Теперь я уже ощущаю ее. Чувствую, как она плавает внутри меня, словно маленький головастик, как она с каждым днем растет и набирается сил. Я ем шпинат, печенку и сырые яйца, чтобы она росла быстрее. Каждый день я хожу на реку, сажусь на траву и подолгу разговариваю с моей девочкой, слегка похлопывая себя по животу ладонью. Тук-тук, малышка, ты дома? Ты меня слышишь, моя единственная? Стрекозы, сверкая алмазными крыльями, порхают вокруг нас, словно феи, а сверчки поют нам свои лучшие песни. Лето подходит к концу, но еще очень тепло, и я снимаю туфли и зарываюсь пальцами в спутанную, нагретую солнцем траву. Ты – моя сбывшаяся мечта, говорю я дочери, и мои слова сливаются с негромким журчанием реки. Иногда мне даже кажется, что я обращаюсь к ней не на английском, а на каком-то другом языке – на языке воды, быть может. – Я ощущаю, как она толкает меня пяточкой, – говорю я Уиллу. Он смеется и отвечает, мол, еще рано, но он ошибается. Я чувствую эти толчки – легкие, как удары крыльев мотылька, залетевшего ко мне в живот. Пританцовывая, я хожу по кухне и повторяю нараспев: – Да, сэр, это мой ребенок! Нет, сэр, я его чувствую, что бы вы ни говорили. Уилл смеется, берет меня за руки и танцует со мной. * * * Я получила очередное письмо от Элизы. У нее замечательные новости: буквально на днях маленький Чарли Вудкок встал на ножки и сделал первый в жизни шаг. И пусть он ходит пока не очень уверенно, главное – ходит! Это чудо, пишет Элиза. Самое настоящее чудо. Его родители, разумеется, в восторге. Они уже решили задержаться в отеле еще на две недели, чтобы маленький Чарли мог подольше принимать целебные ванны. * * * Моя сестра Бернис прислала нам одеяльце, которое она сшила для ребенка своими руками, – очаровательное атласное одеяльце, украшенное большими желтыми звездами. Я тоже понемногу шила занавески для детской: сидя за новеньким «Зингером», я нажимала ногой на педаль и негромко напевала себе под нос в такт каждому движению: «Я – миссис Монро, и я шью занавески для детской!» Для занавесок я выбрала очаровательную кремовую ткань, которую задумала обшить широкой желтой каймой – в тон звездам на одеяльце, которое прислала сестра. Уилл выкрасил свою старую колыбель белой краской, а я начала наполнять шкаф маленькими одежками: мягкими фланелевыми рубашками, ползунками, вязаными шапочками и носочками. Больше всего мне нравились крошечные ботиночки из мягкой белой кожи – время от времени я доставала их из шкафа и говорила им «Привет!», а потом надевала на пальцы и стучала ими по столу, притворяясь, что ботинки танцуют джигу. Кроме того, я купила большую яркую картину, на которой был изображен павлин, – она напоминала мне об отеле и волшебном источнике. Картину я повесила над колыбелью, думая о том, какие замечательные, светлые сны будут сниться маленькой девочке, которая растет внутри меня. Немало хлопот доставлял мне осенний праздник, до которого оставалось уже меньше месяца. Списки гостей, расписания, накладные – за всем нужно было следить, и следить внимательно. Уилл говорил мне, что я похожа на маршала, планирующего генеральное сражение, и предупреждал, что я не должна слишком утомляться. Но я и не утомлялась; я испытывала только здоровую усталость, и это было даже приятно. Откровенно говоря, я только радовалась, что у меня есть чем заняться. Я давно знала: если у тебя есть какое-то дело, время летит незаметно, а мне только того и надо было. И каждую ночь мне снился отель и бассейн с удивительной водой. Во сне мне чудилось, будто он окликает меня по имени и зовет искупаться. «Иди, поплавай! – слышалось мне. – Иди скорее, моя любимая крошка!» Почти всегда я соглашалась и медленно сходила в воду, чувствуя, как она баюкает и ласкает мое тело, словно умелый любовник, как нашептывает на ухо нежные слова и обещания, открывает секреты, которые не дано знать никому больше. Однажды вода сказала мне, что у нее есть имя. Какое же, спросила я, и вода шепнула: «Мое имя похоже на журчание потока, который бежит глубоко под землей. Оно просачивается сквозь песок, размывает камень, обращает железо в прах. Но ты все равно не сможешь его выговорить, даже если будешь стараться всю жизнь». Еще мне снилось, будто я достаю из воды ребенка – моего ребенка, рожденного водой, драгоценный дар, явившийся из глубины и, как мне казалось – откуда-то не из нашего мира. У крошечной девочки, которую я держала в руках, были жабры и плавники, но я все равно любила ее, любила так, как не любила еще никого и никогда. «Она наша, – шепнула вода. – Твоя и моя». * * * 9 сентября 1929 г. Сегодня пришло новое письмо от Элизы. «Дорогая Этель! К сожалению, у меня ужасные новости! Маленькая Марта Вудкок упала в бассейн и утонула. Ее брат Чарли ходит почти нормально, его ножки с каждым днем становятся все сильнее. Его родители были на седьмом небе от счастья, пока не произошло это несчастье с Мартой. Вчера она куда-то ушла из столовой одна, но ее никто не хватился. Мы здесь уже привыкли, что девочка ходит везде сама, здоровается с постояльцами или навещает меня в саду. А спустя два часа родители нашли ее в бассейне. Они, конечно, сразу ее вытащили, но было уже поздно. Как ты понимаешь, для них это была настоящая трагедия, да и для всех нас тоже. Из-за этого случая Бенсон принял решение на время закрыть отель. Через неделю мы снова откроемся, но сначала нужно принять меры предосторожности. Бассейн огородят высоким забором, сделают стенд с веревками и плавательными кругами, кроме того, у воды будет постоянно дежурить спасатель. Кажется невероятным, что с Мартой могло случиться такое несчастье. Она была такой живой, такой радостной и счастливой! Я помню, как мы вместе гуляли в розарии и она держала меня за руку и расспрашивала о цветах, а теперь ее нет, и это просто ужасно! В городе много говорят об этом случае, да и мои родные, конечно, тоже в курсе. Некоторые утверждают, что чего-то подобного следовало ожидать. «Источник не только дает, но и берет», – говорят они. Неужели это правда? Мысль об этом мешает мне заснуть, и чем больше я об этом думаю, тем страшнее мне становится. Твоя Элиза Хардинг». Я несколько раз перечитала письмо, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. Первым моим побуждением было рассказать о смерти Марты Уиллу, но я не смогла. Я открывала рот, чтобы заговорить, но слова застывали на языке. В конце концов я отправилась в ванную и восемь раз вонзила в себя булавку. Крошечные капельки крови на моей бледной коже расцветали, будто диковинные цветы, образуя правильную окружность. Наконец я успокоилась настолько, что вернулась в столовую и присоединилась к Уиллу за обеденным столом. Пока мы ели, я улыбалась, кивала и болтала какие-то глупости, но все это время я мысленно повторяла как заклинание: «Я – миссис Монро. Я обедаю со своим мужем. У нас очаровательный дом, и мы ждем ребенка. Все хорошо, хорошо, хорошо». Кровь просочилась сквозь мои чулки и засохла на них маленькими темными пятнышками. Глава 13 18 июня 2019 г. На обратном пути в Ласточкино Гнездо мой отец заснул. Уже в городе я остановилась у писчебумажного магазина и купила несколько папок с кольцами и прозрачных пластиковых конвертов, чтобы привести в порядок заметки сестры. В зоомагазине по соседству я купила огромный пакет кошачьего корма, наполнитель, витамины и несколько игрушек в виде тряпичных мышей. Остановив машину около дома, я разбудила Теда. – О господи! – пробормотал он, с трудом открывая глаза. – Замок Дракулы все такой же! – И он демонстративно передернулся. Когда мы вошли в прихожую, он заявил, что после «перелета через полстраны» ему просто необходимо «как следует выспаться», и я помогла ему устроиться в комнате рядом с моей, где в детстве спала Лекси. Получив дом в собственность, моя сестра перебралась в бывшую бабушкину комнату в конце коридора, и большинство ее вещей все еще было там. Их еще предстояло разобрать, о чем я не могла даже думать без содрогания. Потом, решила я, закрывая дверь в комнату. При этом мне показалось, будто я слышу, как Лекси хихикает у меня над ухом. С глаз долой – из сердца вон? Пока Тед разбирал свою сумку, в спальню проник Свинтус. – Привет, Свиненыш! Ты еще здесь? – окликнул его отец. Против моего ожидания, кот не испугался чужого человека – напротив, он подошел к Теду, потерся спиной о его брюки, окинул меня подозрительным взглядом и шмыгнул под кровать. Оказывается, Тед знал о коте! Интересно, почему меня это совсем не удивило? Глубоко вдохнув воздух, я постаралась взять себя в руки. Что толку ревновать? В конце концов, я сама установила эту дистанцию между собой и сестрой. Как говорила мне Барбара, в моей ситуации самое правильное – признать наличие обиды, а затем попытаться переформатировать свои эмоции, сосредоточившись на положительных моментах. В данном случае мне, видимо, полагалось думать о том, как это замечательно, что моей сестре нашлось кому рассказать о приблудном коте. – Тед, – сказала я, накрывая покрывалом кровать, которую я перед этим застелила свежим бельем. – Спасибо тебе. Спасибо за то, что ты всегда поддерживал Лекси. Он озадаченно посмотрел на меня и покачал головой: – Не всегда… Впрочем, я делал, что мог. Как и мы все, не так ли? Эти слова поразили меня прямо в сердце. * * * Убедившись, что отец устроен и ничто не помешает ему «выспаться как следует», я решила прогуляться в город. На ходу я вытащила телефон, собираясь позвонить Барбаре, но попала на голосовую почту. – Барбара, это Джеки Меткалф. Мне бы хотелось договориться о сеансе по телефону. То, что я приехала сюда… В общем, у меня есть кое-что, что мне хотелось бы обсудить. Всплыли старые проблемы, появились новые, и мне очень нужен человек, способный мыслить трезво и рационально. Прежде чем добраться до окраин Бранденбурга, я успела не раз подумать о том, что в детстве этот путь был, похоже, намного короче. Впрочем, тогда мы ездили в город на велосипедах, распевая по дороге песни, просто вопя во все горло или подначивая друг друга быстрее крутить педали. Первой остановкой на нашем маршруте служил обычно универмаг «Четыре угла», где мы покупали самые дешевые, но невероятно вкусные лакомства: лакричные палочки, засахаренные орешки, молочные ириски и мятный сироп в крошечных съедобных бутылочках. У нас в Массачусетсе такого не продавали – во всяком случае, не продавали в ближайшем к нашему дому магазинчике, да и вообще нигде (похоже, в Бранденбурге нашего детства даже простой сахар был слаще, чем в других местах). Оставив перед входом велосипеды, мы входили в магазин и, осторожно ступая по скрипучим дощатым полам, наполняли сладостями бумажные пакеты. Чтобы запить все это, мы обычно брали по бутылочке ледяного рутбира. Сейчас я шла по Нижней улице, которая раньше была грунтовой. Сейчас ее заасфальтировали. Нижняя пересекала склон холма и упиралась в Мейн-стрит. Дома, которые я видела вокруг, за эти годы почти не изменились – разве только немного обветшали, и я подумала, что над Бранденбургом существует невидимый стеклянный купол, защищающий его от воздействия времени – этакий рождественский «снежный шар», в который вставлена модель очаровательного новоанглийского городка. Вот и почта. Отсюда мы с Лекси посылали открытки маме, Теду и оставшимся в Массачусетсе подругам: «Прекрасно провожу время, каждый день купаюсь, бабушка передает привет». А вот пекарня «Голубая цапля». Теперь это было довольно большое процветающее предприятие, но все по привычке продолжали называть его просто пекарней. Я хорошо помнила те времена, когда за лимонно-черничными кексами, которые пекла сама Терри Меллер, люди приезжали аж из Бурлингтона. Отец Райана Рэнди знал всех покупателей по именам и всегда угощал нас с Лекси бесплатным горячим шоколадом со взбитыми сливками. Порой мы играли с другими городскими детьми, но сейчас я не могла припомнить ни одного имени. В памяти возникали лишь смутные образы какой-то девочки с длинными, очень светлыми волосами и мальчика в очках с толстыми стеклами. Другое дело – Райан. Для нас он был почти как родственник. Его и наша бабушки были близкими подругами, они даже росли вместе: предки Райана жили в то время совсем рядом с Ласточкиным Гнездом – по другую сторону холма. Их дружба пережила испытание временем: когда мы с Лекси приезжали на каникулы, бабушка Райана (ее звали Ширли) не раз приходила к нашей и они вместе сидели возле бассейна и потягивали джин с тоником или играли в карты. Я поравнялась с гостиницей «У Лили» – старомодным фермерским домом, за аккуратным выбеленным забором которого пышно цвели на клумбах яркие цветы. Мисс Лили Брук – ровесница моего отца – владела этой гостиницей сколько я себя помнила. Помимо главного дома, к гостинице относилось несколько летних домиков на берегу реки и большой перестроенный амбар, где проводились свадьбы, выпускные вечера, праздничные банкеты и даже спектакли местного любительского театра. Универсальный магазин «Четыре угла» мог похвастаться широкой деревянной верандой, где стояли скамьи, на которые можно было присесть и не спеша съесть только что купленный рожок мороженого. Перед верандой была вкопана в землю доска для объявлений, из которых можно было узнать о гаражных распродажах, состязаниях по рыбной ловле со спиннингом, о работе летних лагерей и чаепитиях с пирогами, которые устраивала методистская церковь. Я, впрочем, не стала задерживаться и, поднявшись на крыльцо, вошла в магазин. Пройдя по так знакомо поскрипывавшему полу в глубь торгового зала, я остановилась у охладителя и после недолгих размышлений выбрала упаковку крафтового пейл-эля[7] местного производства – почему-то мне казалось, что Теду оно должно понравиться. Кроме того, я по опыту знала, что, если он намерен пить, будет гораздо лучше, если у него под рукой окажется сравнительно слабое пиво, нежели что-то другое. Сама я тоже была не прочь промочить горло парой глотков пейл-эля. Уже закрывая охладитель, я вдруг вспомнила случай, который произошел со мной много лет назад. Я тогда стояла на этом самом месте, доставая из очень похожего охладителя холодный рутбир, когда до меня вдруг донесся разговор двух незнакомых женщин, стоявших в соседнем проходе. – …Позволяет этим девчонкам бегать по всему городу вместе с мальчишкой Меллеров, – сказала одна. – А что же ей делать? Запереть в доме и никуда не пускать? – ответила другая. – Им вообще не нужно к ней приезжать и плавать в этом бассейне. Его давно пора засыпать. Не понимаю, почему Мэгги не сделала этого после того, как утонула Рита. От этого бассейна добра не жди. Моя мать всегда говорила, что на нем лежит древнее индейское проклятие. Они говорили о нас. Обо мне, о Лекси и о нашей бабушке. С трудом отогнав от себя это воспоминание, я понесла упаковку пива к кассе, где пожилой мужчина пробил мою покупку. Его лицо было мне знакомо; я знала, что это владелец магазина, но его имя совершенно вылетело у меня из головы. Боб? Билл?.. – Больше ничего не будете брать? – спросил он.