Страшная новость произвела на меня ошеломляющее действие. Мне даже показалось – я вдыхаю горький запах дыма и чувствую жар раскаленных углей. По моему лицу стекали крупные капли пота, голова кружилась, к горлу подкатывал комок. Словно сквозь толстый слой ваты до меня донесся голос Миртл: – Ты, кажется, говорила, что переписываешься с Элизой Хардинг… Ты знала, что она утонула? – Она пристально всмотрелась в мое лицо, но я отвернулась. Цена, которую он назначает, пропорциональна полученному дару… Напиши мне, исполнилось ли твое желание?.. Прежде чем ответить, я расправила на животе платье и прижала к нему ладони, словно стараясь защитить ребенка от страшных новостей. – Нет, – солгала я. – Бедняжка Элиза… Какой ужас! Миртл хотела сказать что-то еще, но в этот момент в притворе появилась Ханна Эдселл с огромным подносом, на котором стояли тарелки с жареными цыплятами, картофельным пюре, клюквенным соусом и бобами. – Все готово, можно накрывать! – сказала она весело. Я все еще сжимала в руках газету. Расстаться с ней я была не в силах. Тем временем из подвала поднялась Рут Эдселл – тоже с подносом. – Позвони в гонг, Этель, – попросила она. – Пусть люди понемногу рассаживаются. * * * Уилл и я ужинали в третью смену. Рядом с нами за столом оказалась Миртл, а также мистер и миссис Миллер. – Ты уже рассказала Уиллу? – спросила Миртл. – О чем это? – спросил мой муж, слегка приподняв брови, и я бросила на него виноватый взгляд. Все время, пока ужинали две первые смены гостей, я хваталась то за одно, то за другое дело, стараясь занять себя чем угодно, лишь бы не думать о пожаре и о том, что́ все это может означать. Обсуждать новости с Уиллом мне хотелось меньше всего, и теперь я не знала, что ему сказать. За меня ответила Миртл. – Бранденбургский отель сгорел дотла! – выпалила она. – Я слышал об этом, – вмешался мистер Миллер, который сидел за столом напротив нас. – Кажется, были жертвы… – В газете пишут – погибло пятнадцать человек, – сказала Миртл. – А от отеля осталась только кучка углей. – Ее лицо блестело от испарины, хотя день склонялся к вечеру и на открытом воздухе стало заметно свежее. – Какой ужас! – воскликнул Уилл. – Мы были там в июне, правда, Этель? Я кивнула. Во рту у меня было сухо, как в пустыне. Я вспомнила, как мы с Уиллом танцевали в уютном ресторанном зале, вспомнила павлинов, сладкий запах роз в саду и дорожку к источнику. – Ты, кажется, ждала миссис Хардинг в гости? – продолжал Уилл. Я хотела ответить, но, несмотря на все усилия, так и не сумела издать ни звука. Я только открывала и закрывала рот, словно выброшенная из воды рыба. И снова за меня ответила Миртл: – Она умерла, бедняжка, но пожар тут ни при чем. В газете написали – она утонула в бассейне недели две тому назад. – Боже мой! – Уилл отложил вилку и повернулся ко мне: – Ты знала? Он ждал ответа, и я отрицательно покачала головой. На этом силы мои иссякли, и я закрыла глаза. Я – миссис Монро, глава комитета по подготовке осеннего фестиваля. Мы ужинаем с друзьями, и мой муж сидит рядом со мной. Мы ждем ребенка. Весной у нас родится крепкая, здоровая девочка. Я так крепко сжала кулаки, что ногти впились глубоко в ладони. Казалось, еще немного, и из-под них брызнет кровь. Боль помогла мне немного прийти в себя. Открыв глаза, я взяла вилку и, отрезав кусок пирога с цыплятиной, отправила его в рот. Мясо показалось мне пересоленным, а соус – слишком кислым и густым. Тесто во рту превратилось в безвкусную клейкую массу, но я заставляла себя жевать и глотать, чтобы никто ничего не заподозрил. Цена, которую он назначает… – Моя тетка Ирма живет в Бранденбурге, – вступила в разговор миссис Миллер. Ее губы были измазаны в клюквенном соусе, словно в крови. – Она говорит, люди, страдающие самыми ужасными болезнями, приезжали на источник со всей страны. Многие действительно исцелялись, но с некоторыми происходили потом всякие несчастья… Я выпустила из рук вилку, и она упала на стол, громко звякнув о тарелку. – Несчастья?.. – переспросила я. – О да! – кивнула миссис Миллер. – Говорят, что слепой фермер промыл глаза водой из источника и прозрел, но через два месяца все его коровы пали от неизвестной болезни, а потом еще брата убило молнией. В общем, как в пословице, только наоборот: нет добра без худа. Напиши мне, исполнилось ли твое желание… На мгновение мне показалось, будто я куда-то уплываю, удаляясь от моего мужа, соседей и друзей. Все вокруг заволоклось плотным туманом, сквозь который я едва расслышала голос Уилла. – По-моему, это просто ерунда, – сказал он, насаживая на вилку фасоль. – В американской глуши бытуют самые фантастические суеверия и предрассудки. – Уилл покачал головой. – Пожар в отеле и смерть миссис Хардинг – это действительно большое несчастье, но… Подобные вещи, к сожалению, случаются достаточно часто, и наделять их сверхъестественным значением совершенно ни к чему. Я хотела сказать ему, что между источником, отелем и нашим ребенком есть связь и что пожар – это дурной знак, но снова не смогла найти слов. Вместо этого я продолжала уплывать, отдаляться от них, пока все четверо не превратились в крошечные, едва различимые точки. 11 ноября 1929 г. Снова плохие новости! В газетах пишут, что фондовый рынок рухнул, банки закрываются, крупные и мелкие компании одна за другой объявляют себя банкротами. Я, конечно, не очень хорошо в этом разбираюсь, но меня не оставляют дурные предчувствия. Похоже, впереди трудные времена. Уилл уговаривает меня не волноваться; он уверен, что мы переживем кризис легче, чем другие, поскольку врачи нужны всегда, к тому же у нас есть кое-какие сбережения, но я продолжаю беспокоиться. Трудно быть спокойной, когда не знаешь, что станет с тобой завтра. Будь я одна, я, быть может, и прислушалась бы к его словам, но меня снедает тревога за нашу малышку, которая должна появиться на свет меньше чем через четыре месяца. Вряд ли за это время ситуация изменится к лучшему. Я, впрочем, очень стараюсь улыбаться и выглядеть спокойной и счастливой. «Я – миссис Монро, – твержу я себе. – Я и мой муж любим друг друга. Нам нипочем любые штормы и ураганы». Между тем ситуация действительно ухудшается, и дело не только в том, что люди нищают и теряют работу. У мужа Миртл возобновились боли в спине. Он чувствовал себя все хуже и хуже и в конце концов снова потерял способность ходить. Теперь Феликс инвалид, прикованный к креслу на колесах. Миртл говорит, что его мучают ужасные боли. Уилл, к сожалению, не может ничем помочь, если не считать опийной настойки, которую он прописал Феликсу, чтобы хоть немного облегчить его страдания. «У него поражены суставы и поврежден позвоночник, – сказал он мне. – Ведь пулю, которая его ранила, так никто и не удалил. Просто поразительно, что он вообще мог ходить!» Миртл призналась мне, что собирается съездить в Бранденбург, чтобы набрать для мужа воды из источника. Болезнь Феликса сильно на нее подействовала. За последние недели она сильно похудела, под глазами залегли темные тени, лицо проре́зали глубокие морщины, которых раньше не было. Выглядела она скверно, и я попыталась отговорить Миртл от ее намерения. – Там же ничего нет, – сказала я. – Ты сама сказала, что отель сгорел, осталось одно пепелище. – Отель, может, и сгорел, но источник наверняка действует, – возразила она. – Все равно это очень опасно, – не уступала я, вспомнив фотографию в газете: груды головешек и глубокий черный провал на месте подвала. – Ничего не поделаешь, я должна попытаться, – вздохнула она. – Для Феликса это единственный шанс снова встать на ноги. Вчера она уехала – уехала в машине мужа, которой едва умела управлять. Сегодня я весь день гляжу на серое небо, на голые деревья, которые, словно замерзшие великаны, дрожат на ледяном ноябрьском ветру, и гадаю, как она там? Нашла ли она дорогу? Что она увидела на том месте, где был отель? Я не особенно религиозна и почти не верю в молитвы. В традиционные молитвы, я имею в виду. И все же я не выдержала и поставила за Миртл свечку. – Прошу Тебя, помоги ей! Помоги и сохрани от зла! – прошептала я. Потом я пошла в ванную, достала булавку и нацарапала на лодыжке маленькую букву М. 12 ноября 1929 г. Миртл вернулась! Она зашла ко мне прямо с дороги, одетая в толстое пальто, шарф и теплую вязаную шапочку с помпоном. Увидев ее, я испытала такое облегчение, что крепко обняла и от души расцеловала. Мне, правда, показалось странным, что Миртл стоит неподвижно и никак не реагирует на мое приветствие, но я не обратила на это внимания и потащила ее в кухню, где как раз поспел чай. На десерт у меня был свежий яблочный пирог, и я отрезала Миртл большой кусок. В кухне было тепло и уютно, но Миртл не спешила снимать пальто. Она даже шарф не развязала и только стащила с головы шапку. – Никак не могу согреться, – пожаловалась она и, сунув руку в карман пальто, достала небольшую склянку с водой из источника и протянула мне. На мгновение мне показалось, будто вода светится. Это, конечно, была только игра света, но впечатление все равно было чрезвычайно сильное, и я почувствовала себя так, словно держу в руках полную банку звезд. – О-о-о! – выдохнула я. Это было все, на что я оказалась способна, хотя на языке у меня вертелись тысячи вопросов. Осталось ли что-нибудь от отеля? Сильно ли пострадал розарий? Куда девались павлины? Миртл, очевидно, почувствовала мое нетерпение и, не дожидаясь вопросов, начала свой рассказ: – До Бранденбурга я доехала без приключений. Задерживаться в городе я не стала и сразу поехала на холм, где стоял отель. Как я и думала, источник совершенно не пострадал; даже ограда вокруг сохранилась, хотя пожарные и брали из него воду. Замок на калитке, правда, сломали, но это вполне понятно. Но когда я подошла к бассейну, я увидела… В воде кто-то был! Рука, в которой Миртл держала чашку, задрожала, чай выплеснулся на скатерть, но она ничего не заметила. – Только не говори мне, что я сошла с ума, Этель! Обещай мне! – Конечно, обещаю! – сказала я, накрывая ладонью ее вторую руку, лежавшую на столе. Рука была холодной как лед, но я решила, что Этель просто никак не согреется после того, как провела несколько часов за рулем. – Все в порядке, рассказывай. – Я увидела голую женщину, – сказала Миртл, опуская на стол чашку с чаем, из которой так и не сделала ни глотка. – Она как ни в чем не бывало плескалась в бассейне, словно на дворе лето и ни холод, ни ветер на нее не действуют. – Женщину?