Обычно Полынь как-то шутливо отчитывал меня за такие вымогательские тирады. Но сейчас куратор только продолжал улыбаться. И мне постепенно перестала нравиться эта улыбка… — Что-то не так? — наконец, я резко остановилась. Так резко, что чуть не попала под колеса цветочной телеги, катившейся по набережной под горку. Почему-то в одиночестве. Лавочница бежала вслед со значительным отставанием. За лавочницей бежали мрачные стражи. То ли на наших глазах задерживают преступницу, то ли стражи пытаются помочь. Но, как всегда, с такими лицами, что лучше б не помогали. Когда вся их вопящая когорта растворилась в утренней дымке, Полынь подмигнул и вытащил руку из-за спины. В его зажатом кулаке определенно что-то было. Я панически сглотнула и сделала шаг назад. — В реку не упади, — хмыкнул Ловчий. — Если там то, что я думаю — лучше в реку. — Время пришло, Тинави, — гордо сказал Полынь. — Помогите, — сказала я. Но никто не услышал мою просьбу. Вернее, один из лодочников услышал — я краем глаза засекла его любопытный взгляд. Но этот дядька с бровями, похожими на кусты жимолости, явно решил, что я несерьезно. И зря! Потому что Полынь, не слушая моих возражений, все-таки разжал ладонь. Не переставая, садист, улыбаться. На ладони лежал кружевной ключ на золотистой цепочке. К цепочке была прицеплена бирка: «Тридцать третий». — Это ключ от твоего нового кабинета. Прими мои поздравления. Теперь ты — самостоятельная Ловчая. Полноценный сотрудник Ведомства. Твоя затянувшаяся стажировка с успехом завершена, — с чувством сказал Полынь и еще чуть выше задрал подбородок. Я застонала. — Дело под кодовым названием «Кто сожрал культиста?» — это первое приписанное к тебе дело. Поэтому жалоба господина Очоа, буде она появится, придёт на твоё имя, — Полынь подмигнул. Я повернулась лицом к реке и перегнулась через перила: — Эй, лодочник! — крикнула я господину Жимолостные Брови. — Вода еще не нагрелась? — Нет, еще пару месяцев обожди, деточка! — посоветовал он. — И вот даже не утопишься после таких-то новостей… — кисло протянула я, вновь оборачиваясь к Полыни. Куратор фыркнул, сделал шаг вперёд и застегнул мне на шее цепочку с ключом. — Вот теперь — кофе. * * * Я обреченно возила чайной ложечкой по густой молочной пене. Пена как-то слишком хитро уворачивалась. Кофе под ней терпеливо ждал своего часа. — То есть ты больше не мой куратор, — вздохнула я, не поднимая глаз от чашки. — Не-а. — То есть я больше не малёк. — Логично. Я насупилась и предприняла новую попытку: — Ну и как я буду работать в одиночку? Учитывая мою проблему? — Которую из них? Отсутствие магии или паническую боязнь перемен? Я все-таки подняла взгляд. Полынь сидел напротив на чугунном витом стуле веранды. На нашем хлипком столике царил завтрак, за спиной у куратора набережная переливалась в лучах солнца. Справа по курсу колокольня Ратуши уже готовилась чествовать новый час. Огромный колокол по имени Толстяк Бенджи где-то там, наверху, с нетерпением ждал появления звонаря… Колокола любят звонить. — Обе проблемы, — я подергала мочку уха. — Но для начала — первую. — Помнится, у тебя дома есть магический допинг, — Полынь лихо взметнул проколотую бровь. — Запас хранительской крови. Может, пора воспользоваться ей по назначению? И по завету дарителя? — Нет, я не хочу суррогата. Мне и без магии хорошо. Было хорошо! Пока я работала с тобой, — расстроенно буркнула я. — Ну зачем ты так со мной, а? Полынь покачал головой: — Тинави, нельзя останавливаться в развитии. Даже если тебя все устраивает. Правило жизни: либо ты идешь вперед, либо откатываешься назад. Не существует застывшего счастья. Есть прогресс. И есть стагнация. Конечно же, он был прав. Я, подперев щеку кулаком, созерцала Ратушную площадь. Мозаичное панно, фонтан, несколько скамеек. Дубы обнесены заборчиками — якобы прирученные. Туча голубей — беленьких и глупых — перетаптывается по газону. По краям площади — сплошь кафешки. Те из них, что в тени от Ратуши — пусты. Те, что на солнышке — забиты клиентами под завязку. Полынь подлил нам еще кофе, потом фыркнул: — Да не печалься ты. Я могу и дальше привлекать тебя к своим делам — одному работать не так эффективно. — То есть ты не возьмёшь себе новых помощников? — встрепенувшись, ревниво уточнила я. — Не-а, — куратор подмигнул. Я повертела в руках ключ от своего личного кабинета. А красивый он, если честно!.. — Точно не возьмёшь? — Ага. Зная, что Полынь мне лгать не будет, я тотчас разулыбалась. И как бы в тон моему изменившемуся настроению, зазвенели колокола по всей столице. Толстяк Бенджи и его младшие братья над нами особо неиствовали: минор сменялся мажором, синкопы скакали, как бешеные, складываясь в ликующую, сложную, ажурную песнь утра. Мы смотрели наверх, щурясь на солнце. Горожане и туристы за соседними столиками наслаждались музыкой не меньше. Последняя торжествующая нота, Долгая, очень долгая, и вот… Должна наступить умиротворенная, свежая тишина, но… Но вдруг, вместо этого, на верхушке Ратуши раздался взрыв. Настоящий. Огненный. Взметнувшийся багрянцем до небес. Барабанные перепонки вздрогнули, уши мгновенно заложило ватой. Кто-то вскрикнул, разбилась чья-то чашка. По натянутым тентам веранд, прорывая их, зашумели кирпичи колокольни. Каменный дождь — плохая погода! И кульминация: Толстяк Бенджи, огромный, неповоротливый и чугунный, с грохотом обрушился на площадь прямо перед нами. Колокол раскололся, и отзвук его песни засыпающе прокатился вплоть до набережной. — Все живы? — крикнул Полынь, вскакивая и оглядываясь. Ответом ему были разрозненные, испуганные «да». Тогда куратор бросился к осколкам колокола. Я — за ним. Там, посреди покореженной горы чугуна, отчетливо виднелся свиток, перевязанный красной лентой, с утяжелителем в виде золотой монеты. Послание, кажется, таилось внутри упавшего Толстяка Бенджи. Или просто возникло из ниоткуда. Полынь схватил письмо и, нетерпеливо сорвав ленту, прочитал его. Я, встав на цыпочки, не отставала. «Доброе утро! Говорят, в Шолохе всё хорошо с безопасностью? Надо проверить! ВИР». — Кто такой Вир? — спросила я. — Понятия не имею, — ровно сказал куратор. Но в глазах Полыни плескался восторг лисы, дорвавшейся до курятника. Только вместо птиц — тайны. Ох, чую, полетят сейчас перья загадок… И первая: куда пропал звонарь?