— Может, мне и плевать на многое, детка, но я живу по определенным правилам. Мне приходится. Только благодаря моим правилам я выжил… и выжили люди рядом. Она облизнула губы, и хотя он приказал себе отвернуться — посмотреть куда-нибудь ещё — но проследил движение её языка, вызывая у Безразличия еще больше протестов. Хватит! — Какое правило нужно запомнить? — продолжил он более жестким тоном. — Ешь три раза в день. — Чтобы она не думала, что он потакает всем её прихотям, он добавил. — Кроме того, ты будешь трудиться или останешься голодной. Противоречивые утверждения. А может, и нет. Трехразовое питание… трехразовое питание, которое она заработает. — Я тебе говорила. Я вегетарианка. И не против работать за свою еду, если эту еду я могу употреблять. Он прищурился. — Ты можешь есть то, что я принес, просто предпочитаешь этого не делать. Ты еще не поняла одного. Тебе не обязательно должны нравиться задания, который я даю, девочка, но ты должна их выполнять. Тебе не обязательно должна нравиться еда, которую я тебе даю, но ты всё равно должна её есть. Она вздернула подбородок. — Я предпочту умереть с голоду. Он подарил свою самую жестокую улыбку, просто скривив губы. — Это больше не вариант для тебя. — Но… — Ты сделаешь, как сказал, или пострадаешь. От неё волнами исходил страх, зубы начали стучать. — Ты причинишь мне боль? — Да. — Он всегда будет делать то, что должен, чтобы получить необходимое. Она споткнулась, как будто её толкнули. — Я тебя возненавижу. По мере того как голос Безразличия становился всё громче, невидимый нож вернулся, снова разрезая внутренности Пьюка. — И, как ты уже, скорее всего, догадалась, меня это не побеспокоит. Разные эмоции пронеслись в её глазах, страх уступил место гневу, а на место гнева пришло недоверие. Она подняла подбородок ещё выше. — Хорошо, мы закончили. Я хочу вернуться домой. Отрицание закричало у него в голове. — Я — твой дом. Пока. — Я хочу в свой старый дом. — Нет. Ты будешь жить в моей реальности. Белая, как утренний туман, она проскрежетала: — Сегодня я соберу веточки и поищу ягоды… — Ветки для огня, а в этой реальности нет ягод. — Чем тогда питались эти кролики? — Это не кролики, крошка. Осознав его слова, она прижала руки к животу, как будто боялась потерять свою последнюю еду, какой бы она ни была. — Твоя ситуация изменилась. Разве не должны поменяться и правила? Её точка зрения… имеет свои достоинства. Кроме того, заставить её есть мясо — и заслужить её ненависть — может замедлить их путь домой. Она будет бороться с ним на каждом шагу. Но недостаток пищи тоже может их замедлить. Компромисс может спасти его от неприятностей. Отлично. Пьюк взмахнул пальцами, подзывая её. Несмотря на то, что Джиллиан едва волочила ноги, она повиновалась вызову без протеста. И, когда он хлопнул по каменному выступу, то без колебаний села и скрестила ноги. Молча, медленными и осторожными движениями, он снял с неё сапоги и носки. При виде её тонких пальцев ног с ногтями, окрашенными в голубой цвет, его сердце заколотилось о рёбра. Соблазн манил… и он сдался, потрогав милые пальцы. Безразличие заревел. При первом же прикосновении к коже Джиллиан вздрогнула. Проклиная мужчин, которые довели её до этого, он окунул её босые ноги в горячую, бурлящую воду, и она удивленно ахнула, прежде чем закрыть глаза от восторга. Однажды он увидит это выражение её лица по совершенно другой причине… Пьюк скрипнул зубами. — Почему ты не ешь мяса? Оно придает силу. Её веки дрогнули, и она посмотрела на него. — В юности мои сводные братья шептали мне во время ужина. Если мы ели бургеры, они бы спросили, как долго, по моему мнению, корова кричала, прежде чем умерла? Если подавали курицу, они спрашивали, представляю ли я, как цыплята плачут по матери? Его бедная, милая Джиллиан. Подвергалась физическому, умственному и эмоциональному насилию. «Оставайся объективным! Откажись от сочувствия». — Ты гораздо сильнее травмирована, чем я предполагал. Констатация факта, без малейшего намека на эмоции. Хорошо. — Я знаю, — сказала она и тяжело вздохнула. — Может быть, мы сможем… заключить сделку? Если ты найдешь мне какую-нибудь еду — кроме животных — я сделаю все возможное, чтобы заставить тебя ощущать эмоции, такие как счастье или даже печаль. Поэтому ты и связался со мной, в конце концов. Так что я помогу тебе почувствовать что-нибудь, что угодно. Его ложь ему аукнулась. Он хотел стать для неё проектом, чтобы у неё была причина проводить с ним время. Если она постоянно будет пытаться сделать его счастливым… Он ослабеет. Возможно. А может и нет. «Почему я не чувствую тебя так же сильно, демон?» Не было необходимости продолжать обман. Кроме того, она уже заставила его почувствовать себя хорошо. Притворство, что он ничего не почувствовал, чтобы она не оставила попытки, сделает его лжецом. И что? Ему бывало намного хуже. Он должен сказать ей правду и пообещать наказать её, если Джиллиан попытается заставить его что-нибудь чувствовать. Кроме… Несмотря на опасность, ему понравилась ее идея сделать все возможное, чтобы он почувствовал себя… довольным. Да. Именно. Он наплевал бы на все — кроме своей миссии — чтобы быть «соблазненным» женой. Сначала он должен был подтолкнуть её в этом направлении. — Ты в любом случае сделаешь все возможное. — Этот злодей-притворяющийся-героем-романа заставит свою героиню работать на него. — Хоть торгуйся, хоть нет. Теперь она самодовольно брызнула в него водой. — Ты и это заставишь меня сделать? — Нет, — сказал он и нахмурился, чтобы запугать её. Она думала, что схватила его за яйца. «Скоро, маленькая жёнушка. Скоро». — Тогда эта сделка — единственный способ гарантировать мое сотрудничество. Так что, если ты хочешь, чтобы я пробудила в тебе чувства, то накормишь меня чем-нибудь кроме мяса. О! И ты согласишься отвезти меня домой, когда я добьюсь успеха. И не причинишь вреда Уильяму. Или Торину. Никогда. Он почти огрызнулся: «Не произноси имена других мужчин». Напрягшись, он раздвинул её ноги и встал между ними. Быстрее молнии она положила руки ему на грудь, чтобы оттолкнуть. Пьюк же просто придавил её тело своими собственными и остался на месте. Он жаждал облегчить её страх перед близостью… которая скоро произойдет, напомнил он себе. — Как ты заставишь меня испытывать эмоции? — спросил он. Эмоции, в которых он никогда не признается, чтобы заставить её продолжать попытки. — Я… я буду рассказывать тебе шутки и грустные истории.