инструкция: «Не пользоваться услугами никаких бензиновых корпораций, кроме Exxon. Никаких исключений». В целях экономии кондиционер никогда не включался и никому не разрешалось ездить со скоростью больше 70 миль в час. В этом первом туре они определили очередность вождения машины, но Курт редко попадал в ротацию: его товарищи по группе считали, что он ездит слишком медленно. «Он водил машину, как маленькая старушка», – вспоминала Трейси. Это было лишь одно из многих противоречий в характере Курта. Он мог бы с удовольствием выдыхать пары со дна банки из-под геля для бритья Edge, но боялся попасть в автомобильную аварию. Их первое шоу было в Сан-Франциско, где группа играла для небольшой аудитории, но и этого было достаточно для того, чтобы избежать благотворительной столовой. Несмотря на то что теперь группа гастролировала с альбомом, дистрибуция Sub Pop была настолько плохой, что парни редко видели свой альбом в продаже. Когда два дня спустя Nirvana играла в магазине в Rhino Records[113] в Лос-Анджелесе, на складе магазина нашлось всего пять копий альбома. В Лос-Анджелесе у них брали интерью для фанзина Flipside, и в печатной версии имя Курта было написано как «Керк». Они чувствовали, что эта заметка придала им некий панк-авторитет. В статье автор спросил Курта о наркотиках: «Что касается веществ и прочего, я вроде как завязал, – ответил Курт, кажущийся полным трезвенником. – Я только что достиг максимума в этом деле. Ты проходишь процесс обучения, а потом катишься по наклонной. Я никогда не принимал наркотики ради бегства от реальности, я всегда принимал наркотики ради обучения». Направляясь на восток, к Среднему Западу и Техасу, они играли для постепенно уменьшающейся аудитории. Некоторые из них были совсем крошечными, около дюжины человек, в основном музыканты, которые пошли бы на концерт абсолютно любой группы. «Мы оценивали наши выступления не столько по количеству присутствующих, – вспоминал Чэд, – сколько по тому, что говорили люди. И многие говорили, что мы им нравимся». Nirvana совершенствовалась в выступлении вживую, завоевывая аудиторию, которая не была знакома с ними. Как и Velvet Underground до них, Nirvana скоро поймет, что аудитория всего из тысячи музыкантов более влиятельна, чем 10 000 случайных поклонников. Когда это было возможно, они связывались с другими панк-группами, с которыми были знакомы, чтобы переночевать у них, и эти личные связи были столь же важны для поднятия их духа, как и для шоу. В Денвере они остановились у Джона Робинсона из Fluid, который уже успел заметить робость Курта. «Все сидели на кухне и ели, радуясь домашней еде, – сказал Робинсон. – Я спросил Криста, где Курт. Он сказал: «О, не беспокойся о нем, он всегда куда-нибудь уходит». Мой дом был не таким уж большим, поэтому я пошел его искать и нашел в комнате моей дочери с выключенным светом, уставившимся в пустоту». Проезжая Чикаго, Курт купил на гаражной распродаже большое распятие – вероятно, это был первый религиозный артефакт, который он не украл. Курт высовывал распятие из окна фургона, тряс им перед прохожими и, проезжая, фотографировал выражение их лиц. Всякий раз, когда Курт оказывался на пассажирском сиденье фургона, он держал распятие в руке, как будто это было какое-то оружие, которое могло понадобиться ему в любой момент. Много ночей группа спала в фургоне или располагалась лагерем на обочине дороги, так что уединение для них было большой редкостью. Они изо всех сил старались найти достаточно денег на бензин и еду, поэтому о том, чтобы остановиться в мотеле, не могло быть и речи. Бензин они могли купить только тогда, когда продавали достаточное количество футболок – футболки с надписью «Занимаемся Аналом» спасали тур. Однажды вечером в Вашингтоне, округ Колумбия, они приехали поздно и остановили фургон за заправочной станцией, планируя там поспать. Было слишком жарко, чтобы спать в фургоне, поэтому все они спали снаружи, на том, что, по их мнению, было травяной полоской в жилом районе. На следующее утро они обнаружили, что разбили лагерь прямо на разделительной полосе. «Обычно у нас был выбор – купить еду или бензин, и нам приходилось выбирать бензин, – вспоминал Джейсон. – Большинство из нас неплохо справлялись с подобными трудностями, но Курт ненавидел это. Его организм казался слабым. Он легко мог заболеть. А когда Курт болел, это делало несчастными всех». Состояние желудка Курта резко ухудшилось в дороге, возможно, из-за того, что он редко ел, и к тому же постоянно простужался. Даже летом. Его проблемы со здоровьем не были вызваны халатным отношением; в течение 1989 года Курт был самым заботящимся о своем здоровье участником группы, редко пил и даже не позволял своим коллегам курить рядом с ним из страха потерять свои вокальные способности. Когда группа добралась до Джамайка Плейн, штат Массачусетс, они остановились в доме фотографа Дж. Дж. Гонсон и ее бойфренда Слагго из группы Hullabaloo. Выступление группы тем вечером в Green Street Station было одним из немногих случаев, когда Курт играл без гитары: накануне вечером он сломал свой инструмент. Курт злился из-за гитары, тосковал по дому и настолько сильно мучился из-за болей в животе, что пил клубничный Quik[114], чтобы снять воспаление. После шоу Курт позвонил Трейси и сказал, что хочет вернуться домой. На следующее утро Гонсон сфотографировала группу, спящую на полу: они все спали на одном матрасе, а Курт и Крист всю ночь прижимались друг к другу, как два щенка. У Sluggo на стене висела сломанная гитара, и Курт спросил, можно ли ее взять. «Гриф не сломан, так что я смогу ее починить», – заметил Курт. Он подарил Sluggo старую гитару Mustang, первым делом подписав ее: «Йоу, Sluggo, спасибо за обмен. Если рок-н-ролл запретят, то брось меня на хрен в тюрьму». Он подписал ее Nirvana, думая, что его собственный автограф ничего не значит. Позже в тот же день Курт создал новую гитару. Она была собрана по кусочкам, как чудовище Франкенштейна, как раз к их следующему концерту, который сам по себе был чем-то вроде ужастика. Они согласились играть на студенческой вечеринке в Массачусетском технологическом институте, потому что там платили больше, чем на клубных концертах. Перед началом шоу Курт лег на бильярдный стол и стал дрыгать ногами, как двухлетний ребенок в припадке, крича: «Я не играю! Это глупо. Мы выше всего этого. Мы зря теряем время». Его истерика утихла только тогда, когда Крист сказал ему, что если не состоится концерт, то у них не хватит денег на бензин, чтобы добраться домой. Словно назло публике, группа отыграла энергичное шоу, хотя Крист разобрал табличку, на которой костями было написано название студенческого братства, и отдал эти кости зрителям. Члены братства настояли, чтобы Крист извинился и починил все. Новоселич никогда не отказывался от драки, даже если понимал, что у него нет шансов, но в этот раз Крист робко схватил микрофон, попросил публику вернуть кости и сказал, что сожалеет. Аудитория братства в конечном итоге полюбила это шоу. Именно в Массачусетсе произошел первый конфликт между Куртом и Джейсоном. Джейсон совершил ошибку, пригласив девушку домой после концерта, что остальные участники группы сочли дурным тоном. И у Курта, и у Криста было удивительно старомодное отношение к верности и поклонницам. Есть довольно много музыкантов, которые играют в группе только ради девчонок, но Джейсон к ним не относился, – парни считали себя скомпрометированными. Честно говоря, Курт и Джейсон никогда особо не ладили, потому что во многом были слишком похожи. Оба были склонны к размышлениям и любили проводить время в одиночестве, и каждый из них чувствовал некую угрозу от одиночества другого. У Джейсона были длинные вьющиеся волосы, которыми он часто тряс во время игры, и Курт утверждал, что находит это раздражающим, хотя сам был замечен за теми же движениями. Как и Фостер до него, Джейсон представлял собой ту часть Курта, которую певец не хотел видеть в себе. Курт написал все их песни, он жаловался на это давление, но никогда не позволял другим участникам вносить большой вклад. «Не хотел уступать какой-либо контроль. Все знали, что это “шоу Курта”», – заметил Чэд. Курт попросил Джейсона придумать несколько новых гитарных соло, но, когда Джейсон выполнил его просьбу, он повел себя так, как будто тот превысил свои полномочия. Вместо того чтобы поговорить об этом или накричать друг на друга, оба стали угрюмыми и безразличными. Как и во многих конфликтах в его жизни, Курт превратил профессиональное в личное, и началась своего рода кровная месть. В Нью-Йорке группа дала концерт в Piramid Club в рамках New Music Seminar. Это был их самый известный на то время концерт, перед публикой из индустрии, включая кумиров Курта Sonic Youth. Тем не менее выступление было скомпрометировано, когда пьяный парень поднялся на сцену, начал кричать в микрофон и опрокидывать аппаратуру группы. Джейсон сбросил его со сцены и прыгнул в зал, чтобы догнать парня. На следующий день Курт решил уволить Джейсона. Они остановились в квартире Джанет Биллиг в Alphabet City, который был известен как панк-рок Мотель 6 в Нью-Йорке. Джейсон и Чэд отправились на экскурсию, а Курт и Крист потратили все оставшиеся деньги на покупку наркотиков, нарушив затянувшуюся трезвость Курта. Курт решил, что Джейсон покинет группу, но, не изменяя своему неконфронтационному стилю поведения, Курт не смог сообщить об этом никому, кроме Криста. Он просто сказал другим членам группы, что тур закончен и они едут домой, и, как обычно, никто не стал ему противоречить. Группа отменила концерты, рассчитанные еще на две недели, – это был первый раз, когда они сами отменили концерты. Поездка в фургоне домой стала сущим адом. «За всю дорогу никто не сказал и слова, – вспоминал Джейсон. – Мы ехали без остановок, прерываясь только для того, чтобы заправиться». Они добрались домой из Нью-Йорка в Сиэтл, проехав почти 3000 миль, менее чем за три дня. Курт так и не сказал Джейсону, что его уволили. Он просто больше ему не звонил. * * * Курт тепло встретился с Трейси после разлуки. Он сказал ей, что скучал больше, чем думал, и хотя Курт никогда не говорил о своих чувствах, Трейси была одной из немногих, кому он открывался. В тот август Курт написал письмо Джесси Риду и похвастался тем, какая она замечательная девушка: «У моей девушки теперь есть совершенно новая “Тойота Терсел”[115] 88-го года, микроволновая печь, кухонный комбайн, блендер и эспрессо-машина. Я совершенно избалованный, испорченный лодырь». Курту «Терсел» показалась роскошным автомобилем. С возвращением Курта в их отношения снова вернулось чувство романтики, хотя после почти двухмесячной жизни в одиночестве Трейси уже не была так увлечена его капризами. Трейси чувствовала, что они переросли крохотную однокомнатную квартирку, особенно учитывая тягу Курта к собирательству. В начале августа она написала ему записку, в которой говорилось: «Я не останусь здесь в этом ЗАПЛЕСНЕВЕЛОМ аду дольше, чем до пятнадцатого числа. Это чертовски мерзко». Несмотря на то что на северо-западе стояла середина лета, их квартира страдала от плесени. Было удивительно, что кто-то заметил там плесень, ведь учитывая количество их животных, по словам Деймона Ромеро, квартира приобрела запах «лаборатории вивисекции»[116]. Конечно, там были черепахи, крысы и кошки, но самый сильный запах исходил от кролика. Крольчиха Стю служила Курту и Трейси суррогатным ребенком, избалованным, как и положено единственному отпрыску. Стю часто удавалось вырваться из клетки, из-за чего Курту или Трейси приходилось вывешивать для гостей предупреждение о том, что они могут наступить на кроличьи экскременты. Однажды в начале августа Курт разговаривал по телефону с Мишель Власимски, импресарио[117], которую они наняли, чтобы помочь перенести их отмененные концерты, и телефон неожиданно отключился. Курт перезвонил ей через минуту и объяснил: «Кролик выдернул телефон из розетки». Он шутил, что его квартиру прозвали Скотным двором. Через несколько недель Слим Мун увидел, как Курт лихорадочно выпускает из клеток домашних животных. «Я размораживал морозильник ножом и случайно проделал в нем дырку, и я не хотел, чтобы фреон убил животных», – объяснил он. Когда освободилась однокомнатная квартира в том же доме, они перенесли туда передвижной музей Кобейна. Она стоила на 50 долларов в месяц дороже, но зато была больше и находилась прямо напротив гаража, который занял Курт. Там было рабочее место, где он чинил гитары, которые сломал, и вырезал новые деревянные грифы для гитар, которые ему еще предстояло сломать. Всего за неделю гараж заполнился сломанными усилителями, разбитыми динамиками и другими остатками дорожного шоу Nirvana. В середине августа Курт предпринял первую попытку обратиться за медицинской помощью по поводу состояния своего желудка и за консультацией по набору веса. Его худоба стала для него навязчивой идеей, настолько сильной, что он купил много лекарств из ночных телевизионных реклам и попробовал их все, но безуспешно. Курт обратился к специалисту в Медицинский центр Святого Иосифа в Такоме, в отделение «пищевых расстройств», но, несмотря на множество анализов и обследований, никакой физической причины его боли в животе определить не удалось. Тем же летом Курт пошел к другому врачу, но Трейси застала его дома уже через десять минут после начала приема. Курт объяснил это так: «Они хотели взять кровь, а я ненавижу иглы, и поэтому ушел». Трейси вспоминала, что он «ужасно боялся игл». Состояние его желудка то обострялось, то улучшалось, и часто Курта рвало всю ночь напролет. Трейси была убеждена, что это из-за его рациона, который, несмотря на рекомендации врача, состоял из жирной и жареной пищи. Ее мысли в то время разделяли Крист и Чэд, которые всегда уговаривали Курта есть овощи – то, чего он полностью избегал в своем рационе. «Я не буду есть ничего зеленого», – заявлял он. В первую неделю августа группа отправилась на Music Source Studio с продюсером Стивом Фиском, чтобы записать мини-альбом для продвижения предстоящего тура по Европе. Сессии продолжались два дня, и группа оправилась от потери Джейсона, хотя их аппаратура была немного потрепана после гастролей. «У них были большие барабаны North, – вспоминал Фиск, – и бас-барабан был скреплен двумя рулонами клейкой ленты, потому что он слишком часто трескался. Они шутили, что это был барабан Колокола Свободы». Парни записали пять новых композиций Кобейна: Been a Son, Stain, Even in His Youth, Polly и Token Eastern Song. Качество этих песен представляло собой огромный скачок вперед в развитии Курта как автора. Там, где многие из его ранних мелодий были одномерными разглагольствованиями – обычно рассуждениями о плачевном состоянии общества, – песня вроде Polly заставила Курта взять газетную вырезку и придумать эмоциональную предысторию к заголовку. Песня, изначально называвшаяся Hitchhiker[118], основывалась на реальном инциденте 1987 года, когда молодая девушка была похищена, жестоко изнасилована и замучена паяльной лампой. Песня написана, как ни странно, с точки зрения и от лица преступника. Курту удалось запечатлеть весь ужас изнасилования («позволь мне подрезать твои грязные крылья»), но в то же время тонко указать на человечность нападавшего («ей просто так же скучно, как и мне»). Литературная сила Курта заключалась в том, что он занимался внутренним диалогом, подобно тому как Трумен Капоте находил в своей книге «Хладнокровное убийство» капельку сочувствия к своим жертвам. Тема песни резко контрастирует с мелодией, которая, как и About a Girl, сладка, медлительна и мелодична, как будто предназначена для того, чтобы застать аудиторию врасплох и заставить слушателя бессознательно напевать приятную мелодию об ужасном преступлении. Курт заканчивает песню строкой, которая могла бы послужить эпитафией насильнику, жертве или ему самому: «Меня поражает воля инстинкта». Много лет спустя, впервые увидев Nirvana на концерте, Боб Дилан выбрал Polly из всего каталога Nirvana как самую смелую песню Курта и ту, которая вдохновила его на замечание о Курте: «У этого парня есть сердце». «Мы оценивали наши выступления не столько по количеству присутствующих, – вспоминал Чэд, – сколько по тому, что говорили люди. И многие говорили, что мы им нравимся».