– Ну почему сразу интриги… Я хочу только, чтобы ты занял надлежащее тебе место! – Он уже занял это место, – неожиданно ответила Анна. – Это место доверенного советника будущего монарха. Сашка не должен бороться за внимание царя, как другие придворные собаки. Как один из немногих, он имеет прямой доступ к его величеству в любое время дня и ночи. – Почему ты ничего не говоришь? – отозвалась с претензией в голосе княгиня. – Это серьезно. – Еще успеешь похвастаться перед подружками, – заметил с легкой иронией Иосиф Андреевич. – Оставь мальчика в покое. Самарин в очередной раз удивился влиянию поляка на тетушку – княгиня, не протестуя, склонилась над тарелкой. Генерал пришел к выводу, что ему придется пересмотреть мнение, сформированное на основе многолетних наблюдений: это не тетка, а Иосиф Андреевич играл первую скрипку в этих отношениях. Но он никогда не использовал свое преимущество. – А насчет Алексея… – произнес генерал. – Возможно, есть одно дело, в котором вы, тетушка, могли бы мне помочь. – Слушаю. – Что вы знаете о дочери князя Корсакова? – О Тамаре? Очень милая, хорошо воспитанная барышня. К тому же красивая, – добавила она. – А в чем дело? – Она уговорила Алексея прийти на свидание. Завтра вечером в десять. Мария Павловна настороженно выпрямилась: как придворная дама, она хорошо знала все правила безопасности, каким должны следовать царские дети. – И что? Ты разрешишь ему? – Да, хотя сначала я должен спросить разрешение его величества, все думаю, что задумала эта маленькая лиса. Ребенок сказал, что еще недавно она его полностью игнорировала. Княгиня отодвинула тарелку и приказала слугам убрать грязную посуду. Через минуту слуга закрыл двери, и они остались в столовой одни. – Нет, это глупо, – отозвалась княгиня. – Корсаков богатый, и у него нет долгов или каких-то подозрительных пристрастий. Тамара недавно вернулась из швейцарского пансиона. Сейчас учится в Смольном. Самарин кивнул: Мария Павловна провела полжизни при дворе, и дворцовые интриги не были для нее тайной. Если она исключила финансовые мотивы, следует к этому прислушаться. – А как насчет взглядов Корсакова? Он не германофил, как часть нашего дворянства? – Нет, наоборот, он ненавидит Германию, его старший сын погиб под Горлицей. Тамара тоже не выказывает никакой симпатии ни к немцам, ни тем более к большевикам или анархистам. Я думаю, это что-то личное. – Вы правда, тетушка, считаете, что красивая семнадцатилетняя барышня внезапно влюбилась в двенадцатилетнего мальчика? В таком возрасте пять лет разницы – это целая вечность. Я бы скорее заподозрил, что ее объектом воздыханий станет более взрослый мужчина. – Возможно, – ответила княгиня. – Я не знаю ее настолько хорошо. Хочешь, чтобы я к ней присмотрелась? – Я был бы признателен. – Только осторожно, – предупредил поляк. – Что-то мне это не нравится. – Я буду осторожна, – заверила княгиня. – Иосиф Андреевич, что вы имеете в виду? – с беспокойством спросил Самарин. – Что-то тут не сходится. Молодая, утонченная барышня возвращается из школы, где годами ее пытались избавить от всех рефлексов, противоречащих правилам, налагаемым обществом на людей ее статуса, и тут вдруг она сама сознательно соблазняет цесаревича, чтобы он нарушил правила безопасности, рискуя не только своей будущей карьерой, но и положением отца при дворе. Поскольку опала – это наименьшее, что его ждет. – Что-то тут не так, – неохотно признал генерал. – Но с другой стороны, может, это просто наивность и недостаток опыта? Детям часто кажется, что они бессмертные и пуленепробиваемые. – И тебя сделали генералом? – покачал головой Иосиф Андреевич. – А не могли бы вы объяснить? – попросил с иронией Самарин. – Чтобы и я мог понять… – Скажи ему, девочка, – прервал его поляк, обращаясь к Анне. – Что я ему должна сказать? – О чем говорят в своих спальнях девочки-подростки, когда гаснет свет. Не считая, конечно, принца на белом коне во всех его вариациях. – Ах, вы об этом… Генерал закатил глаза и потянулся к бокалу с вином. – Может, меня наконец кто-то просветит? Анна погладила его по здоровой руке. – Иосиф Андреевич прав, – сказала она. – Эти девочки могут быть наивными в чем угодно, кроме вопросов этикета или правил, царящих при дворе. Поскольку каждая из них знает, что рано или поздно будет представлена императрице и займет соответствующее место в дворцовой иерархии. Помимо романтических вопросов это главная тема их разговоров. Они знают о каждой дворцовой интриге, о каждом скандале, их семьи заботятся об этом, передавая в письмах новые сплетни. Это не наивность, барышня Тамара сознательно нарушает правила и хорошо знает, чем рискует. Видимо, она считает, что игра стоит свеч. Только на что она надеется? Алексей слишком молод, чтобы она стала его любовницей, брак тоже не вариант… – Она вопросительно посмотрела на княгиню. Мария Павловна задумчиво поправила украшенный бриллиантами браслет. – Откуда мне знать? – нерешительно ответила она. – Если бы не война, вы были бы правы, поскольку Алексею искали бы жену при одном из европейских дворов. Ну а сейчас? Это малоправдоподобно, но если бы царь захотел избавиться от немецкого или вообще от какого-либо иностранного влияния? То возможно, возможно… Большая часть общества, в том числе и высшего, не любит царицу только потому, что она не русская. – Не только потому, – вмешался Иосиф Андреевич. Княгиня с укором посмотрела на мужа, но тему не продолжила. – Любопытный план, но он появился явно не в голове семнадцатилетней девушки, – оценил генерал. – Ты думаешь, что Корсаков мог использовать свою дочь для такой цели? – Естественно! – кивнула Мария Павловна. – Это амбициозный человек, как и любой дворянин. – Что ж, похоже, мне придется обсудить это с императором. А сейчас, коль все поели, можно мне увидеть наконец эту статью? Интересно же, как выглядит избранница Олафа. И что с ним случилось, что он вдруг решил жениться? – Она очень красивая, и у нее чудесное свадебное платье, – сказала княгиня, потянувшись за серебряным колокольчиком. Приземистая пухленькая служанка подала газету на серебряном подносе. Самарин успел только прочитать заголовок, как Анна почти вырвала «Курьер» у него из рук. – Действительно красивая, – признала она с легкой ревностью в голосе. – Платье или жена Олафа? – И то, и другое. Лишь через минуту генерал смог ознакомиться с фотографией. Рудницкий выглядел так, словно хотел бросить вызов всему миру, а женщина, стоящая возле него, с утонченными чертами лица и стройной фигурой, смотрела на алхимика, совершенно игнорируя окружающих. Самарин ощутил укол сожаления: если бы не война, он мог бы потанцевать на свадьбе у друга, познакомиться с его женой. – Как ты думаешь, не следует ли послать им какой-нибудь подарок? – спросила Анна. – Конечно, следует, но какой? Самарин дальше не участвовал в этом разговоре, слово «подарок» напомнило ему про Оконеву. Как бы по-идиотски это ни прозвучало, но империя была в долгу перед служанкой Олафа. Как и он сам. Честь требовала оплатить этот долг. * * * У входа в крыло, где проживала царская семья, размещался усиленный пункт охраны. Вооруженные американским окопным оружием солдаты блокировали всю ширину коридора, а за их спиной горели свечи Яблочкова. При виде Самарина командир сделал приглашающий жест, и генерал послушно остановился, пока в свете ламп не появилась его тень. – Поручик Удалов, – представился согласно регламенту хорошо известный Самарину офицер. Во время службы во дворце правила исполнялись до мелочей. – Прошу предъявить документы, – попросил поручик. Самарин без слова протеста подал ему пропуск. – Все в порядке, проходите. – Как служба? – спросил генерал после соблюдения всех необходимых формальностей. – Тоска смертная. – Удалов пожал плечами. – Но это, наверное, и хорошо. – Точно! Только помни, если что-то начнется, то во всю силу. – Это понятно, – заверил молодой офицер. – Вы же знаете, что у нас есть даже пулемет Льюиса. К тому же два ящика серебряных боеприпасов. – Только бы вы успели ими воспользоваться… – Я был во дворце во время последнего нападения, не беспокойтесь, мы не проспим. Генерал кивнул и пошел дальше по коридору. Уже перед кабинетом царя он глубоко вздохнул и постучал под чутким взглядом охраняющего двери солдата. Несмотря на поздний час – было почти восемь вечера, – император поздоровался с ним с видимым удовольствием и, к удивлению Самарина, угостил его коньяком.