Мыш с Веткой с ужасом увидели, как внутри этого нимба «носорог» медленно, со всей своей тяжеловесной неуклюжестью, повернулся в их сторону, его маленькие глазки обежали сквер. Голова наклонилась, рог нацелился на детей, петля и нож покачнулись… Мыш сжал снег так, что тот выдавился меж пальцев. Глаза «носорога» горели тупой яростью и смотрели прямо на Ветку. – А, так ты всё-таки не умерла, – услышали дети. – Что ж, я очень рад. Садизм улыбнулся, показывая большие крепкие зубы. – Получается, ты обманула меня, да? Как нехорошо. Очень нехорошо. Он качнул рогом. – До встречи, малышка… Мыш смотрел на ожившую статую, не в силах пошевелиться, а когда моргнул, снежные осколки продолжили свой полёт, веером разлетаясь от носорожьей головы. Демон, как и раньше, стоял к ним вполоборота, и лишь белая отметина указывала на место, куда только что угодил снежок. Мыш оглянулся на Ветку. Та была бледна как снег, на котором стояла. К ним быстрыми шагами приближался господин в дорогом пальто. Лицо его дёргалось от сдерживаемого гнева. Он подошёл к Ветке, схватил её за руку, резко вывернул и, наклонившись к уху, прошипел: – Ты что себе позволяешь, маленькая гадина? – Отпустил её! – закричал Мыш и без раздумий ударил его под коленную чашечку. Господин охнул, нога его подломилась, он опустился на одно колено. – Бежим! – крикнул Мыш, и дети рванули во все лопатки. Господин, не в силах встать от боли, с ненавистью смотрел им вслед. – Охрана! – закричал он, вытаскивая мобильный телефон. – Охрана! Но детей было уже не догнать. – Что это за бред? Ты тоже видела? – спросил Мыш, когда они убедились, что их никто не преследует, и перешли на шаг. – Мужика в шляпе? Видела, не знаю его. – Да я не про мужика, про «носорога» говорю. Ты видела, как он к нам голову повернул? Ветка не ответила. – Пойдём быстрее, – сказала она, тревожно оглянувшись. – Это что, галлюцинация? Или какие-то новые 3D-технологии? Голограмма? – Нет… Не знаю, – бросила девочка. – О каком обмане «носорог» говорил? Кого ты обманула? Ветка шла быстро, почти бежала. – Это, конечно, полное безумие, но он до жути похож на одного человека, – сказала наконец она. – Какого человека? – Я тебе потом когда-нибудь про него расскажу. Я тебе ещё много чего расскажу. Корабли и саночки Мыш лежал с температурой, которая не проходила уже третий день. Вчера он отыграл спектакль после того, как градусник показал 38,5, но сегодня мучить себя не было необходимости, и он целый день не вставал с подоконника. Ветка приносила ему жаропонижающее и мёд. Лицо мальчика горело, он то и дело громко и сухо кашлял, но, в общем и целом, держался молодцом, на жизнь не жаловался. Сейчас Ветка сидела у пианино, еле слышно импровизировала, то выстраивая канву из аккордов, то рассыпая её, как неосторожный ребёнок едва собранный пазл. Мыш, укрывшись одеялом, читал «Дон Кихота». В часах постукивало колёсиками время, вздрагивали от перепадов напряжения лампочки, пойманной мухой жужжал в патронах ток. – Отец оставил нас, когда мне было пять, – произнесла Ветка. – В последний раз отвёл меня в садик, поцеловал на прощание, сунул мне в карман три тысячи рублей, и больше я его никогда не видела… Пальцы её мягко перебирали клавиши. Такими движениями котята трогают живот матери, когда сосут молоко. Мыш оторвался от книги. – Мама сочинила тогда красивую сказку, что отец якобы отправился добывать для меня кальмара, самого огромного и самого вкусного в океане. Я обожала солёных кальмаров, знаешь, таких, в стружках. Когда впервые услышала эту историю, то решила, что он построил корабль – шхуну вроде «Чёрной жемчужины» из «Пиратов Карибского моря» и стал пиратом. Так началась сказочная сага, которую я рассказывала себе целых четыре года. Я сочиняла её каждый день. Когда чистила зубы, мучилась над задачей по математике, когда шила фартук на уроке труда, прыгала через коня на физкультуре, когда шла домой с гимнастики или из музыкальной школы. Ты, кстати, занимался чем-нибудь? Спортом, музыкой… – Фехтованием. Немного совсем. – В моей сказке отец был самым удачливым пиратом всех морей и океанов. Он грабил богатые суда и отвозил добычу в бедные деревни Африки. Его встречали как героя. А он, обросший чёрной бородой, белозубый, с длинными, схваченными сзади в «конский хвост» смолёной верёвкой волосами, смеялся, высыпая к ногам негритят груды золота и драгоценностей, которые под тропическим солнцем горели словно пожар… Мыш закрыл книгу. – Дети нищих деревень любили его, как Санта-Клауса, набрасывались на него толпами, окружали, висели на руках и ногах, будто виноградины на грозди. А он хохотал новым, громогласным пиратским смехом, от которого вздрагивала вода в лагунах и падали кокосы с пальм. Я ужасно ревновала отца к тем детям. Морская полиция и флоты всех наций и континентов гонялись за ним на самых современных кораблях, самолётах и подводных лодках и ничего не могли с ним поделать, он уходил от них на своём паруснике, как болид «Формулы-1» уходит от самоката. Паруса его выгибались, полные ветром, мачты скрипели, отец издевательски махал рукой преследователям… И всё это время он охотился за огромным и самым вкусным кальмаром, которого должен был привезти дочери, потому что она так любила кальмаровую стружку. За отцом гонялись лучшие корабли мира, а он беззаботно преследовал кальмара. Самого большого, какого только видел Мировой океан, с тысячью щупалец, каждое из которых длиною с целый корабль. Если этот зверь выпускал чернильное облако, тьма окутывала целые побережья, если дрейфовал у поверхности, корабли садились на него, будто на мель. На присосках его можно было найти целые куски погибших кораблей – доски, броневые листы, стёкла размером с обеденный стол. И вот однажды отец настиг-таки того кальмара, и завязалась великая битва. Океан исходил волнами, тяжёлыми, как бетонные плиты, и высокими, как здание МГУ. Битва длилась три месяца, то затихая, то возобновляясь, со всё более страшной и разрушительной силой. Одно за другим отец отрывал кальмару щупальца и бросал их в трюм своего корабля. Кальмар же вырывал отцу клочья волос и бороды, и скоро он стал совсем лысым и безбородым. А когда же отец победил своего врага и упрятал его в трюме парусника, я не смогла узнать его. Это был совсем новый, неизвестный мне человек. Океан окатил отца чёрной волной, и я поняла, что не знаю и не хочу знать этого человека. Просто я выросла, всё поняла и перестала рассказывать себе сказки. За год до этого мать познакомилась с неким мужчиной, вышла за него замуж и родила ещё одну девочку. Тот человек удочерил меня, хотя я и не понимала, зачем он это делает, ведь у меня есть отец, который вернётся, как только закончит свою битву с королём-кальмаром. Моя сестра родилась в тот самый день, когда я закончила свою сказку. В семье про меня забыли, хватало хлопот с новым ребёнком. Я не держу ни на кого зла. Они не виноваты. Может быть, мать даже продолжает любить меня. Но в один не самый прекрасный момент я поняла, что только мешаю им. Тогда я ушла из дома и до сих пор не жалею об этом. С тех пор мне много чего пришлось пережить. Мне часто бывало страшно, иногда я была уверена, что не доживу до утра. Но всё равно считаю, что поступила правильно… Ветка замолчала. Руки её продолжали путешествовать с клавиши на клавишу, звуки взлетали и таяли в воздухе. Часы вздыхали, ворочали маятником, Дионис загадочно улыбался. – У меня другие воспоминания об отце, – подал голос Мыш. Ветка закрыла крышку пианино достала с книжной полки альбом с картинами Шишкина и принялась рассеянно листать его. – Мать ушла от нас, когда мне было два года, – начал Мыш. – Я почти не помню её, но, может, оно и к лучшему. Когда я её вспоминаю, у меня не возникает ни боли, ни радости. Просто пустое место. Хотя это, наверное, немного страшно звучит, «пустое место», если речь идёт о матери. Отец был офицером МЧС. Он не женился снова, хотя какие-то увлечения у него иногда появлялись. Так вот о самом ярком впечатлении… Мне года три. Я карабкаюсь на горку, волочу за собой санки. Вокруг темнота, я на вершине один. Горка довольно высокая, метров… Не знаю. С двухэтажный дом, наверное. Хотя тут трудно судить. С возрастом расстояния и размеры вообще сильно меняются. Я смотрю вниз, там меня ждёт отец. Большой, в своей пятнистой эмчеэсовской куртке, которая делает его ещё больше. Он еле заметен в темноте, машет рукой. Я очень боюсь предстоящего спуска, но храбрюсь, тоже машу рукой и даже пытаюсь улыбаться. Завязываю потуже шапку, чтобы оттянуть начало поездки. – Давай! Лети! – кричит отец. – Ему легко, – думаю. – Он такой большой и сильный, спасает людей. Ему ничего не стоит войти в огонь и выйти, даже не опалив усов. Я смотрю под ноги, там чернота, лишь изредка мерцают на снежинках отблески далёких фонарей. И картина эта похожа на небо надо мной, такое же беспросветное с редкими искрами звёзд. Я словно готовлюсь нырнуть в открытый космос, мне страшно. Но меня ждёт отец. Я сажусь в санки и, замирая от страха, толкаюсь руками в варежках, уже успевших промокнуть от игры в снежки по дороге сюда. Я приближаюсь к краю. В груди у меня холодно и пусто, как в том же космосе.