– Не думаешь?.. – Нет. И Лекси, мне кажется, тоже не была сумасшедшей. – Он набрал полную грудь воздуха и выпалил: – Она говорила мне, что в бассейне совершенно точно что-то есть… Что-то ужасное. И это что-то обитает там уже много-много лет. Может, даже столетий. Я почувствовала, как зашевелились волосы у меня на затылке. – Лекси сказала тебе такое? Когда?! – Когда мы разговаривали с ней в последний раз. Мы сидели здесь, на этом самом месте, но я… В общем, тогда я подумал, что Лекси верна себе и что от нее можно ожидать еще и не такого… – А теперь? Райан разломил булочку, лежавшую перед ним на тарелке. – Я должен сказать тебе одну вещь, – проговорил он, не глядя на меня. – Хорошо, скажи, – ответила я, хотя вовсе не была уверена, что все действительно так уж хорошо, а главное – что я хочу слышать то, чем он собирался со мной поделиться. – В тот день, – ну, когда мы с ней разговаривали в последний раз, – Лекси вдруг спросила, помню ли я, что случилось, когда мы соревновались, кто глубже нырнет… – Его голос вдруг стал тонким и ломающимся, словно Райан у меня на глазах превращался в двенадцатилетнего подростка. Я кивнула: – В тот день, когда ты в последний раз купался в нашем бассейне? – Да. В общем, она спросила, не видел ли я чего-нибудь в воде… – Он нахмурился и глубоко вздохнул. – Я ответил, что ни черта не видел. И тут Лекси неожиданно разозлилась, разозлилась по-настоящему. Она сказала, что не верит мне, потом откинулась назад, сложила руки на груди и заявила, что никуда не уйдет, пока я не скажу правду. Я твердил, что ничего не видел, а она смеялась и кричала: «Лгунишка, лгунишка, твои горят штанишки…». – Так вы из-за этого поссорились? Он кивнул. – Я стоял на своем, говорил, что под водой ничего не было и не могло быть, я даже намекнул, что она просто спятила, если думает иначе… Это, конечно, было довольно гнусно с моей стороны, но… – Райан отвернулся и потер лоб. – Но ничего не помогало. Лекси все сердилась, а потом заявила, что вода обладает такой огромной силой, потому что ее главный секрет остается секретом. Потому что никто никогда не говорит о том, что́ он видел на дне, потому что никто не обсуждает то, что там происходит. После этого Лекс сорвалась с места и выбежала вон. Больше я ее не видел… Райан посмотрел на булочку, которую он успел разломить уже на десяток кусков, и отодвинул от себя тарелку. – Проблема в том, Джекс, что я… что я ей солгал. В тот день я действительно кое-что видел, но… То, что я видел, просто не могло существовать. Ни тогда, ни теперь. Наверное, именно поэтому мне стало казаться, что если я не буду об этом говорить, то, что́ я увидел, со временем станет не таким реальным. И не таким страшным. Я кивнула. Его речь звучала сбивчиво, почти бессвязно, но я прекрасно его поняла. Поняла и собрала все силы, готовясь выслушать то, что́ он мне скажет. – И что же это было? Последовала долгая пауза. Наконец Райан сказал: – Это была девочка. Маленькая девочка с темными волосами и глазами. На ней было что-то надето – то ли белое платье, то ли ночная рубашка. Она схватила меня за ногу и потащила за собой в глубину… Я слушала Райана и чувствовала себя так, словно я снова плаваю с сестрой в бассейне и мои глаза широко открыты. Но теперь я знала, что́ я могла увидеть там, в глубине… – …Наверное, это звучит как полный бред, но я ничего не выдумал. Я клянусь – это было на самом деле! – Это не бред, – сказала я, но моя рациональная половина на мгновение взяла верх, и я добавила: – Но ведь вода на глубине такая темная!.. Давай-давай, Джекс, успокаивай себя! – Вечером, когда я вернулся домой, – продолжал Райан, – у меня на ноге, кроме царапин, появился синяк. Вся лодыжка почернела и распухла – с такой силой схватила меня эта… в общем, то, что живет в воде. То, что живет в воде… – Ну, как думаешь, я свихнулся? Я покачала головой. – Если ты и свихнулся, значит, и я тоже, – сказала я и глубоко задумалась. На самом деле я была не лучше Райана – скрытность давно стала моей второй натурой. Никому и никогда я не рассказывала о том, что мне довелось видеть, испытать, почувствовать. Единственным человеком, с которым я была более или менее откровенной, была Барбара, мой психотерапевт, но даже ей я не рассказывала всего. Потом я вспомнила слова Дианы, которая довольно точно определила наше общее семейное свойство, или, лучше сказать, порок. То, о чем мы не говорим, как будто перестает существовать. На протяжении десятилетий эта стратегия успешно работала, но к чему это в итоге привело? Я не очень долго пробыла социальным работником, однако мне было хорошо известно, что тщательно оберегаемые семейные тайны и секреты обладают свойством воспаляться, как гнойник, расти, превращаться в нечто более серьезное и страшное. Против этого существовало только одно средство – повернуться к проблеме лицом, вытащить ее на свет, обсудить во всех деталях. Только после этого можно было надеяться, что проблема перестанет быть проблемой, будет решена тем или иным способом или сойдет на нет сама по себе. Загнать проблему вглубь, молчать о ней означало создать десяток новых. Да, я прекрасно знала это правило, но использовать его в своей жизни мне все время что-то мешало. Впрочем, еще не поздно было попробовать. – Когда я была маленькой, – заговорила я очень быстро, чтобы не передумать, – я отправилась к бассейну ночью одна. Это было вскоре после того, как тебя что-то… оцарапало. И я… я тоже видела что-то. Или кого-то. Это была девочка… – Темноволосая? В белой рубашке? – Райан смотрел на меня с надеждой, но и со страхом. – Нет. У нее были светлые волосы и голубое платье. Я думаю… я думаю, это была Марта. – Какая еще Марта? Кто это? – Воображаемая подруга моей второй тетки, Риты. Семилетняя девочка, которая жила на дне бассейна, но иногда выходила из него на сушу. – Господи! – вырвалось у Райана. – Что касается девочки, которую видел ты… – Я сглотнула. То, что́ я собиралась сказать, не укладывалось ни в какие рамки. – Мне кажется, это была Рита. Райан откинулся назад. Поставив стул на две задние ножки, он слегка раскачивался вперед и назад. – Марта… она тоже реально существовала, но давно, – продолжала я. – Во всяком случае, я так думаю… Семилетняя Марта Вудкок утонула в источнике в 1929 году. Лекси узнала об этом, когда изучала историю отеля, который стоял когда-то на месте нашего дома. Я нашла страницу из ее дневника, где перечислены имена тех, кто когда-то утонул в бассейне. – Ты хочешь сказать, что… что девочки, которых ты и я видели в бассейне, – обе в нем утонули? – Райан с силой потер лицо. – Знаешь, теперь я вспоминаю еще кое-что из того, что говорила Лекси. Тогда я был не готов воспринимать ее слова и поэтому просто пропустил их мимо ушей, но теперь… Лекси тоже кого-то видела. – Кого же? Одну из девочек? – Нет. Она сказала – это была бледная темноволосая женщина. Взрослая. Короткий сон после ночного купания. Женщина из альбома Лекси! – Лекси говорила – она тоже появилась из бассейна. А еще она говорила, что там, на дне, есть и другие. Она их тоже видела, но потом решила, что, быть может, на самом деле там есть только одна… одно существо, которое может принять какой угодно облик. – Не понимаю, – сказала я. – Я тоже сначала не понял. Лекс говорила очень быстро – ну, ты знаешь, как она умеет… умела. Она сказала, что с каждой поглощенной жизнью это существо становится сильнее. Именно поэтому вода из бассейна может исцелять любые болезни, исполнять желания и все такое… Она как бы завладевает этими людьми, удерживает, растворяет в себе. Каждый, кто утонул в источнике, становится его частью и… – Он тряхнул головой. – Когда я все это слушал, мне казалось – Лекси несет чушь, но теперь… – Знаешь, что я тебе скажу, Рай? Все это просто… – Я запнулась. Просто что? Невозможно? Невероятно? Просто еще один образчик бреда, порожденного больной психикой? – Когда твой отец высыпал в воду пепел, он сказал, что это она ему велела, так?.. – Теперь уже Райан заговорил быстро, словно у него в голове сами собой вставали на место фрагменты головоломки. – Возможно, это действительно так. Дело только в том, что он видел не настоящую Лекси и разговаривал не с ней, а с ее подобием. С фантомом, марионеткой, которая лишь исполняет волю того, кто на самом деле обитает на дне. Я задумалась, но не о его словах, а о том, сколько раз моей сестре удавалось завлечь других в иррациональный сад своего безумия – завлечь вопреки их желанию и здравому смыслу. Даже сейчас, когда Лекси была мертва, она пыталась подчинить меня своей воле. Да и Райан, похоже, по-прежнему находился под ее влиянием. – Все это, конечно, полный бред, – снова сказал он, потирая лицо ладонями. – И все же, Джеки… Как бы ни обстояло дело в действительности, мне кажется, что тебе не стоит оставаться в Ласточкином Гнезде. Это может быть… опасно. Казалось, он искренне обеспокоен и боится. Совсем как тот двенадцатилетний мальчишка, который без оглядки бежал прочь от бассейна. – Поверь, – продолжал Райан, – будет гораздо лучше, если ты и твой отец проживете оставшиеся до вашего отъезда дни у Дианы. Или у меня – у нас как раз есть свободная комната. Где угодно, лишь бы подальше от этого дома и бассейна! Я поморщилась. Мне казалось, что кофе, который я выпила, сейчас прожжет у меня в желудке дыру. Чтобы как-то потушить пожар, я отломила кусочек булочки, но почувствовала, что все равно не смогу его проглотить, и положила обратно на тарелку. – Я улетаю послезавтра, – сказала я. – И Тед тоже. Думаю, даже если мы останемся в Ласточкином Гнезде, за оставшиеся полтора дня с нами ничего не случится. На этом наш разговор закончился. На прощание Райан крепко меня обнял. – Будь осторожна! – прошептал он мне на ухо, но прозвучало это скорее как угроза, чем как предупреждение. * * * Выйдя из «Голубой цапли», я сразу же позвонила Барбаре и, шагая по направлению к Ласточкиному Гнезду, рассказала ей обо всем, что случилось. – Да это же типичный случай folie à deux![11] – воскликнула она. – Что-что? – переспросила я. – Folie à trois, если точнее. А если считать и твоего отца, то folie à quatre. – Извини, но по-французски я знаю только «спасибо» и «пожалуйста». – Это коллективное помешательство, – пояснила Барбара. – Совместная мания, когда бредовые идеи и галлюцинации передаются от человека к человеку. Встречается не так уж редко… В твоем случае, я думаю, речь может идти о семейной мании. – Спасибо, ты меня очень утешила, – сказала я. – Главное, я так и не поняла: я спятила или нет? Прежде чем ответить, Барбара долго молчала. Так долго, что мне сделалось не по себе. – Это все го́ре, Джеки, – промолвила она наконец. – Горе и скорбь. Неожиданная утрата единственной сестры стала для тебя сильным стрессом, к которому прибавились и неизбежное в таких обстоятельствах чувство вины, и сожаление, и старые воспоминания. Кроме того, ты вбила в голову, что если ты разберешься в бумагах, которые остались от сестры, ты сможешь понять, что с ней случилось. Все вместе сделало тебя уязвимой, или, лучше сказать, излишне восприимчивой, к иррациональным теориям, домыслам и легендам. Тебе повсюду мерещится заговор, преступление, инопланетяне… даже не знаю – что еще! И на этом фоне…