Посмотрел на нее. Так чертовски великолепна в своем платье. Болезнь издала низкий, гортанный рык, напоминая о его проступках. — Кили, ты должна уйти. Я серьезно. — Серьезность ничего не изменит, — ответила она. — Если ты останешься, я не принесу тебе ничего кроме горя и боли. — Не драматизируй. Ты уже принес мне больше, чем горе и боль. — Ты имеешь ввиду холеру? Оспу? Ее взгляд на секунду задержался на Люциене, затем она вздернула подбородок. — Наслаждение. Вторая волна похоти. Он подарил ей наслаждение, удовлетворяя так, как никто другой. Кили не покидала его постель разочарованной. — Действительно, — пробормотал Торин. Будто они и не обсуждали жизнь и погибель их отношений, она указала на портрет двух людей, которых он не знал. Темноволосый мужчина и женщина с коротко подстриженными волосами такими черными, что они казались синими. — Это Атлас и Ника. Я познакомилась с ним, когда он спал со всеми подряд. Никогда не встречалась с ней, но по донесениям моих шпионов, она злее чем… что самое гнусное в этом мире? — Ты? — услужливо подсказал Торин. Она кивнула. — Злее чем я. Он вздохнул, поскольку ожидал, что его комментарий разозлит ее, и она умчится в бешенстве. Кили же осталась на месте, игнорируя его предупреждение. Он не должен радоваться огромной волне облегчения, накрывшей его. — Атлас и Ника нашли нас несколько недель назад, — сказал Люциен. — Анья знала Нику, и они тусовались вдвоем. Поэтому я сегодня вновь прятал труп. Торин скучал так сильно. Смех раздался из кухни, и сердце Торина сжалось в груди. Музыка лилась из гостиной, сопровождаясь топотом маленьких ножек. — Проходите, — сказал Люциен. Звук и скорость шагов нарастали, и вскоре мальчик и девочка появились в поле зрения. Они остановились и уставились на него. — Кто-то принес детей в крепость? — спросил Торин. — Я не ребенок, — отрезал мальчик. — Конечно, конечно. — Торин поднял ладони в пораженческом жесте. — Я уверен, ты помнишь Урбана и Ивер, — сказал Люциен. — Они, эм, подросли. Не может быть. Просто не может быть. — Я отсутствовал всего несколько месяцев. — Когда он уходил, Урбан и Ивер были младенцами. — Мэддокс и Эшлин совершили ошибку, попросив Анью присмотреть за детьми, — ответил Люциен. — Моя дорогая женщина поместила детей в Клеть Принуждения и попросила их немного подрасти. — Чувак. — Любой заключенный в Клети должен повиноваться ее владельцу, неважно что приказали. Анья нынешний владелец. — Мэддокс сильно разъярился? — Он? Не сильно. А вот Эшлин… — Люциен вздрогнул. У Урбана были такие же темные волосы и серьезные фиалковые глаза, как он и помнил. А у Ивер те же медово-светлые кудри и мерцающие карие глаза. И хотя эти двое выглядели как обычные дети, одетые в запачканные футболки и шорты, они источали неестественную энергию, от которой покалывало кожу Торина. — Привет, — сказал он. — Я твой дядя Торин. — Нет. — Урбан скрестил руки на груди. — Ты нарушитель границ. Ой. — Какие взрослые слова для такого маленького мальчика, — сказала Кили, сюсюкая. — Ты такой милый, что я позволю называть себя тетя Королева доктор Кили. Можешь выражать свою благодарность. — Доктор? — спросил Торин. — У меня есть степень доктора философии, сарказма и забавных способов совершить убийство. Лед покрывал кожу Урбана, пока он переводил взгляд с Торина на Кили и обратно. — Я никак не собираюсь называть вас, леди. Вы мне не нравитесь. Огненные колючки вспыхнули на коже Ивер. — Ага. Вы незнакомцы, а незнакомцы враги. Мы причиняем врагам боль. — Дети, — раздался голос. — Кому вы бросаете вызов на этот раз? Мэддокс, хранитель Насилия, спустился по лестнице, выражение его лица было таким же мягким как долбаные облака. Затем его взгляд упал на Торина, и он резко остановился. — Торин? Он кивнул, и его грудь сжалась. — Единственный и неповторимый. — Но, пааапааа. — Ивер надула губки, с этой способностью она скорее всего родилась… слишком профессионально для кого-то столь юного. — Мы никогда никому не причиняли боль, а Уильям обещал, что у нас скоро появится шанс нанести серьезные повреждения, пока мы не сказали маме. Ну наконец-то наступило это скоро, и мы не скажем маме. Честно. Мэддокс утомленно вздохнул и пробормотал: — Я с Уильяма кожу живьем сдеру. — Торин! — позвал знакомый голос. — Ты здесь! — Послышался звук шагов, и затем Анья, второстепенная богиня Анархии, вылетела из-за угла, практически перепрыгнув детей… и остановившись только тогда, когда ее взгляд упал на Кили. Она, казалось, захлебнулась собственными словами и попятилась. — Красная Королева! Нет, нет, нет. Люциен! Ты сказал, я цитирую, что Торин с великолепной блондинкой. Почему не упомянул тот факт, что она мой заклятый враг? — Кто? Я? — Кили указала на себя. Очевидно, еще одна жертва коробки ожидания. — Будто ты могла забыть. Моя подруга назвала тебя Смурфеттой, — сказала Анья, положив руки на бедра. — Ты заставила ее встать на колени перед тобой, прежде чем отрезала кусок плоти. Ох, и назвала себя Кровавой Мэри. — Ну, тогда она отделалась легким испугом, — сказала Кили, подняв подбородок. — Я слушаю твою благодарность. — А несколько лет спустя ты заставила Зевса отдать всю королевскую казну. Налог, как ты сказала, за то, что не убила всех, кого он любил… только половину. — Это я помню. Он просто напал на моего жениха. — Да, короля преисподней! Мэддокс заслонил собой детей, словно щитом. — Так она действительно враг? — спросила Ивер взволнованно. — Да, — закричала Анья одновременно с Торином: — Нет! Анья продолжила: — Нужно увести детей из крепости, прежде чем она съест их сердца на ужин, а на десерт — спинной мозг! — Эй! — Кили хмуро посмотрела на нее. — Я ела органы, которые вырывала, всего восемь раз, и только доказывая свою точку зрения. Торин потер переносицу. — Никто не смеет угрожать моим органам! — Ивер протянула руку и огненный шар появился над ее ладонью. Маленькая девочка бросила огонь изо всех сил. Торин встал перед Кили. Никто, даже ребенок, не имеет права причинять боль моей женщине. Принцесса просто обошла его и схватила шар, прежде чем он успел подпалить его. Не моя женщина. Перестань так думать.