Вэл поежилась от холода. Нехорошее предчувствие царапнуло внутри. Лицо Вемира лоснилось от пота, несмотря на мороз. — Наместник, — кашлянув, хрипло сказал Вемир. Глаза его бегали из стороны в сторону. — У нас есть свидетель. — Говори, — жестко произнес Раза, сжимая руку в кулак. Вэл нахмурилась, заинтересованно уставившись на капитана стражи. Сердце зачастило, волнение поднялось до самого горла, вставая комом. — Думаю, вы должны все услышать сами, — скованно проговорил Вемир, скользнув непонятным взглядом по Вэл. Посмотрел и тут же отвел глаза в сторону. Вэл, понимая, что не улавливает чего-то очевидного, сдвинула брови, поднимая глаза на побледневшего, невыносимо усталого Раза. — Отправляйся домой, — не поворачивая головы, приказал он и шагнул было вперед, оставляя ее за спиной, как Вемир дергано махнул рукой, останавливая его. — Не нужно, — напряженно выдохнул капитан стражи. — Не надо ее… отпускать. Ее кинжал нашли в стоке. На нем… кровь. Вэл задержала дыхание. Заметила, как вокруг кружат белые снежинки, медленно, ровно опускаясь вниз. Ветер стих? Краем глаза она увидела, как Раза обернулся, останавливая на ней почти безумный взгляд. Его рука невыносимо медленно поднялась и легла на рукоять клинка, висевшего на поясе. Вэл застыла, сделала глубокий вдох, ощущая, как морозный воздух проникает в легкие. А потом горла коснулась безупречная ледяная сталь. ГЛАВА 13 Черные глаза сверкали безумием, бледное лицо с выступившими на лбу и висках капельками пота казалось высеченным из мрамора. Раза вряд ли до конца понимал происходящее: обвинения Вемира обрушились на него молотом, ударив по телу, дробя кости, превращая сильного зверя в мешанину из крови и обломков костей. Вэл видела это перед своим мысленным взором так же четко, как и то, насколько мало осталось Раза до перехода черты. Будучи под властью соли, он, растерянный и с трудом сумевший взять себя в руки, старался держать под контролем свои чувства. Как и всегда. Но боль жила в затопленных черным радужках. Невыносимая, повелевающая, склоняющая его, размеренно уничтожающая. Вэл впервые по-настоящему задумалась, как и почему Раза стал тем, кем привыкли его видеть близкие люди. Холодный, молчаливый, скрывающий свои эмоции под маской равнодушия. Присматривающийся к людям, не доверяющий никому, неизменно отстраненный. И — вот же насмешка — желающий ласки, тянущийся к тем, кого любил. Нуждающийся в любви как в глотке воздуха. Заботливый, оберегающий каждого в своей стае, не лишенный великодушия и того самого благородства, что всегда притягивало в нем Вэл. Одинокий. Одинокий. Одинокий. Несмотря на сестру, несмотря на стаю. Несмотря на свою бывшую Вторую. С ней я могу быть собой. «Прости, Раза. Ты ошибался». Не мог. Не тогда, когда предпочел поверить Янисе, отдав преданную ему девушку в руки палача. «Боль превращает чувствительных в циников, верно, Раза?» Мысль показалась правильной. Настоящей. Той самой неоспоримой правдой, четыре года сокрытой от Вэл. Глупый черноволосый мальчишка, задающий слишком много вопросов. Так, кажется, называл его Кара. Он единственный знал правду. Тот Раза, каким все привыкли его видеть, — его не существовало когда-то. Ему пришлось стать таким. Деспотичный ли отец, ожидающий слишком многого от своего сына, или жестокие порядки города, в котором ему пришлось родиться, — Вэл не знала обстоятельств, которые сделали Раза тем, кто он был теперь. Она не считала себя мастером чтения человеческих душ и сердец, но одно знала точно: люди не меняются, лишь прячут вглубь себя свою боль, выстраивая из нее надежные глухие стены, закрывающие их от мира, — или позволяют боли разрушить себя до основания. Раза поднялся много выше своей боли, а значит, спрятал черноволосого мальчишку в самой глубине, надежно скрывая от посторонних глаз. Превратился в безжалостного расчетливого воина, надел бледную маску равнодушия и повернулся холодным ликом к окружающему его миру. Бросил вызов и вступил в бой. Раза сражался за себя и свою стаю — и сражался беспощадно. Стал Первым среди Первых, следуя своей воле, своим амбициям и желаниям своей сестры, несомненно. Что он искал на самом верху? Что хотел найти на вершине собственных Грозовых гор? Какую истину, сокрытую под облаками? Окруженный властью Раза оставался одиноким. Смотря в мертвенно-бледное лицо, слушая гул крови в ушах, Вэл видела, как боль плещется в черных глазах, и понимала, что в этот раз он не в силах справиться с накатывающими, сметающими все волнами. Самообладания его еще хватало, чтобы сдержаться, не рухнуть с самых вершин вниз на глазах капитана стражи, стражников и всего города. Бушующие за опущенными черными ресницами чувства никак не отразились на строгом лице, когда, повинуясь одному только жесту наместника, стражники подхватили Вэл под руки, уводя в темницу. Она не задавала вопросов, не просила и не умоляла, она не произнесла ни единого слова с того момента, как ощутила на шее холод лезвия. Она не испытывала страха, не боялась последствий — ледяное безразличие стало ее второй сутью. Едкая насмешка заставляла губы кривиться. Ослепительно-белый свет, казалось, резал глаза: мир медленно обретал четкость. Все, что было в ее жизни, она словно увидела дважды. Темные, блестящие в больной лихорадке глаза. Сжатые в линию обескровленные губы. Кончики черных волос, в которых играет полный снега ветер. Блеск стали. Изогнутый короткий клинок с дорогой расписной рукоятью, задевающий горло, царапающий кожу. А если я скажу тебе, что люблю тебя, — что тогда? Тогда? Темница и боль. А затем прощение за вину, которой не было. И разрушенное будущее, которое они пытались склеить раз за разом. Безуспешно. Ты можешь мне верить. Я не предам тебя. Я ведь тебя люблю. С разъедающей нутро ядовитой иронией Вэл поняла, что жизнь идет по кругу, и все возвращается. Снова и снова. Она знала, что до тех пор, пока у нее не хватит сил разорвать круг жестокой реальности — это будет повторяться, пока не убьет ее. Проклятие, которое она обрела в гиблом лесу близ непроходимой топи. Проклятие, имя которому Раза. Грубым тычком в спину Вэл швырнули в камеру. Она едва не упала, запнувшись носком сапога о щербатый каменный пол, и обернулась, наблюдая, как с разрывающим уши скрежетом захлопывается крепкая металлическая решетка. Вэл проследила спокойным взглядом за удаляющимся по широкому коридору стражником. Она улыбнулась, находя все происходящее забавным, и отвела глаза, оглядывая свое новое, удивительно просторное пристанище. Грубые линии сводов, низкий потолок, ни единого окна. Разящая кислятиной вонь мочи. Заплеванный пол, металлическое ведро в самом углу, видимо, должное служить отхожим местом. Деревянная койка без матраса — Вэл ухмыльнулась, вспоминая полный блох соломенный тюфяк в прошлое свое пребывание в городской тюрьме. Считать за улучшение условий или наоборот? Вэл подошла к грубой толстой решетке, обхватила ее пальцами и дернула уголком рта. Она огляделась по сторонам, понимая, что находится в одиночной камере в самом конце длинного, нескончаемого, слабо освещенного коридора. Подальше от чужих глаз и ушей. Опыт подсказывал, что ничего хорошего это не означало. Достаточно насмотревшись на пытки неугодных Джанеке, Вэл с холодным безразличием осознала, что тот, кто принял решение засунуть ее в эту дыру, не рассчитывал на то, что она из нее выберется. Интересно, это был указ Раза? И в чем же ее обвиняли в этот раз? Несомненно, в убийстве Кара. Вэл попыталась вспомнить, когда в последний раз держала в руках свой кинжал с рукоятью, украшенной черными камнями, — и не могла. После того как Раза вернул клинок, он был убран за ненадобностью под матрас кровати в доме Дэни, а затем точно так же нашел свое пристанище в новом доме. Вэл не носила его с собой, не имея ни малейших на то причин: сомнительно, что кинжал помог бы ей, если кому-то из оборотней захотелось напасть первым, а тренировки подальше от чужих глаз, бывшие когда-то неотъемлемой частью ее жизни, ушли в прошлое. Тень умерла вместе с сероглазым мальчишкой. Из объяснений Вемира Вэл поняла, что кинжал нашли в сточной канаве, недалеко от тела убитого Кара. Измазанный в крови и выброшенный. Она глубоко сомневалась, что поступила бы так опрометчиво, решив скрыть свое злодеяние, — оставить орудие убийства на видном месте было невероятным поступком, слишком глупым даже для человека.