– Вообще-то, пипеткой было бы удобнее, – сказала наконец Миртл. – Возьми в ванной, в аптечке рядом с зеркалом, – ответила я. * * * Банку и пипетку Миртл оставила мне, и я спрятала их в ящик моего ночного столика. До того как Уилл вернулся домой, я успела дать Маргарет еще несколько капель воды. Третью порцию она получила уже вечером, когда после ужина Уилл отправился в гостиную, чтобы выкурить трубку. Уилла я позвала, когда переодевала Мэгги перед сном. Он примчался в ту же секунду. Вероятно, он решил, что у нашей дочери остановилось сердце или что она перестала дышать. Но Маргарет лежала на пеленальном столике и как ни в чем не бывало сучила ручками и ножками. Ее грудка равномерно вздымалась и опускалась, как у всякого здорового ребенка, а крошечные ногти и губы были совершенно нормального, розового цвета. И не только губы – она вся была розовенькая и пухлая и дышала, казалось, без малейшего напряжения. Никаких хрипов и сипения я, во всяком случае, не слышала. Когда Уилл коснулся пальцами ее щеки, Маргарет негромко взвизгнула от удовольствия. В тот вечер она долго сосала грудь, пока не насытилась. Потом Мэгги уснула и впервые за все время спокойно проспала до утра. – Ничего не понимаю! – признался Уилл, когда на следующий день выслушивал ее сердечко с помощью стетоскопа. – Никаких хрипов, а сердце стучит как часы. – А может, нам и не надо ничего понимать, – сказала я. – Что, если это просто чудо? – Чудо… – медленно повторил он, словно пробуя это слово на вкус. Я кивнула и улыбнулась. Я – миссис Монро, и я верю в чудеса. Глава 23 20 июня 2019 г. – Лекси называла это место «приютом чудаков», – сказал мне Райан, когда мы подъехали к Эджвудскому дому престарелых. Это было длинное, приземистое, одноэтажное здание, стоявшее на опушке леса, довольно далеко от города. Его стены были отделаны темным сайдингом, благодаря чему оно почти полностью сливалось с окружающим ландшафтом. «Приют чудаков»? Что ж, Лекси вполне могла такое придумать. Очень даже запросто. – Мне кажется, – продолжал Райан, – она не имела в виду ничего плохого. Напротив, здесь ей даже нравилось. Она навещала бабушку раз в неделю и часто садилась играть с ней и с другими стариками в скребл или в червы. Здесь ее все любили. Однажды, когда штатный пианист заболел, Лекси сама села за рояль и стала разучивать со стариками старый рок-н-ролл. Когда я приехал, они хором пели «Черничный холм». Я представила, как Лекси одной рукой барабанит по клавишам, а другой – дирижирует (а хор стариков вразнобой поет о «наслаждении»), и фыркнула. Должно быть, зрелище было еще то. Жаль, что я его не видела. – Должен тебя предупредить, – добавил Райан, сворачивая на крошечную парковку и выключая двигатель. – У бабушки бывают, гм-м… странные идеи. В целом она достаточно адекватна, но ведь ей уже почти девяносто, и иногда она соображает… не слишком хорошо. Иногда она говорит вещи, которые кажутся бессмысленными, или забывает, какой сейчас год на дворе. Например, она может говорить о своей матери так, словно только недавно с ней виделась, а ведь она давно умерла. В общем, имей в виду: не все, что скажет бабушка, следует воспринимать в буквальном смысле. – Ладно, – сказала я. – И спасибо, что вселил в меня уверенность и оптимизм. Мы вошли в здание и остановились у регистратуры. Дежурная медсестра записала нас в книгу. Впрочем, Райана она узнала сразу. – Ширли только что пообедала и вернулась к себе в комнату, – сообщила она. И Райан повел меня по длинному коридору. Мы миновали большой зал, где стоял рояль, зал для физических упражнений, холл с телевизором и библиотеку. Дальше начинались жилые комнаты. На большинстве дверей было по две фамилии, но бабушка Райана жила одна. На двери ее комнаты номер 37 было только одно имя: Ширли Дюфрен. – Никак это мой любимый внучок?! – воскликнула Ширли, когда Райан, постучав, вошел. Комната оказалась на удивление уютной. Регулируемая кровать больничного типа была застелена красно-розовым покрывалом, поверх которого лежало несколько подушек в ярких наволочках. На стене висел нарядный лоскутный коврик, на книжных полках выстроились книги и фотографии. У окна стоял небольшой письменный стол и мягкое кресло, задрапированное тканью с растительным орнаментом. – Да, это я, – отозвался Райан, целуя бабушку в щеку. – Вообще-то, я ее единственный внук, – пояснил он, повернувшись ко мне, – так что быть «любимым» не самая трудная задача. Я это к тому, тебе вовсе не обязательно преклоняться перед моими исключительными моральными достоинствами. – Не обращай на него внимания, детка, – сказала мне Ширли. – Я рада, что ты пришла. Посиди-ка со мной немного. – Она указала на кресло, и я послушно села. – Вот какая ты стала, Джеки! – сказала Ширли и улыбнулась. – Твоя бабушка могла бы тобой гордиться. Жаль, что она так рано ушла от нас. Я кивнула: – Мне тоже жаль. Про себя я, впрочем, подумала, что бабушке, пожалуй, было бы очень тяжело, доживи она до сегодняшнего дня. Потерять сначала дочь, потом – внучку, которые умерли одной и той же смертью, утонув в одном и том же бассейне, – даже не знаю, как бы она это вынесла! – Знаешь, ты очень на нее похожа, – говорила тем временем Ширли. – На свою бабушку в молодости, я хочу сказать. Я снова кивнула, хотя никакого особого сходства никогда не замечала. Разве что и у бабушки, и у меня были темные волосы. – Райан, дорогуша… – Ширли повернулась к «любимому внуку». – Будь добр, сходи к Бекки. Быть может, тебе удастся уговорить ее дать нам чаю с печеньем. – Ну, не знаю, получится ли… – Райан с сомнением пожал плечами. – Ты сама знаешь: Бекки все и всегда делает строго по правилам. – Тогда сходи на кухню сам. Прояви находчивость и инициативу. Отправляйся! – Слушаюсь, мэм. – Райан поднял руки в знак шуточной капитуляции, потом, слегка приподняв брови, быстро взглянул на меня: «Ты не против?» Я чуть заметно качнула головой, и он вышел, а я повернулась к Ширли. – Миссис Дюфрен… – начала я. – О нет, дорогая. Зови меня просто Ширли. Всю жизнь она была для меня «миссис Дюфрен», поэтому называть ее Ширли мне было неловко, но я решила попробовать. – Хорошо, Ширли… – поправилась я. – Я приехала, чтобы попросить у вас помощи в… в одном деле. Мне нужно побольше узнать об отеле, который когда-то стоял на месте нашего Ласточкиного Гнезда. Вы что-нибудь о нем знаете? Лицо старухи внезапно помрачнело. – Это они тебя подослали? Те, которые живут в воде? – Н-нет. Я просто хотела… – Понятно. Ну что ж, дорогуша, я расскажу. Правда, мне известно совсем немного, но зато у меня есть старые фотографии. Их сделали и мои собственные родители, и дедушка с бабкой. – Поднявшись, Ширли подошла к книжным полкам и взяла в руки старый альбом для фотографий, переплетенный в коричневую кожу. Положив его на стол, она открыла его на снимке, на котором был запечатлен отель, а перед ним – довольно многочисленная группа людей: мужчины в старомодных костюмах, женщины в униформе горничных. «15 мая 1929 года, – было написано внизу. – День официального открытия отеля «Бранденбургский источник». Ширли листала страницы, и передо мной возникали новые и новые фото, в основном – крупные планы отеля и сада. На одном из снимков промелькнул каменный бассейн. Подпись внизу гласила: «Целебный источник». – Постойте! – воскликнула я. – Это и есть тот самый источник? Наш источник? Ширли кивнула: – Да, разумеется. В те времена он был гораздо меньше. Он стал таким, как сейчас, только после того, как его расширили по желанию твоего прадеда. На другом снимке я увидела фонтан перед фасадом отеля. Он был окружен цветочными клумбами, а по лужайке бродили три павлина. Я моргнула, не веря своим глазам. – Там были павлины? – Тогда это было модно, – слегка пожала плечами Ширли. – Соответствовало представлениям о роскоши и прочем. Насколько я знаю, они свободно ходили по территории и только на зиму их загоняли в теплое помещение. Между прочим, когда мы с твоей бабушкой были девчонками, мы встречали в лесах потомков этих павлинов. Они, разумеется, одичали, но это были именно павлины. Эти трое на снимке – самцы, но, должно быть, были и самки, раз они смогли размножиться. Не представляю, как они пережили наши морозы! Наверное, кто-то из местных их подкармливал, а то и прятал в своем курятнике. – Она хмыкнула. – А может, они сами нашли себе убежище в чьем-нибудь заброшенном амбаре. Я вспомнила павлина, о котором Лекси прожужжала нам все уши. Неужели она действительно видела в лесу отдаленного потомка одного из этих трех красавцев? Невероятно! Через столько лет… Мне всегда казалось, что сестра это просто придумала, вообразила, но сейчас я подумала, что, возможно, она говорила правду. Хотелось бы мне знать: что еще из тех вещей, о которых Лекси так любила рассказывать и которые я привыкла считать плодами ее больного воображения, существовало на самом деле? Ширли перелистнула еще несколько страниц, и я увидела группу мужчин, которые с мрачными лицами стояли среди груд обугленных бревен. На заднем плане виднелась наполненная водой черная яма – остатки подвала. – Говорят, – сказала Ширли, – отель сгорел за считаные минуты. Огонь распространился так быстро, что не все успели выскочить. Погибло полтора десятка человек. – Она закрыла альбом. – Как это ужасно! Ширли кивнула: – Твоя бабушка не любила говорить об отеле. Это место, этот источник… в наших краях у них довольно мрачная репутация. Когда я была девочкой, мне не разрешали ходить к вам в Ласточкино Гнездо именно по этой причине, а уж о том, чтобы купаться в бассейне, и речи быть не могло! Мои родные всеми силами старались оградить меня от дружбы с твоей бабушкой, от общения с ее родителями. Мне говорили – эти люди не наши, они приезжие, чужаки… Но я не слушала и продолжала встречаться с твоей бабушкой тайком. Несколько раз я даже прокрадывалась к бассейну… Она некоторое время молчала, глядя на закрытый альбом на столе, потом заговорила вновь. – Иногда, гуляя в лесу, мы находили всякие предметы из отеля. У нас даже игра была – кто соберет больше интересных вещей. Мы находили старые бутылки, столовое серебро, осколки чашек и тарелок и прочий мусор. В глубине леса, на берегу ручья, мы построили из веток и коры крошечную хижину и сносили все находки туда. Это был наш музей. Или, точнее, музей старого отеля. – Мы с Лекс тоже кое-что находили, – сказала я. – Дверную ручку, вентиль от крана… знаете, такой фаянсовый, как делали раньше, серебряную вилку и разные осколки. Мы показали их бабушке, но она велела нам не играть в лесу. И она ни за что не хотела рассказывать нам об отеле! – У твоей бабушки были на это свои причины. В первую очередь ей хотелось защитить вас. Она знала, как сильно вы с сестрой любите Ласточкино Гнездо и бассейн, и делала все, что могла, чтобы они не ассоциировались у вас с разными пугающими историями из прошлого. С этими словами Ширли снова подошла к полкам и взяла в руки небольшую деревянную шкатулку, на крышке которой был очень искусно вырезан какой-то цветок. Подсев к столу, она открыла шкатулку. – Я до сих пор храню кое-что из тех сокровищ, которые мы когда-то нашли. – И Ширли достала из шкатулки осколок суповой тарелки с широкой золотой каймой вдоль края, потом – потемневшую серебряную ложку с узором на черенке, который был точно таким же, как на найденной мной и Лекс вилке. И ложку, и тарелку она держала в руках так торжественно, словно это и в самом деле настоящие сокровища или даже какие-то священные предметы.