Хотя Джулия чуть не плакала от боли и тревоги и с трудом могла говорить, она невольно улыбнулась. Ну и глупыш! – Неужели ты думаешь, что я хотела тебя оскорбить? Ты достаточно хорошо меня знаешь и должен понимать, что это мне и в голову не могло прийти. – Тем хуже. («Будь я проклята», – подумала Джулия.) Мне не надо было брать у тебя эти подарки, мне не надо было занимать у тебя деньги. – Не понимаю, о чем ты говоришь. Все это – какое-то ужасное недоразумение. Зайди за мной после спектакля, и мы во всем разберемся. Я всё тебе объясню. – Я иду обедать к родителям и останусь у них ночевать. – Тогда завтра. – Завтра я занят. – Я должна увидеться с тобой, Том. Мы слишком много значили друг для друга, чтобы вот так расстаться. Как ты можешь осуждать меня, не выслушав? Это несправедливо – наказывать человека, когда он ни в чем не виноват. – Я думаю, будет гораздо лучше, если мы перестанем встречаться. Джулия совсем потеряла голову. – Но я люблю тебя, Том. Я тебя люблю. Разреши мне ещё раз увидеть тебя, и если ты по-прежнему будешь сердиться на меня, что ж, будем считать, что дело кончено. Его молчание тянулось до бесконечности. Наконец, он ответил: – Хорошо, я зайду во вторник после дневного спектакля. – Не думай обо мне слишком плохо. Том. Что бы там ни было, он придет. Джулия снова завернула присланные им вещи и спрятала их туда, где их не увидит Эви. Она разделась, накинула старый розовый халат и начала гримироваться. Настроение у неё было ужасное: она впервые призналась Тому в своей любви. Её грызло, что пришлось унизительно умолять его, чтобы он к ней пришел. До сих пор он искал её общества. Было невыносимо думать, что их роли переменились. Джулия очень плохо играла на дневном представлении во вторник. Стояла страшная жара, публика принимала спектакль вяло. Джулии было всё равно. Её сердце терзали дурные предчувствия. Что ей до того, как идет пьеса! («И какого черта им вообще надо в театре в такой день?») Она была рада, когда представление окончилось. – Я жду мистера Феннела, – сказала она Эви. – Я не хочу, чтобы меня беспокоили, пока он будет у меня. Эви не ответила. Джулия взглянула на неё: у Эви был очень хмурый вид. («Ну её к черту. Плевать мне, что она там думает!») Том уже должен был к этому времени прийти: шел шестой час. Он не мог не прийти, ведь он же обещал. Джулия надела халат, не тот старый халат, в котором обычно гримировалась, а мужской, из тёмно-вишневого шёлка. Эви всё ещё возилась, прибирая её вещи. – Ради бога, Эви, перестань суетиться. Я хочу побыть одна. Эви не отвечала. Она продолжала методично расставлять на туалетном столике предметы в том порядке, в каком Джулия всегда желала их там видеть. – Черт подери, ты почему не отвечаешь, когда я с тобой говорю? Эви обернулась и посмотрела на Джулию. Задумчиво подтерла пальцем нос. «Может, вы и великая актриса, но…» – Убирайся к черту! Сняв сценический грим, Джулия совсем не стала краситься, лишь чуть-чуть подсинила под глазами. У неё была гладкая, белая кожа, и без губной помады и румян она выглядела бледной и изнуренной. В мужском халате она казалась беспомощной, хрупкой и вместе с тем элегантной. На сердце у неё было тяжело, её снедала тревога, но, взглянув в зеркало, она пробормотала: «Мими в последнем акте „Богемы“. Сама не замечая того, она раза два кашлянула, словно у неё чахотка. Джулия погасила яркий свет у туалетного столика и прилегла на диван. Вскоре в дверь постучали, и Эви доложила о мистере Феннеле. Джулия протянула ему белую худую руку. – Прости, я лежу, мне что-то нездоровится. Возьми себе стул. Очень мило, что ты пришел. – Нездоровится? Что с тобой? – О, ничего страшного, – бескровные губы шевельнулись в вымученной улыбке. – Просто не очень хорошо спала последние две-три ночи. Джулия обратила к Тому свои прекрасные глаза и несколько минут пристально смотрела на него в молчании. Вид у него был хмурый, но ей показалось, что он испуган. – Я жду, что ты объяснишь мне, в чем моя вина. Что ты имеешь против меня? – сказала Джулия наконец тихим голосом. Она заметила, что голос её чуть дрожал, но вполне естественно. («Господи, да я, кажется, испугана»). – Нет смысла к этому возвращаться. Я хотел сказать тебе единственную вещь: боюсь, я не смогу сразу выплатить тебе те двести фунтов, что я должен, у меня их просто нет, но постепенно я всё отдам. Мне очень неприятно просить у тебя отсрочку, но нет другого выхода. Джулия приподнялась и приложила обе руки к своему разбитому сердцу. – Я не понимаю. Я две ночи пролежала без сна, всё думала, в чем дело. Я боялась, что сойду с ума. Я пыталась понять. И не могу. Не могу. («В какой пьесе я это говорила?») – Не можешь? Ты всё прекрасно понимаешь. Ты рассердилась на меня и решила меня наказать. И сделала это. Ты расквиталась со мной как надо! Ты не могла придумать лучшего способа выразить своё презрение. – Но почему бы мне было тебя наказывать? За что? Почему я должна была на тебя сердиться? – За то, что я поехал в Мейднхед с Роджером на эту вечеринку, а тебе хотелось, чтобы я вернулся домой. – Но я же сама сказала, чтобы вы ехали. Я пожелала вам хорошо провести время. – Да, конечно, но твои глаза сверкали от ярости. У меня не было особой охоты туда ехать, но Роджеру уж так загорелось. Я говорил ему, что нам лучше вернуться и поужинать с тобой и Майклом, но он сказал – вы будете только рады сбыть нас с рук, и я решил не поднимать из-за этого шума. А когда я увидел, что ты разозлилась, уже было поздно идти на попятную. – Я вовсе не разозлилась. Не представляю, как это могло прийти тебе в голову. Вполне естественно, что вам хотелось пойти на вечеринку. Неужели ты думаешь, я такая свинья, чтобы быть недовольной, если ты поразвлечешься в свой отпуск? Мой бедный ягненочек, я боялась только одного – что тебе будет там скучно. Я так мечтала, чтобы ты весело провел время! – Тогда почему ты написала мне эту записку и вложила эти деньги? Это было так оскорбительно. Голос Джулии сорвался. Губы задрожали, она не могла совладать со своим лицом. Том смущенно отвернулся – сам того не желая, он был тронут. – Мне было невыносимо думать, что ты выкинешь свои деньги на мою прислугу. Я знаю, что ты не так уж богат и потратил кучу денег на чаевые, когда играл в гольф. Я презираю женщин, которые идут куда-нибудь с молодым человеком и позволяют ему за себя платить. Форменные эгоистки. Я поступила с тобой так, как поступила бы с Роджером. Я никак не думала, что задену твоё самолюбие. – Поклянись! – Честное слово. Господи, неужели после всех этих месяцев ты так плохо меня знаешь! Если бы то, что ты подумал, было правдой, какой я тогда должна быть подлой, жестокой, жалкой женщиной, какой хамкой, какой бессердечной вульгарной бабой! Ты такой меня считаешь, да? Трудный вопрос. – Ну, да неважно. Все равно, мне не следовало принимать от тебя дорогие подарки и брать взаймы деньги. Это поставило меня в ужасное положение. Почему я думал, что ты меня презираешь? Да потому, что сам чувствую – ты имеешь на это право. Я действительно не могу позволить себе водиться с людьми, которые настолько меня богаче. Я был дурак, думая, что могу. Мне было очень весело и интересно, я великолепно проводил время, но теперь с этим покончено. Больше мы видеться не будем. Джулия глубоко вздохнула. – Тебе просто на меня наплевать. Вот что всё это означает. – Это несправедливо. – Ты для меня – всё на свете. Ты сам это знаешь. Я так одинока. Твоя дружба так много значит для меня. Я окружена паразитами и прихлебателями, а тебе от меня ничего не надо. Я чувствовала, что могу на тебя положиться. Мне было так с тобой хорошо. Ты – единственный, с кем я могла быть сама собой. Разве ты не понимаешь, какое для меня удовольствие хоть немного тебе помочь? Я не ради тебя дарила эти мелочи, а ради себя; я была так счастлива, видя, что ты пользуешься вещами, которые я купила. Если бы я что-нибудь для тебя значила, тебя бы это не унижало, ты был бы тронут. Джулия снова посмотрела на него долгим взглядом. Ей и всегда нетрудно было заплакать, а сейчас она чувствовала себя такой несчастной, что для этого не требовалось даже малейшего усилия. Том ещё ни разу не видел её плачущей. Она умела плакать не всхлипывая, – прекрасные глаза широко открыты, лицо почти неподвижно, и по нему катятся большие тяжёлые слёзы. Её оцепенение, почти полная неподвижность трагической позы производили удивительно волнующий эффект. Джулия не плакала так с тех пор, как играла в «Раненом сердце». Господи, как эта пьеса выматывала её! Джулия не глядела на Тома, она глядела прямо перед собой; она обезумела от боли. Но что это? Другое, внутреннее её «я» прекрасно понимало, что она делает. Это «я» разделяло её боль и одновременно наблюдало, как она её выражает. Уголком глаза Джулия увидела, как Том побледнел, ощутила, как внезапная мука пронзила его до глубины души, почувствовала, что его плоть и кровь просто не в состоянии выдержать её страдания. – Джулия! Голос изменил ему. Она медленно перевела на него подернутые влагой глаза. Перед ним была не плачущая женщина, перед ним была вся скорбь человеческого рода, неизмеримое, безутешное горе – вечный удел людей. Том кинулся на колени и привлек её в свои объятия. Он был потрясен. – Любимая! Любимая! Джулия не двигалась. Казалось, она не осознает, что он тут, рядом. Том целовал её плачущие глаза, искал губами её губы. Она отдала их Тому, словно была беспомощна перед ним, словно она не понимает, что с ней, и утеряла всю свою волю. Почти незаметным движением Джулия прижалась к нему всем телом, руки её словно ненароком обвились вокруг его шеи. Она лежала в объятиях Тома не то чтобы совсем мертвая, но так, будто все её силы, вся энергия оставили её. Он чувствовал во рту солёный вкус её слёз. Наконец, утомленная, всё ещё обвивая его мягкими руками, Джулия откинулась на диван. Том прильнул к её губам. Глядя на неё четверть часа спустя, такую спокойную и весёлую, лишь немного раскрасневшуюся, никто бы не догадался, что совсем недавно она так горько плакала. Они выпили оба по бокалу виски с содовой, выкурили по сигарете и с нежностью смотрели сейчас Друг на друга. «Он – душка», – подумала Джулия. Ей пришло в голову, что она может доставить Тому удовольствие. – Сегодня на спектакле будут герцог и герцогиня Рикби, потом мы пойдем вместе ужинать в «Савой». Ты, наверное, не пожелаешь разделить с нами компанию? Я без кавалера. – Если ты этого хочешь, пойду с удовольствием. Румянец, сгустившийся у него на щеках, явственно сказал ей о том, как он взволнован возможностью встретиться с такими высокопоставленными особами. Джулия не стала говорить ему, что чета Рикби готова отправиться куда угодно, лишь бы угоститься за чужой счет. Том взял обратно её подарки; смущенно, правда, но взял. Когда он ушел, Джулия присела к туалетному столику и посмотрела на себя в зеркало. «Как удачно, что у меня не распухают от слёз глаза, – сказала она. Она немного помассировала веки. – И всё равно, до чего мужчины глупы!» Джулия была счастлива. Теперь всё будет хорошо. Она заполучила Тома обратно. Но где-то в самых тайниках души, она чувствовала к Тому хоть и слабое, но презрение за то, что ей удалось так легко его провести. 16 Ссора, каким-то непонятным образом, сломав разделявший их барьер, сблизила Джулию и Тома ещё больше. Том не так сильно сопротивлялся, как она ожидала, когда она снова подняла вопрос о квартире. Казалось, после их примирения, взяв обратно её подарки и согласившись забыть о долге, он сделался глух к угрызениям совести. Как увлекательно было обставлять квартиру! Жена шофера убирала её и готовила Тому завтрак. У Джулии были свои ключи, и иногда она заходила туда и сидела в гостиной, поджидая Тома из конторы. Раза три в неделю они ужинали где-нибудь вместе, танцевали и возвращались на такси к нему. Эта осень была для Джулии очень счастливой. Пьеса, которая тогда шла, имела успех. Джулия чувствовала себя энергичной и молодой. Роджер должен был приехать к рождеству, но дома он собирался провести всего две недели, а затем поехать в Вену. Джулия понимала, что он опять завладеет Томом, и решила не расстраиваться по этому поводу. Юность естественно тяготеет к юности, и нет никаких причин волноваться, если в течение нескольких дней мальчики будут так поглощены друг другом, что Том и думать забудет о ней. Теперь она крепко держала его. Он гордился тем, что он её любовник, это придавало ему уверенности в себе. Ему льстило быть так близко знакомым со многими более или менее высокопоставленными особами, а это было для него возможно только через неё. Тому страшно хотелось вступить в хороший клуб, и Джулия подготавливала для этого почву. Чарлз никогда ни в чем ей не отказывал, и она не сомневалась, что если взяться за дело тактично, она уговорит его, и он предложит Тома в члены одного из своих клубов. Тратить свободно деньги также было для Тома новым и восхитительным ощущением; Джулия потворствовала его расточительности. Она вбила себе в голову, что он привыкнет к такому образу жизни и поймет, что без неё ему просто не обойтись.