А вот кормили плохо и мало. Почти одними только мухоморами, да. Придерживались принципа: на голодный желудок думается лучше. Великая Трапезная разделяла публичную и учебную территории корпуса. Сюда пускали, если на входе тебе налепили латунный значок «посетитель». Дальше — вход только колдунам. Мы гуськом прошли вдоль западной стены. Там, под сводом арки с надписью «Каждый день может стать последним; посуду из трапезной не выносить», сидел понурый смотритель, призванный отделять зерна служащих от плевел туристов. Мы приосанились. — Нет, Кадия, ноготки тролля теперь тебе не помогут. Третий глаз передаётся воздушно-капельным путём, поэтому, пожалуйста, не дыши на меня, — по-колдунски раздражённо вопил Дахху, специально для смотрителя. Кадия послушно отвернулась от друга — как раз в сторону охранника — и устрашающе, ртом, выпучив глаза, часто-часто задышала. Все втроем мы как бы случайно прикрывали значки посетителей: Кадия — волосами, Дахху — шарфом, ну а я просто почесывалась над сердцем, заодно громко сокрушаясь: — Ой, чесотка… Ой, чесотка-а-а… Кто ж знал, что такая побочка от зелья против эльфийской оспы… Смотритель только сглотнул при нашем приближении и посильнее вжался в стену. Ни чесотки, ни оспы, ни третьего глаза ему не хотелось. Так мы беспрепятственно проникли в учебную часть. * * * — Дайте сосредоточиться! Не торопите! — негодовала я, по пятому разу проходя вдоль стены, увешанной портретами так густо, что они скреблись друг о дружку бронзовыми рамами. Я никак не могла вспомнить, какого мага надо ткнуть в глаз для открытия коридора. Колдуны с картин оказались пугающе похожи: выжидательный прищур, благородно-горбатый нос и сухая линия губ. — Как под копирку, а! — поразилась Кадия. — Это и есть «узнаваемый стиль художника»? Делать всех однотипными куклами? Жутковато! — Да уж, — согласилась я, обнаружив среди прочих портрет магистра Орлина. Наш старый наставник тоже претерпел некое хирургически-художественное вмешательство. Портретист занизил магистру лоб, убрал залысины и расширил худощавое лицо — чтоб Орлин, значит, не выделялся из тошнотворно-симметричной массы. — Люди любят шаблоны, — Дахху вздохнул. — Ведь клише не требуют осмысления и тем самым экономят энергию мозга: встречая их, мы действуем рефлекторно. В случае с базовыми потребностями — дышать, питаться, чистить зубы — это полезно, иначе б мы спятили все время что-то постигать. Но опасная бездумность, даруемая шаблонами, так сладка и так ловко играет на нашей лени, что штампы проникают и туда, где становятся врагами — например, в искусство… — Спасибо за лекцию, но Тинави она не помогает! — Кадия хмыкнула, глядя как я почти уже носом вожу по портретам. Подруга предложила: — Может, всем глаза выколешь? — Они поднимут крик и дадут сдачи. Волшебные портреты же, — я поморщилась и переползла к следующей картине. И там вдруг — дежавю! как говорит Теннет со своим непередаваемым гнусавым акцентом. Мне показалось, что от портрета тянет мускусом и амброй… Так всегда пах Гординиус — даже в самые бедные студенческие годы он спускал тучу денег на парфюм. Мой бледнокожий друг никак не мог простить мирозданию свой альбинизм — и маскировал бесцветность другими способами: черной одеждой, терпкими духами, вызывающим поведением и, конечно, необходимостью везде быть первым, только первым, будь проклят каждый, вставший на пути… Я еще раз понюхала портрет. Изображенный на нем старик нервно сглотнул: вдруг я арт-каннибалка? Мда. Странная штука — память. Оживляет то, что давно ушло. Эдакий некромант на службе у вечности. Сочтя запах добрым знаком, я примерилась и нажала на зрачок колдуна. «Гадство!» — выплюнул портрет, после чего картина дернулась, пошла рябью и неохотно растворилась, уступив место голубовато-влажной плёнке — то ли подтекающему зеркалу, то ли вертикальному колодцу. — Класс! — восхитилась Кадия и первой бросилась в проход. Зеркало всосало ее, бесшабашную, с громким свистом. И довольно заурчало, причмокивая. — Так надо, — успокоила я Дахху, чье лицо вдруг стало цвета мха. Нам пришлось поблуждать в толще башенных стен. В узких и темных проходах то и дело встречались меловые стрелки-указатели, отметки бывших студентов. Мы шли по ним в Хранилище. — Ребят, — начала я, ибо мне всё еще чудился запах амбры. — Я хотела с вами обсудить, но всё времени не хватало… Я тут на днях видела Гординиуса. — Как это? — Дахху удивился. — У него же контракт в посольстве на десять лет. Неужели уволили? — Ну вот по документам он всё еще на юге. В том-то и проблема, — пожаловалась я. — Глюки у тебя, — предположила Кадия. И тотчас обо что-то с грохотом споткнулась. Под ногами у нее оказалась вентиляционная решетка, ведущая в одну из учебных аудиторий. На невнятную ругань Кадии оттуда ответили хоровым «ахом». Очень юным «ахом», судя по тональности. — А это! — послышался торжествующий голос лектора оттуда же. — Одно из знаменитых башенных привидений! Будете шастать по корпусу по ночам — оно вас сожрет! — радостно заявил он. — Первогодки, что ли? — проворчала Кадия, потом старательно завыла в решетку (тут уж и лектор вскрикнул), и мы, давясь смешками, пошли дальше. Я решила отложить разговор о Гординиусе до более подходящей обстановки. Населять башню привидениями в наши планы не входило. * * * В Хранилище мы вылезли из огромной статуи кат-ши: кругленького, толстенького котика с зажмуренными глазами. Кат-ши — это дитя ветра, дух, который живёт в сердце весенних смерчей и кочует по всей Лайонассе. Встреча с кат-ши может обернуться как удачей, так и смертью — все зависит от тебя. Так, бесстрашные кочевники из Узких Щелей в непогоду выставляют на улицах высокие столбы-удочки с рыбками на роли приманки. Ведь кат-ши, если его поймать и понравиться ему, покажет дорогу к чему угодно — к свежим пастбищам, драгоценным камням или ненайденной пока любви… — Символично, — оценила Кадия, мимоходом потирая котику нос — в благодарность. И впрямь: нам ведь кат-ши и тоже открыл путь, по-своему. Мы прислушались. Кажется, в хранилище никого не было — хотя сказать точно сложно, помещение огромное. Пользуясь удобным каталогом (Дахху не уставал им восхищаться), мы быстро нашли ящик с забракованными диссертациями сотрудников. Мы с Кадией сосредоточенно перебирали работы, а Дахху, проверив главный вход (он был заперт снаружи, значит, мы и впрямь одни), теперь караулил, чтоб никто не пришел. Периодически Кад и Дахху переглядывались и радостно показывали друг другу большие пальцы: делились восторгом по поводу пребывания в сём потрясающем месте. Честно говоря, в Хозне особо нечем было восхищаться. Склад он и есть склад: высокие шкафы подпирают сводчатый потолок, испещренный девизами на стародольном языке; вокруг некоторых ящиков парят облачка проклятий («не вскрывать!»); в сундуках с «органическими материалами» кто-то рычит. Разве что маг-сферы, потрескивающие из-за дождя, не висят на крючьях, как по всей столице, а парят прямо в воздухе, дрожа на сквозняке. Но Кадия и Дахху всё равно были довольны экскурсией. Когда сбываются детские мечты, пусть и задним числом, глаза волей-неволей затягивает пелена восторга. Я почувствовала укол совести оттого, что мы с Горди, и впрямь, никогда не звали ребят в наши вылазки… Некоторые свои поступки сложно понять по прошествии времени. И сложно простить. Отпустить. Но нужно — тот человек, что совершал их, уже ушёл, уступил место тебе нынешнему. Помни о нем, но не осуждай его: ведь он подарил тебе сегодня. Когда я отрыла-таки нужный пакет — наработки Марцелы были упакованы в бумагу, перевязанную бечевой, — Кадия резко зажала мне рот ладонью. На складе раздались шаги… Дахху развел руками со своей наблюдательной позиции. По губам я прочитала: — Дверь не открывалась. — Может, и впрямь привидение? — также беззвучно, яростно артикулируя, удивилась Кадия. Я же, вывернувшись из-под дружеской ладони, припала глазами к щели между полками. И тотчас задергала подругу за рукав. В двух рядах от нас мимо стеллажей брёл, подрагивая и озираясь, Гординиус Сай. Черная колдунская мантия, белый хвостик. Ребята тоже его увидели. И — главное — узнали. Все втроем мы растерянно переглянулись. Значит, мне не чудился запах парфюма! Сейчас маг-альбинос, поминутно оглядываясь, копался в ящике с лекарсками зельями. Бутылочки деликатно звенели, приветствуя Горди. — Покажемся ему? — предложил Дахху. — Нет, — без объяснений возразила я, вспомнив нападение на болоте. — Лучше проследим. Горди выбрал какой-то пузатый пузырек и, таясь, двинулся всё к тому же кат-ши. Мы, выдерживая дистанцию, крались за ним — сначала по складу, а потом по тайному коридору. И все было бы хорошо, если бы Кадия опять не споткнулась о ту прахову решетку. — ПРИЗРА-А-АК! — со счастливой готовностью возопили снизу юные маги. — ЧТОБ ВА-А-АС! — взвыла Кадия в ответ, прыгая на одной ноге и баюкая мизинчик. Гординиус впереди изумленно обернулся. Его до жути прозрачные глаза стали квадратными, когда он увидел всю нашу троицу. — М-м-м, здравствуй, Горди! Я так рад тебя видеть! — тепло улыбнулся Дахху, раскрывая объятья. — ЩИ-И-ИТ! — завопила я, ибо господин Сай, ничтоже сумняшеся, кинул в нас серо-черное облако заклинания. — ЕЩЕ ОДНО ПРИВИДЕНИЕ! — торжествовали новички внизу. Дахху, очевидно не ожидавший подлянки от старого друга, все-таки успел выбросить в ответ размазанный сгусток унни. Не сфера, а черновик: нас вместе с ней откинуло назад, когда серая стрела, похожая на кобру, ужалила препятствие. Гординиус уже мчался прочь, лихо заворачивая по тайным коридорам. Мы, с трудом распутав неверный пазл собственных ног, рванули следом, сталкиваясь в особо узких местах. Выпрыгнув сквозь водопад портрета, мы пролетели на нижний этаж, мимо удивленного смотрителя, сквозь Трапезную (там никто не обратил на нас внимания: как раз принесли сладкое — скудное желе из мухоморов) и общие залы.