— Что это? Айзенменгер приложил кружок к рычагу переключения скоростей, и он со щелчком прилип к металлу. — Я, конечно, не эксперт в таких вопросах, но мне кажется, что это подслушивающее устройство. После ухода адвоката и ее спутника Старлинг минут десять сидел, уткнувшись взглядом в стол. Неизвестно, сколько еще времени он провел бы в этой позе, если бы дверь его кабинета не открылась. — Ну?.. Розенталь пожал плечами: — Они много знают. — Надеюсь, не слишком много? Вошедший опустился в кресло, в котором совсем недавно сидел Айзенменгер. Розенталь скрестил ноги и сложил руки на коленях. На лице его играла улыбка — казалось, ничто в мире не может выбить этого человека из колеи. — Не возьмусь утверждать наверняка, но думаю, о Протее им ничего не известно. Главное, чтобы не проболтался Хартман — этого я опасаюсь больше всего. — А если он уже… — О нем мы позаботимся. — Розенталь прикрыл глаза и довольным тоном продолжил: — А что до наших гостей, то, с точки зрения безопасности, следует рассудить так: они что-то знают, следовательно, они уже знают слишком много. Не проявлявший до сих пор никаких эмоций и даже выглядевший подавленным Старлинг всплеснул руками и с грохотом опустил их на дубовый стол. Беспроводная компьютерная мышь подпрыгнула, совершив в воздухе кульбит. Розенталь продолжал сидеть как ни в чем не бывало. — Когда все это началось, вы уверяли, что сможете держать ситуацию под контролем. — По большому счету, этой ситуации вообще нельзя было допускать. Если бы вы вовремя прислушались к моему совету, ничего бы не произошло. — Решение, позвольте напомнить, принимали не вы и даже не я. Розенталь пожал плечами. — А что касается информации… об агрессивности… мм… Протея… Нам говорили, что мы можем рассчитывать на десять процентов эффективности. В подобных обстоятельствах сделанное мной можно было считать безупречной работой. Старлинг насмешливо скривил губы и произнес не без скрытого сарказма: — А теперь? Улыбка мгновенно исчезла с лица Розенталя. — А теперь нам придется сделать то, что следовало сделать с самого начала. Мы стерилизуем проект. — Включая этих двух — Флеминг и Айзенменгера? Уверенность впервые покинула Розенталя. — Не знаю, — признался он после некоторого раздумья. — Следует быть крайне осторожным с… скажем так, инцидентами. В противном случае их легко можно будет связать между собой. — Помолчав еще пару секунд, он добавил: — Полагаю, прежде чем принимать окончательное решение, все нужно как следует взвесить, получить полную информацию… — И как вы ее собираетесь получить? — Мы уже озаботились этим. В дверь постучали. Вошла невысокая, сурового вида женщина с листом бумаги в руке, который она передала Розенталю. Он принялся изучать документ, и, по мере того как он углублялся в чтение, лицо его становилось все более серьезным. Закончив читать, он передал бумагу Старлингу: — Смешно, конечно, было рассчитывать на большее, но я все же надеялся, что наш подарок они обнаружат не так быстро. Старлинг возбудился еще сильнее: — Вы что, не понимаете, что это значит? Теперь они знают наверняка, что мы что-то скрываем. — Они и так это знали. Но знать и доказать — далеко не одно и то же. — Хорошо. И что теперь? Розенталь в очередной раз улыбнулся: — И теперь не все потеряно. Не сомневаюсь, вскоре Елена расскажет все своему новому другу Аласдеру. В зависимости от того, что она ему расскажет, мы и примем решение. — Розенталь посмотрел в глаза Старлингу. — Не исключаю вероятность того, что мне придется действовать быстро и решительно. Старлинг, хотя и пребывал в некотором смятении, выдержал взгляд Розенталя. Так они молча смотрели друг на друга в течение нескольких секунд — до тех пор, пока Старлинг опять не уставился в крышку стола. — Поступайте, как сочтете нужным, — негромко, но твердо произнес он. Опасаясь, что жучок может быть не единственным, Елена и Айзенменгер не произнесли ни слова, пока доктор не остановил машину у придорожного ресторана. Им подали кофе в толстых фарфоровых кружках; они пили обжигавший губы напиток и обсуждали впечатления от своего визита в «Пел-Эбштейн». — И ничего, и в то же время кое-что, — задумчиво проговорила Елена. — Определенно, они что-то скрывают, но вот что именно, нам еще предстоит узнать, а пока остается только гадать, связано ли это со смертью Миллисент Суит. Айзенменгер вертел в руках пакетик с сахаром. Он то растягивал его, то щелкал по нему ногтем, то принимался сгибать из стороны в сторону. Двухлетний ребенок понял бы, что пакетик вот-вот разорвется и сахар рассыплется по столу. Айзенменгер удивился, когда это случилось, и поднял взгляд на Елену. — Думаю, что связано. По правде говоря, я в этом уверен. — Почему? — Старлинг знал, кто я, знал, что я врач, хотя ты назвала меня только по имени. Но он не знал заранее, что ты приедешь не одна, из чего я делаю вывод, что Старлинг задолго до нашего визита приказал своим людям разузнать о тебе все. Он мог даже установить прослушку у тебя в офисе и дома. Впрочем, в этом я не уверен. Елена удивилась: — Почему не уверен? — Потому что он установил прослушку в машине. Зачем это было делать, если они и так знают каждое твое слово? — Как ты догадался, что она там? Айзенменгер состроил невинное лицо: — Просто я подумал, что не мешает подстраховаться. «ПЭФ» серьезная контора; если у них есть что скрывать, они запросто могут выкинуть такую штуку. И то, что я оказался прав, лишний раз доказывает, что какое-то отношение к смерти Миллисент они имеют. — Не факт. «ПЭФ», конечно, есть что скрывать, пожар в лаборатории, думаю, отнюдь не был случайностью, но это не доказывает их причастность к смерти Миллисент. Особенно если учесть, что с тех пор прошло уже полтора года. — Давай подытожим, что мы все-таки знаем. Елена пробежала глазами свои записи: — Мы знаем место, где находилась лаборатория. И это все, я бы сказала. — Интересно, чем занимался биогенетический сектор отдела проектирования моделей? Слишком уж неопределенное название. Подозреваю, что к работе отдела оно не имеет никакого отношения. — Судя по тому, как «ПЭФ» конспирирует свои проекты, это, скорее всего, так. — Стало быть, Роуна и ничего другого. Ты этим займешься? Нужно разузнать об этом острове все, что возможно. Елена кивнула: — Как жаль, что мы не знаем никого, кто работал над проектом. — Если не считать некоего Карлоса, — напомнил Айзенменгер. — Кем бы он ни был. Доктор допил остывший кофе и взял в руки еще один пакетик сахара. Он уже хотел заняться им, но Елена протянула руку и мягко, но властно забрала его. — Не нужно, Джон. Ты опять рассыплешь. Доктор растерялся, но тут же широко улыбнулся. Рука, забравшая у него сахар, была мягкой, и суровое выражение лица Елены не могло обмануть Айзенменгера. Ему было хорошо с этой женщиной. Прошел еще один день, и еще один вечер он провел в пабе. Впрочем, на этот раз он твердо решил, что уйдет пораньше — хотя бы для того, чтобы не огорчать Нерис. Возможно, он чувствовал себя виноватым перед ней. Правда, она пилила его не переставая, пилила так, как умеют это делать только уэльские женщины, но он знал, что это еще не самое страшное зло. — Как обычно, Карл? Карлос почему-то обратил внимание, что бармен не счел нужным даже поздороваться с ним. Как-то лет пятнадцать назад кто-то из знакомых Карлоса не то в шутку, не то всерьез заметил, что если бармен знает тебя по имени — это плохой знак. Что, в таком случае, может значить, что он даже не утруждается сказать «Привет», а просто выставляет на стойку кружки и слушает твою болтовню?