– Во что ты ввязалась? – шепотом спросила я себя, не в силах оторвать взгляд от пустого ящика, на дне которого оседала пыль. Флаер, заляпанный грязью, пропал. Ноутбук тихо шумел на столе, на полке тикали часы, а я сидела на диване, не понимая, что делать дальше: оставить театр в покое или встретиться с художественным руководителем «GRIM» и сыграть с ним в русскую рулетку. Мне все равно бы пришлось еще раз встретиться с Томом. Его ежедневник лежал у меня в сумке, и его требовалось отдать, а значит – обратного пути у меня не было. Оставалось идти вперед, притворяясь, что мне совсем не страшно. Я снова подошла к окну и увидела на противоположной улице джентльмена в черном пальто. Он был таким, каким его описал Джон Райли: в цилиндре и с тростью. Вокруг него кружила туманная дымка, а желтые вороньи глаза с любопытством рассматривали мое напуганное лицо. Джентльмен не шевелился. Я задержала дыхание, боясь пошевелиться. Тело окаменело, налилось свинцом. Казалось, сделай я шаг назад, и незнакомец, как пес, набросится на меня. И ему ничто не помешает: ни высота, ни наглухо закрытое окно. Вдали послышался шум мотора – по дороге ехала машина. Когда она приблизилась к моему дому, джентльмен исчез. Трясущимися руками я задернула шторы и попятилась назад. Сомнений не оставалось. За мной следили. И делал это серийный убийца. К мистике я продолжала относиться скептически, считая, что все в этом мире можно логически объяснить. Пропал флаер? Сама выбросила и забыла об этом. Вскоре я легла спать, а когда проснулась на следующий день, была уверена, что джентльмен всего лишь мне приснился. Но сейчас я уверена, именно в ту ночь я начала совершать первые ошибки. Ошибки, которые ставили на кон мою жизнь. 12 Прошла неделя, а ежедневник Тома все еще лежал в моей сумке тяжелым грузом. И дело было не в его весе, а в человеке, которому принадлежала эта стопка сцепленных листов. Я боялась написать Тому и встретиться с ним. Казалось, сделай я это, и случится непоправимое. Факт, что я скучала по нему, наводил меня на самые страшные мысли. Том начинал нравиться мне. И очень сильно. С каждым новым днем незнакомые чувства сильнее сжимали мое сердце, не давая ему перегонять кровь по венам. Мои руки и ноги мерзли, когда я вспоминала парня, у которого брала интервью. Хотя, казалось, все должно быть наоборот. Разве при влюбленности не горит все тело? Мысли о нем отяжеляли каждую клеточку моего организма, доводили до ночных истерик и спазмов. Мой интерес к Тому рос в геометрической прогрессии. И я ничего не могла с этим поделать. Сердце оказалось сильнее разума. А все потому, что Том с первых минут знакомства стал относиться ко мне по-особенному. Джеймс никогда не слушал, что я говорила; не поддерживал, спрашивал о душевном состоянии не ради ответа, а ради самого вопроса. Спросил и хорошо, можно обсуждать компьютерные игры дальше. А Харт… Ни во время телефонного интервью, ни в переписках, ни при личной встрече Том не ставил себя и свои интересы выше моих. Он интересовался моими делами, слушал, что я говорила, и улыбался. Постоянно улыбался. Искренне. И я не верила, что такой человек – пусть даже косвенно – мог иметь отношение к страшным преступлениям. Не понимая, что со мной происходит, я полностью отдала себя работе в кофейне. Я пыталась угодить мистеру Дартлу. Босс перестал вести себя как тиран и выбрал другую тактику – он интересовался запасами кофейных зерен, спрашивал, не нужна ли нам с моей сменщицей Анной помощь (хотя клиентов было не так много, и мы справлялись), улыбался и хвалил напитки, которые мы готовили. Я с радостью бежала в кофейню и с тоской на сердце выходила из нее. Только за стойкой бариста я не думала об убийствах и о Томе Харте. – Мистер Дартл, можно взять полный рабочий день на следующей неделе? – как-то раз спросила я у управляющего, когда он вышел из кабинета, чтобы выкурить сигарету. – Зачем? – Думаю, я мало работаю. – Посягаешь на зарплату Анны? – хитро прищурившись, спросил он. – Не получится. Больше я об этом не спрашивала. Мистер Дартл был прав. Я посягала не только на личное время сменщицы, но и ее заработную плату, которую она откладывала на путешествия по миру. В это время с Джеймсом мы почти не общались. Он пропал в программировании. На меня у него не осталось ни капли свободного времени. Я писала ему, звонила, но на длинные вопросы получала сухие и короткие ответы. Джеймс все еще злился из-за кино, но признаться в этом напрямую у него не хватало духу. – Раз не хочешь разговаривать, не надо, – после каждой неудавшейся беседы шикала я на телефон, лежавший в руках. Джеймс уже отключался в этот момент и не слышал прилагательные, которые сыпались в его адрес с особой щедростью. Джейн о моем состоянии ничего не знала. Она работала на футбольных матчах, и я не хотела отвлекать ее. Я не горела желанием рассказывать о ревнивце Джеймсе, а монологи про Тома высосали бы еще больше энергии, чем просто мысли о нем. Тем более, начни я рассказывать про Тома, не смогла бы удержаться и обязательно пересказала события дня, когда узнала о загадочных убийствах. Я ничего не скрывала от подруги, но, прежде чем говорить ей о моей жизни, хотелось самой разобраться во всей той ахинее, которую поведали мне Джон и Эндрю. А однажды вечером, устав от внутренних терзаний, я заглянула в ежедневник Тома, чтобы посмотреть, нет ли там даты очередного преступления. Смешная! С белых страниц на меня смотрели только даты спектаклей, рисунки-каракули и цитаты, выписанные из книг и пьес. Все. Никаких тебе заговоров, секретов и убийств. Даже не было номера телефона художественного руководителя. Я печально вздохнула, но продолжила перелистывать страницы чужих записей, чувствуя, как внутри грохочет совесть. Я копошилась грязными руками в чужой душе. Но что мне осталось делать, если мне начала угрожать опасность? Тома в убийствах я не подозревала. Слишком простым и добрым он казался для роли преступника. В конце ежедневника я наткнулась на планы на год. Том расписал их на последней странице, хотя год только начался и было глупо записывать мысли в конце. Цели в большинстве случаев строят в начале. Я бегло пробежала взглядом по каждой записи. Их оказалось не много. 1. Гастроли в Польше до февраля; 2. Мини-тур в Рединг; 3. Постановка пьесы по Кафке. Читаю пять монологов; 4. Перечитать Станиславского и лучше разобраться в его системе. Кажется, что-то ускользает от меня. Возможно, дополнить знания книгами М. Чехова; 5. Обсудить с ребятами новые проекты; 6. Поставить в 2019 году как минимум 3 новые пьесы, не считая дневников Кафки; 7. Гастроли в декабре (?). Ред пока ничего не говорит. Возможно, 2019‐й мы проведем дома. Но в один из вечеров, который я проводила за рабочим местом в кофейне, меня уколола совесть. Она заставила меня написать Тому о ежедневнике. «Мало ли, чего тебе там не хочется, – визгливо сообщил внутренний голос. – Может, он жить не может без этих записей, а ты не пишешь ему только по одной причине – боишься влюбиться сильнее. Какая глупость!» Я и правда вела себя как полная идиотка. И, когда написала сообщение Тому, не почувствовала внутри ничего, кроме легкости. Но ощущение продлилось недолго. Я не успела убрать телефон, как он разразился звонком. – Сара! – радостно воскликнул Том. – Как же ты обрадовала меня! – Прости, что не написала об этом сразу. Заработалась и забыла, – соврала я. – Ничего страшного. Главное – я не потерял его. Пусть в ежедневнике нет ничего особенного, он мне очень дорог. Это подарок от Циркача на Новый год. – Тогда я вдвойне рада, что нашла его, – мягко улыбнулась я, а внутри негой разлилось тепло. Сердце вступило в свои права и стало разгонять кровь по венам, согревая замерзшее тело. – Можешь занести его завтра в театр? – Только после обеда, часа в четыре. – А вечером свободна? Скажем… в семь? – Да. – Отлично. Тогда приходи на спектакль «Косметика врага» по рассказу Амели Нотомб, а после встретимся в холле, и ты отдашь ежедневник. Пойдет? Только не заходи в служебный коридор, если меня долго не будет. Я выйду сразу, как переоденусь. – Ой, я даже не знаю. Неудобно бесплатно идти к вам на спектакль. Я могу передать ежедневник сейчас, ведь… – Нет-нет, – перебил Том. – Сейчас я не могу. И все-таки хочу увидеть тебя в числе зрителей на завтрашней постановке. Я на минуту задумалась. Идти одной в театр не хотелось. Но желание увидеть Тома сначала на сцене, а потом лично победило все сомнения. – Хорошо, тогда встретимся в театре. – Супер! На входе скажи, что ты от Тома Харта. Встречать будет Барон. Он пропустит. И как раз познакомитесь с ним. – Тогда до завтра. – До завтра. И еще раз спасибо. Я безмерно благодарен тебе, Сара Гринвуд. Том отключился, а я еще долго стояла с телефоном в руках и прислушивалась к сердцебиению. Даже испугалась, что у меня первые признаки тахикардии. «Сара Гринвуд, ты странная», – с горечью подумала я и посмотрела на отражение в темном окне. Я выглядела непривычно счастливой в ярком свете кофейни. Но это счастье граничило с полным безумием. 13 – Сара, почему ты ничего не рассказала?! – влетая в кофейню, разразилась негодованием Джейн. На ней была легкая толстовка и джинсы, порванные на коленях. Рабочий рюкзак за спиной сказал все лучше любых слов. Подруга прибежала прямиком из редакции. Джейн остановилась возле стойки бариста и, тяжело дыша, начала прожигать меня взглядом. Я в этот момент готовила кофе клиенту – мужчине, который сидел за столиком у окна и, заинтересованный внезапным появлением красивой девушки, смотрел на нас во все глаза. – Ты о чем? – не поняла я. – Издеваешься? – уже по-доброму сказала Джейн и, покопавшись в своем рюкзаке, вытащила оттуда газету «Таймс» недельной давности. – Точно! Я совсем забыла о ней, – не отрываясь от приготовления кофе, воскликнула я. Радость вдруг окутала теплым шарфом.