Он взглядом попросил у меня прощения и поднял два пальца, как будто говоря: «Всего пару минут». Я кивнула, и Кэм направился в свою спальню, расположенную дальше по коридору. Его голос звучал приглушенно из-за полуоткрытой двери, но говорил он очень энергично. Кэм вернулся через пять минут, выглядел он раздраженным и рассеянным. – Прости, – извинился он. – Я наслаждалась видом, – ответила я и коснулась его руки, пытаясь восстановить близость, нарушенную звонком. – Спасибо, что ты рассказал мне о Джоанне. – Я хотел это сделать. – Кэм сел рядом со мной. – Очень важно, чтобы ты узнала о тех обстоятельствах, которые сформировали меня. Он на мгновение задумался. – Знаешь, ей должны были сделать операцию, которая, вполне вероятно, спасла бы ей жизнь и вернула здоровье. Но Джоанна умерла за три дня до этого. – Боже, как жаль… – тихо произнесла я. Кэм потер лоб. – Ты упоминала о том, что твой невролог склоняется к необходимости операции. Я должен откровенно сказать, что беспокоюсь за тебя. Вдруг операция и в самом деле сможет предотвратить нарушения работы мозга, которые так тревожат твоих врачей? Я вздохнула. – В данный момент я не готова делать операцию. Разумеется. доктор Хеллер считает, что я веду себя глупо, и ты, вероятно, с ней согласен. – Нет, – ответил Кэм. – Но ты знаешь, что я на стороне науки. И все-таки это только твое решение, Джейн, и ничье больше. Я кивнула. – Я понимаю, что это кажется безумием, но я верю своим глазам. – Ты говоришь о своем даре, о своей способности видеть любовь? – Да. Это ощущение идет изнутри. И хотя доктор Хеллер предупреждает меня об опасности этих эпизодов для моего мозга, я знаю, что должна дойти до конца. Кэм вопросительно посмотрел на меня. – То есть идентифицировать шесть типов любви? – Да. Он наклонился ко мне поближе. – А тебе когда-нибудь хотелось, чтобы ты умела видеть любовь в своей жизни? – Да, – ответила я. – Все было бы намного легче, согласен? – Может быть, да, но может быть, и нет. Кэм вдруг отвернулся и провел рукой по темным волосам. – Почему ты так говоришь? Он покачал головой. – Это пустяки. – Нет, – сказала я с чуть большим нажимом, чем собиралась. – Расскажи мне, что тебя беспокоит. Кэм посмотрел на меня, он явно колебался. Потом его взгляд смягчился. – Джоанна под конец не узнавала меня, – ответил он. – После всех этих лет, когда я любил ее, ухаживал за ней, она даже не узнавала меня. – Но это была ее болезнь, а не ее сердце, – возразила я. – То же самое я все еще говорю себе. – Кэм опустил голову. – Но я заглянул в ее глаза. В них не было любви. – Конечно же, Джоанна любила тебя в глубине души, – заверила я его. – У нее не оставалось сил выразить ее. Джоанна была больна. Кэм кивнул. – И все-таки все эти годы мысль об этом мучает меня. Ну почему любовь можно включать и выключать с такой простотой, как будто щелкнув пальцами? Если она загорается и гаснет так быстро, без усилий, как можно ей доверять? – О, Кэм, – прошептала я, снова касаясь его руки. Он взял меня за руку. Я придвинулась к нему чуть ближе. – Я хочу поцеловать тебя. Он улыбнулся и наклонился ко мне. От его кожи пахло мылом, кондиционером для белья и мужчиной. – Спасибо, что рассказал мне свою историю, – сказала я. – Думаю, что теперь я тебя понимаю. – Я все равно не верю во все это колдовство, – с улыбкой ответил Кэм. – И я на стороне твоего невролога, который не сомневается, что всему этому можно найти научное объяснение… Я положила палец на его губы. – Пусть у нас будут разногласия. Но сейчас я просто хочу поцеловать тебя. Он широко улыбнулся, поднес мою ладонь к губам и поцеловал. Потом притянул меня к себе. Сначала Кэм целовал меня нежно, но потом его поцелуи стали страстными, и я забыла, какое сейчас время года, какой месяц, какой день недели. Я обняла Кэма, а он обнял меня. Глава 13 342, Пайн-стрит, квартира 4 Мел смотрел на свое отражение в зеркале над раковиной в ванной. Было 1 июня, и он тосковал по своей покойной жене, как это всегда бывало в это время года, когда весело щебечут птицы, а по рынку гуляют пары. Он как будто снова видел ее, как она стоит позади него, отражаясь в этом самом зеркале, и с любовью обнимает его за плечи. Иллюзия оказалась такой реальной, что Мелу показалось, будто он чувствует аромат ее духов. Пока он шел к лифту, а потом через вестибюль многоквартирного дома, в котором жил, Мел все время думал об Адель. Они поженились в первые выходные июня пятьдесят лет назад. Он с особой тоской вспомнил об этом, когда увидел свадьбу, позирующую перед канонической вывеской рынка на Пайк-плейс. Мел улыбнулся и помахал рукой невесте в пышном белом платье, которая шла на высоких каблуках по булыжникам рынка. Ее новоиспеченный муж держал ее за руку. За ними следовали фотографы, документировавшие их любовь во всем ее совершенстве. Адель всегда любила свадьбы. Она прикладывала одну руку к сердцу, другой брала Мела за руку и говорила: – Посмотри на них, дорогой. Правда, они прекрасны? Адель была особенной. Она могла читать его, словно открытую книгу. И даже если ей попадался не слишком приятный пассаж, она ни разу не положила книгу на полку. Адель обожала историю их любви, даже самые тернистые ее главы. Любовь старшеклассников редко длится долго, но Мел и Адель выдержали проверку временем. Когда у нее обнаружили рак, в Меле проснулась не свойственная ему свирепость. Он не мог позволить болезни отнять у него любовь всей его жизни. Но болезнь все-таки победила. Сначала Адель похудела так, что сквозь тонкую кожу просвечивали кости. Потом болезнь лишила ее разума, и она перестала узнавать Мела. Адель умерла 2 июня восемь лет назад. Она испустила последний вздох в 9.15 вечера. Мел держал жену за руку и видел, как в последний раз затрепетали ее веки. А потом он рухнул на больничную кровать и обнимал Адель до тех пор, пока ее тело не остыло и персонал больницы не попросил его уйти. Ночью после смерти Адель Мел вернулся в их квартиру возле рыночной площади и впервые почувствовал себя чужим в собственном доме. Без Адель дом опустел. Там, где когда-то жили любовь и смех, теперь поселились печаль и горе. Мел не смог заставить себя лечь на большую кровать, накрытую стеганым покрывалом, которое с такой любовью сделала Адель. Поэтому он устроился на диване в гостиной. Там он и спал все следующие восемь лет. Порой, особенно в такие теплые июньские дни, ему казалось, что вот сейчас Адель выйдет из-за угла и улыбнется ему, протянет сэндвич, поцелует, спросит, когда его ждать к обеду, хотя Мел каждый день возвращался домой ровно в пять часов. Она никогда не уставала спрашивать его, а он никогда не уставал отвечать на ее вопрос. «Когда тебя ждать к обеду, дорогой?» «В пять часов, дорогая». В их совместной жизни был свой ритм, естественный, плавный, а отношения напоминали связь между луной и приливом. Они притягивали друг друга, отдавали себя друг другу, уравновешивали друг друга. Поэтому после смерти Адель Мел потерял свою луну. Из его жизни исчез ритм. Все как будто сбилось с привычного шага: сон, еда, время суток. Мел напоминал прилив, который перестал понимать, наступать ему на берег или оставаться на месте. Он просто плыл по жизни, как плывет деревяшка по бухте Эллиотт, подхваченная течением, бросаемая из стороны в сторону, пока однажды солнечным июньским днем она не окажется на берегу. И тогда, впервые за долгое время – может быть, даже годы – она просохнет на теплом песке. Мел стоял возле своего киоска с газетами и чувствовал, как солнечные лучи согревают его лицо. Ему семьдесят три года, он слишком стар, чтобы день за днем работать в таком режиме, но что еще ему остается? Играть в гольф? Сидеть в квартире и смотреть телевизор? Мел вздрогнул при мысли о выходе на пенсию. И потом, ему нравилось находиться в гуще событий. Рынок похож на прекрасную реку, полную людей, которые несут цветы, весеннюю спаржу, ярко-красный редис и медовые соты. Мелу нравилось сидеть на берегу этой реки, наблюдать, здороваться со знакомыми, впитывать все проявления жизни. Иногда кое-кто из прохожих особенно трогал его сердце. Мама с ребенком. Молодой человек и девушка с приколотыми к ее платью цветами, направляющиеся на выпускной бал. Или… женщина. Вивиан впервые появилась на рынке в канун Рождества. В своем пальто на меху, с неприступным видом и британским акцентом она по социальному статусу намного превосходила его. Это влюбленность школьника, сказал себе Мел, что-то вроде той любви, которую он испытывал к Бетти Лу Мэнсфилд, самой популярной девочке в школе, пока в его класс не пришла Адель. Как-то раз в пятницу после школы Мел пригласил Бетти Лу выпить с ним колы в закусочной, она отказала ему с такой жестокостью, что Мел поклялся больше никогда не забывать о своем месте в жизненном пространстве. Но на этот раз с Вивиан он снова вступил на территорию Бетти Лу. И хотя у него не было никакой возможности выяснить, испытывает ли Вивиан хотя бы малейший интерес к нему, его увлечение ею росло. К примеру, он гадал, как она предпочитает готовить яйца; любит ли она оперу с такой же страстью, как и он сам; ищет ли она луну в небе каждую ночь, как это делает сам Мел, в надежде увидеть ее краешек, даже если на небе тучи. Мел говорил себе: глупо даже надеяться на то, что ей захочется узнать его так же, как ему хочется узнать ее. И все-таки, когда Вивиан проходила мимо его киоска, он не мог не посмотреть на нее. В это особенное июньское утро Мел надел накрахмаленную рубашку, аккуратно причесался и теперь сидел в ресторане на рынке, который назывался «Яичное гнездышко Владимира». В 1970-х годах его открыл русский эмигрант, и ресторан славился своими омлетами и яйцами Бенедикт. Каждую пятницу Мел занимал угловой столик у окна. Ему нравилось читать газету и смотреть, как чайки ходят по битым ракушкам под окном. Внук Владимира, Джонни, подошел к столику Мела. – Вам как обычно?