Полынь закатил глаза. Я похлопала куратора по плечу. — Кстати, про Ходящих! — я перевела тему. — А ты вчера долго еще крутился возле Ратуши? — Нет. У меня не было оснований забирать дело Вира у теневиков, так что я вскоре ушел. Хотя попытка террориста интересная, конечно. — Ты переписал текст записки — там был какой-то шифр? — Тоже нет. К сожалению, я не додумался срисовать восьмушку, которая была прикреплена к письму. Может, на ней нашлось бы что-то интересное. — Восьмушку? — Ну монету. Она была на ленте — ты не заметила? — Монету я видела, а номинал не разглядела, — задумчиво протянула я. — Ты так рьяно копошился с запиской, что все мои мысли были — не разорвётся ли твоё сердечко от радости при встрече с новой тайной… Полынь пренебрежительно хмыкнул в ответ. Кобылка Димпл тихо шла сквозь рассветный лес, пофыркивая и прядая ушами. На траве оседала роса. — Полынь… — одна мысль не давала мне покоя, — А ты вчера фейерверк смотрел? — Нет. А что? — Да так, — пробормотала я. — Необычный. Стоит ли делиться с Полынью обнаруженным совпадением? Или куратор после этого слиняет в погоне за загадками, бросив меня в лесу одну? Лучше промолчать, пожалуй. Не буду уподобляться старухе Бланкет-Кес, ища судьбу в случайностях. * * * Когда мы вернулись в Ведомство, оно уже полнилось жизнью. Мы чинно прошагали мимо Галереи Генералов и фонтана, изображающего семнадцать знатных домов Шолоха. Миновали стойку главного регистратора, кулуары переговорок, ряды арок, ведущие в библиотеки (каждая прикрыта бархатной портьерой, призванной приглушить звуки и настроить на возвышенный лад), мрачную дверь с замком в виде ощерившего медведя — за ней — подвалы Ведомства, где допрашивают преступников. По главному холлу хаотично метались Ловчие, Ищейки, Говоруны и Указующие. Только архивариваусов не видать: эти почти никогда не вылезают из своих владений. Над головой носились ташени. Бумажные птички, даром, что не живые, а тоже попались на удочку весеннего обострения: они выписывали мертвые петли вокруг ведомственных мостиков, нежно курлыкали и пытались заигрывать с совами, которых некоторые сотрудники используют «шика ради». Совы косились на волшебных птах с неудовольствием, а если ташени перебарщивали — то наподдавали им когтистой лапкой. Хлопали полотнища гербов в высоте; светлой палитрой горел витраж во всю стену; мерно качался золотой маятник с гравировкой в виде символа Иноземного ведомства — полуразвернутый свиток и роза ветров над ним. Мы с Полынью дошли до тридцать второго кабинета. — А можно я сразу к тебе, а не через стену? — взмолилась я. Полынь покосился на меня, кивнул и провернул ключ в замке, после чего мы замерли на пороге, ошарашенные. Потому что, стоило толстой дубовой двери приоткрыться, как по ту сторону послышался нестройный бубнёж десятков говорящих писем. Глаза у Полыни полезли на лоб. Он рывком отворил дверь. По всему кабинету порхали дорогие королевские ташени. Все они вещали одновременно, создавая жуткую какофонию. — Тот курятник был потише… — пробормотала я. Полынь шикнул на меня, прислушиваясь к отдельным фразам: — «Господину Полыни из Дома Внемлющих…» — «От Её Величества Аутурни из Дома Ищущих…» — «Полынь! Почему вы не отвечаете?» — «Это безобразие, ведь я вас наняла…» — «Полынь! Вам меня совсем не жалко?» — «Я боюсь! Преступник расхаживает по Дворцу!» — «Сегодня ночью он осквернил Зал Совета! А мои покои так близко! Что, если третье нападение Вира будет на меня?!» Услышав последнюю реплику, Полынь мгновенно сбросил с себя оцепенение, шагнул в кабинет, поймал кремовую ташени и технично вскрыл её, подцепив ногтём. — Впервые за полгода я не рад, что запретил королеве посылать мне письма куда-либо, кроме как в этот кабинет, — пробормотал куратор, читая текст записки. Свободной рукой он сплёл фигуру отменяющего заклятия — и все остальные птички, мгновенно умолкнув, шуршащим дождём осыпались на пол кабинета, и без того усеянный бумагами вместо ковра. — Тинави, разворачивайся! Вир снова объявился. И, кажется, меня зовут на помощь. Так что мы едем к Её Величеству, — куратор предвкушающе потёр руки, подбежал, развернул меня за плечи и чуть ли не пинками направил обратно в коридор. — Но я не хочу к королеве… — заныла я. — Королева меня не любит… — Зато я тебя кофе напою по дороге. А ну двигай, хватит за косяки цепляться. Ты вроде хотела и дальше вместе работать, так изволь отвечать за свои слова. Отвечать за свои слова — это действительно важно. Один из немногих принципов, ни у кого не вызывающий сомнений. Что ж. Королева, жди. ГЛАВА 6. И эти гобелены, и глаза зеленые… Меняйся раньше, чем жизнь заставит тебя это сделать. Опережай судьбу — и преуспеешь. Из речи Марцелы из Дома Парящих «О новой политике департамента Шептунов» Мы с Полынью мчались сквозь стройные холлы Дворца. Лес беломраморных колонн стремился вверх, утягивая взоры. Ему вторили пики гвардейцев, узкие кипарисы в кадках и столбы с королевским штандартом. Не архитектура, а полный триумф вертикальности! …Который мы низвергали своей возмутительно-горизонтальной беготней. Нас притормаживал один лишь этикет: со всеми встречными приходилось раскланиваться. Впрочем, Полынь отвешивал поклоны так резко, что казалось — бьется в приступе трясухи. Я, как могла, задерживалась: щедро сыпала комплиментами, улыбками и прочими глупостями, столь важными во дворце. Хотя, почему глупостями? Взрослея, понимаешь: даже формальная улыбка куда лучше искренней морды кирпичом. — Тинави! Поторопись! — бросил куратор, не оборачиваясь. В своей любимой шелковой хламиде — перекрестье разноразмерных маек, безнадежно сползающих то с одного плеча, то с другого, — Полынь скакал на полкорпуса впереди. Он задрал хламиду аж до коленок — чтоб не мешалась. Татуировки сплошняком покрывали голые икры Полыни, но разглядеть сюжеты мне не удалось. Только шелк хлопал по ветру, аплодисментами возносясь под дворцовые своды. — Короче, хорошего дня, вы просто душечка и прелесть! — не совсем корректно заявила я шолоховскому казначею (он удивился) и сиганула вслед за Ловчим. Куратора подгонял азарт. Меня — куратор. — Полынь, а ты бывал в Зале Совета? — Не доводилось. — А я бывала, — похвасталась я. И поставила себе плюсик в воображаемой таблице "Кто Круче". Наше соревнование идёт только у меня в голове, и я там проигрываю по каждой дисциплине, а всё же лишний «плюс» — настоящий праздник! Мой опыт подсказывает: самая полезная человеческая привычка — радоваться даже мелким успехам. Или хотя бы замечать их, не считая чем-то «само собой разумеющимся». Я посетила Зал Совета прошлой осенью — Лиссай показал. Это было шестиугольное помещение со стенами, сплошь обитыми гобеленами. Шитые алыми и золотыми нитями, картины изображали сцены охоты. Грациозные дамы и господа неслись опасной вереницей сквозь чащобу — за белым зверем, чей оскал до странности напоминал улыбку Анте Давьера. Зал Совета казался неожиданно тёмным на фоне сливочно-зефирной пастилы Дворца. Как будто глухо бьющееся сердце внутри воздушного беленького человечка — очень натурально, мясисто и страшно.