– Твой отец! – воскликнула Джулия. Какое облегчение! Вся эта сцена была невыносима, благодарение богу, приезд Майкла положил ей конец. Через минуту в комнату стремительно вошел Майкл – подбородок выдвинут, живот втянут – невероятно красивый для своих пятидесяти с лишним лет, и с радушной улыбкой протянул руку – как мужчина мужчине – своему единственному сыну, вернувшемуся домой после шестимесячной отлучки. 28 Через три дня Роджер уехал в Шотландию. Джулия приложила всю свою изобретательность, чтобы больше не оставаться надолго с ним наедине. Когда они случайно оказывались вместе на несколько минут, они говорили о посторонних вещах. В глубине души Джулия была рада, что он уезжает. Она не могла выкинуть из ума тот странный разговор, который произошел в день его возвращения. Особенно встревожили Джулию его слова о том, что, если она войдет в пустую комнату и кто-нибудь неожиданно откроет туда дверь, там никого не окажется. Ей было от этого не по себе. «Я никогда не считала себя сногсшибательной красавицей, но в одном мне никто не отказывал – в моем собственном „я“. Если я могу сыграть сто различных ролей на сто различных ладов, нелепо говорить, что у меня нет своего лица, индивидуальности. Я могу это сделать потому, что я – чертовски хорошая актриса». Джулия попыталась вспомнить, что происходит, когда она входит одна в пустую комнату. «Но я никогда не бываю одна, даже в пустой комнате. Рядом всегда Майкл, или Эви, или Чарлз, или зрители, не во плоти, конечно, а духовно. Надо поговорить о Роджере с Чарлзом»… К сожалению, Чарлза Тэмерли не было в городе. Однако он скоро должен был вернуться – к генеральной репетиции и премьере; за двадцать лет он ни разу не пропустил этих событий, а после генеральной репетиции они всегда вместе ужинали. Майкл задержится в театре, занятый освещением и всем прочим, и они с Чарлзом будут одни. Они смогут как следует поговорить. Джулия готовила свою роль. Она не то чтобы сознательно лепила персонаж, который должна была играть. У неё был дар влезть, так сказать, в шкуру своей героини, она начинала думать её мыслями и чувствовать её чувствами. Интуиция подсказывала Джулии сотни мелких штрихов, которые потом поражали зрителей своей правдивостью, но когда Джулию спрашивали, откуда она их взяла, она не могла ответить. Теперь ей хотелось показать, что миссис Мартен, которая любила гольф и была своей в мужской компании, при всем её кураже и кажущейся беззаботности по сути – респектабельная женщина из средних слоев общества, страстно мечтающая о замужестве, которое позволит ей твердо стоять на ногах. Майкл никогда не разрешал, чтобы на генеральную репетицию приходила толпа народу, а на этот раз, желая поразить публику во время премьеры, пустил в зал, кроме Чарлза, только тех людей – фотографа и костюмеров, – присутствие которых было абсолютно необходимо. Джулия играла вполсилы. Она не собиралась выкладываться и давать всё, что она может, до премьеры. Сейчас достаточно, если её исполнение будет просто профессионально. Под опытным руководством Майкла всё шло без сучка без задоринки, и в десять вечера Джулия и Чарлз уже сидели в зале «Савоя». Первый вопрос, который она ему задала, касался Эвис Крайтон. – Совсем недурна и на редкость хорошенькая. Во втором акте она прелестно выглядела в этом платьице. – Я не хочу надевать на премьеру то платье, в котором была сегодня. Чарли Доверил сшил мне другое. Чарлз не видел злорадного огонька, который сверкнул при этом в её глазах, а если бы и видел, не понял бы, что он значит. Майкл, последовав совету Джулии, не пожалел усилий, чтобы натаскать Эвис. Он репетировал с ней одной у себя в кабинете и вложил в неё каждую интонацию, каждый жест. У Джулии были все основания полагать, что он к тому же несколько раз приглашал её к ленчу и возил ужинать. Все это дало свои результаты – Эвис играла на редкость хорошо. Майкл потирал руки. – Я ею очень доволен. Уверен, что она будет иметь успех. Я уже подумываю, не заключить ли с ней постоянный контракт. – Я бы пока не стала, – сказала Джулия. – Во всяком случае, подожди до премьеры. Никогда нельзя быть уверенным в том, как пойдет спектакль, пока не прокатишь его на публике. – Она милая девушка и настоящая леди. – «Милая девушка», вероятно, потому, что она от тебя без ума, а «настоящая леди» – так как отвергает твои ухаживания, пока ты не подпишешь с ней контракта? – Ну, дорогая, не болтай глупостей. Да я ей в отцы гожусь! Но при этом Майкл самодовольно улыбнулся. Джулия прекрасно знала, что все его ухаживания сводились к пожиманию ручек да одному-двум поцелуям в такси, но она знала также, что ему льстят её подозрения в супружеской неверности. Удовлетворив аппетит с соответствующей оглядкой на интересы своей фигуры, Джулия приступила к предмету, который был у неё на уме. – Чарлз, милый, я хочу поговорить с вами о Роджере. – О да, он на днях вернулся. Как он поживает? – Ах, милый, случилась ужасная вещь. Он стал страшным резонером, не знаю, как с ним и быть. Джулия изобразила – в своей интерпретации – разговор с сыном. Опустила одну-две подробности, которые ей казалось неуместным упоминать, но в целом рассказ её был точен. – Самое трагическое в том, что у него абсолютно нет чувства юмора, – закончила она. – Ну, в конце концов ему всего восемнадцать. – Вы представить себе не можете, я просто онемела от изумления, когда он всё это мне выложил. Я чувствовала себя в точности как Валаам, когда его ослица завязала светскую беседу. Джулия весело взглянула на него, но Чарлз даже не улыбнулся. Её слова не показались ему такими уж смешными. – Не представляю, где он всего этого набрался. Нелепо думать, будто он своим умом дошел до этих глупостей. – А вам не кажется, что мальчики этого возраста думают гораздо больше, чем представляем себе мы, старшее поколение? Своего рода духовное возмужание. Результаты, к которым оно приводит, часто бывают удивительными. – Таить такие мысли все эти годы и даже словечком себя не выдать! В этом есть что-то вероломное. Он ведь обвиняет меня. – Джулия засмеялась. – Сказать по правде, когда Роджер говорил со мной, я чувствовала себя матерью Гамлета. – Затем, почти без паузы: – Интересно, я уже слишком стара, чтобы играть в «Гамлете»? – Роль Гертруды не слишком выигрышная. Джулия откровенно расхохоталась. – Ну и дурачок вы, Чарлз. Я вовсе не собираюсь играть королеву. Я бы хотела сыграть Гамлета. – А вы считаете, что это подходит женщине? – Миссис Сиддонс играла его, и Сара Бернар. Это бы скрепило печатью мою карьеру. Вы понимаете, что я хочу сказать? Конечно, там есть своя трудность – белый стих. – Я слышал, как некоторые актёры читают его, – не отличишь от прозы. – Да, но это всё же не одно и то же, не так ли? – Вы были милы с Роджером? Джулию удивило, что Чарлз вернулся к старой теме так внезапно, но она сказала с улыбкой: – Обворожительна. – Трудно относиться спокойно ко всем глупостям молодежи; они сообщают, что дважды два – четыре, будто это для нас новость, и разочарованы, если мы не разделяем их удивления по поводу того, что курица несет яйца. В их тирадах полно ерунды, и всё же там не только ерунда. Мы должны им сочувствовать, должны стараться их понять. Мы должны помнить, что многое нужно забыть и многому научиться, когда впервые лицом к лицу сталкиваешься с жизнью. Не так это легко – отказаться от своих идеалов, и жестокие факты нашего повседневного бытия – горькие пилюли. Душевные конфликты юности бывают очень жестоки, и мы так мало можем сделать, чтобы как-то помочь. – Неужели вы действительно думаете, будто во всей этой чепухе, которую нес Роджер, хоть что-то есть? Я полагаю, это бредни; он наслушался их в Вене. Лучше бы мы его туда не отпускали. – Возможно, вы и правы. Возможно, года через два он перестанет витать в облаках и стремиться к небесной славе, примирится с цепями. А возможно, найдет то, чего ищет, если не в религии, так в искусстве. – Мне бы страшно не хотелось, чтобы Роджер пошел на сцену, если вы это имеете в виду. – Нет, вряд ли это ему понравится. – И само собой, он не может быть драматургом, у него совсем нет чувства юмора. – Да, пожалуй, дипломатическая служба подошла бы Роджеру больше всего. Там это стало бы преимуществом. – Так что вы мне советуете? – Ничего, не трогайте его. Это, вероятно, самое лучшее, что вы для него можете сделать. – Но я не могу не волноваться. – Для этого нет никаких оснований. Вы считали, что родили гадкого утенка; кто знает – настанет день, и он превратится в белокрылого лебедя. Чарлз разочаровал Джулию, она хотела от него совсем другого. Она надеялась встретить у него сочувствие. «Он стареет, бедняжка, – думала она. – Стал хуже разбираться в вещах и людях; он, наверное, уже много лет импотент. И как это я раньше не догадалась?» Джулия спросила, который час. Пожалуй, мне пора идти. Надо как следует выспаться этой ночью. Спала Джулия хорошо и проснулась с ощущением душевного подъема. Вечером премьера. Она с радостным волнением вспомнила, что, когда она после репетиции уходила вчера из театра, у касс начали собираться люди, и сейчас, в десять часов утра, там, вероятно, уже стоят длинные очереди. «Им повезло сегодня с погодой». В прежние, такие далекие теперь времена Джулия невыносимо нервничала перед премьерой. Уже с утра её начинала подташнивать, и по мере того как день склонялся к вечеру, она приходила в такое состояние, что начинала подумывать, не оставить ли ей театр. Но сейчас, пройдя через это тяжкое испытание столько раз, Джулия в какой-то степени закалилась. В первую половину дня она чувствовала себя счастливой и чуть-чуть взволнованной, лишь под вечер ей делалось немного не по себе. Она становилась молчаливой и просила оставить её одну. Она становилась также раздражительной, и Майкл знал по горькому опыту, что в это время лучше не попадаться ей на глаза. Руки и ноги у неё холодели, а когда Джулия приезжала в театр, они превращались в ледышки. И всё же тревожное ожидание, томившее её, было ей даже приятно. Утро у неё было свободно – ехать в театр на прогон всего спектакля без костюмов надо было лишь в полдень, поэтому встала она поздно. Майкл не появился к ленчу, так как должен был ещё повозиться с декорациями, и Джулия ела одна. Затем легла и проспала, не просыпаясь, целый час. Она намеревалась отдыхать до самого спектакля. Мисс Филиппе придет в шесть, сделает ей лёгкий массаж; к семи Джулия хотела снова быть в театре. Но, проснувшись, она почувствовала себя такой свежей и отдохнувшей, что ей показалось скучно лежать в постели: она решила пойти погулять. Был прекрасный солнечный день. Так как городской пейзаж она предпочитала загородному и дома ей нравились больше, чем деревья, Джулия не пошла в парк, а стала медленно прогуливаться по соседним улицам, пустынным в это время года, глядя от нечего делать на особняки и думая, насколько их собственный нравится ей больше. У неё было спокойно и легко на душе. Наконец Джулия решила, что, пожалуй, пора возвращаться. Только она подошла к углу Стэнхоуп-плейс, как услышала голос, звавший её по имени, не узнать который она не могла. – Джулия! Она обернулась, и Том, расплывшись в улыбке, догнал её. Джулия не видела его ещё после возвращения из Франции. Он был весьма элегантен, в нарядном сером костюме и коричневой шляпе. Лицо покрывал густой загар. – Я думала, тебя нет в Лондоне. – Вернулся в понедельник. Не звонил, так как знал, что ты занята на последних репетициях. Я сегодня буду в театре. Майкл дал мне кресло в партере. – Прекрасно. Не вызывало сомнений, что он очень рад её видеть. Он сиял, глаза его блестели. Джулия с удовлетворением отметила, что встреча с Томом не всколыхнула никаких чувств в её душе. И в то время, как они продолжали разговор, задавалась про себя вопросом, что в нём раньше так глубоко волновало её. – С чего, ради всего святого, ты вздумала бродить одна по городу?