Джон был прав. Это я хотела разоблачить театр и стать сотрудником «Таймс». Разбрасываться контактами было бы очень глупо. Я поморщилась, глядя на наручные часы. – Хорошо, давайте сегодня. Мы договорились встретиться с Джоном через полтора часа недалеко от психиатрической больницы Бетлем, которая находилась на юге Лондона – не самая лучшая часть города, если после встречи нужно как можно быстрее оказаться в центре. А в конце разговора Джон и вовсе загадочно отметил, что после встречи я захочу наведаться в лечебницу. Сомневаясь в адекватности старичка, я согласилась. Больница для сумасшедших? Серьезно? «Когда-нибудь эта профессия меня погубит», – подумала я, отключив вызов. Разговор с Джоном обескуражил меня. Я совсем забыла о сообщении, которое собиралась написать Тому. Все отошло на задний план. Негодуя, я развернулась и, вместо того чтобы идти к автобусной остановке, направилась к метро. 6 Я добралась до места встречи за полтора часа и зашла в забегаловку, в которой мы договорились встретиться с Джоном. Это был старый паб. Первое, что я заметила, когда открыла его сальные двери, – посетителей, собравшихся здесь в обеденное время. Солнце еще ярко светило, поэтому я отчетливо видела, как витающая пыль оседала на мужчинах в синей униформе. Они громко разговаривали, смеялись и поглощали свой обед за обе щеки. Когда я зашла в паб, никто не обратил на меня внимания – даже молодые официантки, хихикающие с клиентами, проигнорировали мое появление. «Ну и местечко», – подумала я, пятясь назад. Ждать здесь Джона совсем не хотелось, поэтому я решила выйти на улицу. Уж лучше дышать выхлопными газами, чем вдыхать запахи некачественной еды и мужского пота. Я развернулась, чтобы покинуть паб, но так и не успела этого сделать. – Здравствуйте, Сара, – обратился ко мне седой старик в синей кепке «Таймс». Он держал в руках черный кейс 80-х годов и приветливо улыбался. «Джон», – догадалась я. У мистера Райли были серо-зеленые глаза, круглое лицо, нос в форме большой картошки, пухлые губы, и одет он был весьма нелепо. Широкие потертые джинсы свисали с бедер, а большой темно-синий свитер с эмблемой «Таймс» на груди казался комичным для его солидного возраста. Мужчине перевалило за семьдесят – самый разгар пенсии и беззаботной жизни. Но одевался он как сорокалетний. Средний возраст всех экспедиторов. Джон улыбнулся и протянул морщинистую руку для приветствия. Его лицо напоминало сухую, потрескавшуюся землю, которую не поливали все знойное лето. Но этот старик не напугал меня. Скорее наоборот. Было в нем что-то притягательное. Наверное, глаза, многое повидавшие за долгую жизнь. Они блестели в лучах солнца. Несмотря на возраст, Джон казался очень энергичным человеком. – Добрый день. – Я ответила на слабое рукопожатие и еще раз осмотрела паб. – Мы здесь будем разговаривать? – Понимаю, не самое лучшее место. Здесь не так далеко строят торговый центр, рабочие каждый день приходят выпить пива и пообедать. Но, поверьте, это лучшее место для важных разговоров, – сказал Джон и, увидев недоумение на моем лице, продолжил: – Тут такой шум. Никто не услышит, о чем мы будем говорить. Лучшее место для секретов – не тихая комната, а футбольный стадион. Я неуверенно кивнула, не отрывая взгляда от старичка. – Ладно, не переживайте, Сара, – слегка хохотнул Джон, подмигнув мне. – Эти мужчины скоро уйдут, а официантам здесь безразличны разговоры посетителей. Именно поэтому я вас сюда пригласил. С какой стороны ни посмотри – лучшее место для разговоров. Сказав это, Джон прошел вглубь, расталкивая мужчин. Те не обращали на него никакого внимания и продолжали вести «светские» разговоры. Я услышала, как один из них рассказывал другому о новой подружке. Слегка поморщившись, я последовала за Джоном, который уверенно направлялся к свободному столику в самом углу. «Наверное, это место его молодости», – вдруг подумала я, рассматривая заведение. Оно и правда напоминало паб прошлого века. И люди здесь были несовременные, с другим мышлением. В них застыло прошлое, не давая разуму познать настоящее. Мы сели около стены. За соседними столиками рядом с нами группа рабочих травила анекдоты. Я с удивлением отметила, что Джон выбрал удачное место – вокруг нас шумели люди, но это не мешало свободно разговаривать. Мы были одновременно в центре событий, но вместе с тем далеко от них. – Сара, спасибо, что согласились встретиться со мной, – сказал Джон, сев напротив. Возле столика появилась официантка. Обычно в пабах гости делали заказы у барной стойки, но в этом заведении, видимо, были другие правила. Джон заказал лимонад, я – ничего. Официантка хмыкнула, убрала блокнот в кармашек фартука и удалилась, виляя широкими бедрами. Джон снял с головы кепку, отложил ее в сторону и взъерошил седые, редеющие волосы. – У меня не так много времени, – ответила я, намекая, что не смогу посвятить разговору больше часа. Я знала привычку старшего поколения – они сначала обсуждали погоду и только потом переходили к самой сути встречи. Я должна была предотвратить это. – Для чего вы хотели со мной встретиться? – Даже не знаю, с чего начать, – вздохнул Джон, отхлебнув немного лимонада, который ему принесли чуть ли не сразу после заказа. – Наверное, вы сочтете меня сумасшедшим. Я молчала, не зная что сказать. – Сегодня я развозил по киоскам новый выпуск «Таймс» и наткнулся на вашу статью. Когда прочитал название театра, про который вы писали, меня передернуло. «GRIM» – мерзкое слово. От него веет смрадом, вам так не кажется, Сара? Между нами повисла неловкая пауза. – Я знаю про «GRIM» то, чего не знает никто, кроме самой труппы. Джон замолчал. Снова отпил лимонад, неспешно поправил волосы. – В юности я встретил необычного человека, джентльмена в черном пальто и черном цилиндре. На его шее, как и у актеров театра «GRIM», были чудовищные театральные маски. Понимаете, к чему я? Джентльмен и труппа связаны. – И что? – Я не поняла загадочного тона в голосе Джона и слегка приподняла одну бровь. – А то, что джентльмен, у которого я видел эту татуировку в начале шестидесятых, не был человеком. Он – дух, призрак. Называйте это как хотите, но джентльмен не живое существо из плоти и крови, как вы и я. От него смердело, понимаете? Ненавистью, падалью, местью. Стоило старику произнести эти слова, как во мне вспыхнул гнев. Я принялась ругать себя за необдуманную поездку в самый мерзкий район Лондона. Джон был не в себе. Я бы не удивилась, случайно увидев его имя и фамилию в числе пациентов психиатрической больницы, которая находилась в квартале от паба. – Дух? Призрак? – раздраженно спросила я и уставилась на старичка так, как раньше смотрела на безумцев, гуляющих зимой по городу в одних футболках. Джон не посмотрел в мою сторону. Он непринужденно отпил лимонад и спокойно произнес, глядя на стакан: – Я знал, что вы не поверите мне, Сара. Поэтому, пожалуйста, наберитесь терпения и выслушайте все, что я хочу вам рассказать. Или вас ждет беда, о которой потом напишут ваши коллеги. Джон открыл кейс, который все это время бережно держал на коленях, и вытащил из него древнюю газету. Она была пожелтевшей, но, несмотря на старость, выглядела как новенькая – буквы не стерлись, не выцвели. Джон явно берег газету, как особо ценную реликвию. Или улику. Без особого желания я прочитала заголовок на первой полосе. «Убийство: на улице Грэйт-Гилфорд найдено тело журналистки «Дейли мейл» Эмили Томпсон». В уголке газеты стоял год и месяц выпуска. Апрель 1964-го. Джон вытащил вторую газету. Она была новее, чем первая, но не такая гладкая. Вся потрепанная и мятая, будто ее пытались разгладить утюгом через марлю. «Загадочное убийство в Лондоне повторилось в самом сердце Франции: ночью нашли тело журналистки Жаклин Бордо». Дата: 1975 год. – И что это? – Дело рук существа с татуировкой на шее. Теперь вы выслушаете меня, Сара? «Бред», – подумала я и скрестила руки на груди, показывая, что выслушать Джона готова, а вот верить – нет. Я не ушла из паба только по одной причине. Мужчина сказал про метки. Я вспомнила свои галлюцинации и решила остаться. Понадеялась, что смогу с помощью экспедитора ответить на вопросы, которые звучали у меня внутри. Джон отхлебнул очередную порцию лимонада и, прокашлявшись, начал рассказывать историю, которую я потом долго не могла выкинуть из головы. Она прицепилась ко мне, как пиявка. 7 – Я потратил на поиски этого джентльмена большую часть жизни, – начал рассказывать Джон, когда я, стараясь выключить разум, приготовилась слушать его исповедь. – Я встретил его апрельским утром 1964 года, когда мы с отцом развозили эту самую газету по магазинам, – мужчина показал на пожелтевший экземпляр «Таймс». – С раннего детства я помогал отцу. Пока мой старик сидел в машине, я по-мальчишески перетаскивал товар. Но в тот день все пошло не по сценарию. Я случайно уронил стопку со свежим выпуском, отец разозлился и сказал, что сам все сделает. Пока он перетаскивал прессу, я скучал в машине. Загадочный джентльмен появился как раз в тот момент, когда я собирался вздремнуть в ожидании отца. Незнакомец пришел с ветром и пылью. Потом Джон рассказал, что джентльмен остановился в метре от мини-фургона «Таймс» и поднял с асфальта газету, которая несколько минут назад выпала из рук молодого Джона. На первой полосе был заголовок об убийстве Эмили Томпсон. Нижняя часть ее лица и язык были обугленными, но криминалисты отрицали версию поджога и не могли доказать применение кислоты. Так и не удалось понять, от чего умерла двадцатичетырехлетняя девушка. – Когда джентльмен прочитал новость, он победоносно улыбнулся, будто убийство невинной души – дело его рук. Хотя сейчас я уверен – так оно и было, – сказал Джон, не отрывая взгляда от своих морщинистых пальцев. – Когда вернулся отец, я все так же смотрел на джентльмена в черном. Не помню, заметил я татуировку в тот момент или раньше, но чувство тошноты, когда я увидел страшные очертания дьявольских масок, до сих пор преследует меня. Они будто ухмылялись, радуясь смерти Эмили. Одна из них даже повернулась ко мне. Понимаете, о чем я? Метки живые. А потом… потом, кажется, я моргнул – просто моргнул, Сара! – и джентльмен исчез. С ветром и пылью. Он растворился на том же месте, где стоял. – На сколько лет выглядел джентльмен? – спросила я не ради ответа, а ради вопроса. Молчание выдало бы внутреннюю панику. Живые тату. – Сложно сказать. Выглядел он очень молодо. При этом его стан был крепкий, походка – уверенная. Двадцатилетние так не ходят. Молодые люди обычно парят над землей. А этот ступал по ней твердо. Без грамма сомнений. Но шел грациозно. Не так, как обычные мужчины. Только спустя время я понял: незнакомец выглядел, как человек искусства. Актер. Даже его одежда – сценический костюм, не иначе. В 60-е, конечно, ходили в цилиндрах. Мода на них еще не ушла, но джентльмен использовал его именно как сценический атрибут. Я кивнула. – Так вот, месяц меня не покидали мысли об этом загадочном джентльмене: он снился, иногда мерещился мне посреди улицы. Вместе с ним я видел во снах и журналистку, которую убили. Она всегда кричала, что в ее гибели виновен Он. Напоминает простую игру человеческого воображения под влиянием нереального (все-таки джентльмен исчез на глазах). Но знаете, Сара, я уверен, что все приснившееся мне – правда. Журналистка приходила ко мне во снах. Через какое-то время, как это обычно бывает, то, что не давало покоя многие недели, стало меня покидать. Я забыл о джентльмене в черном, его таинственном исчезновении и журналистке, тело которой нашли в центре Лондона. Возможно, и не вспомнил бы об этом, но через несколько лет история повторилась. Только не в Англии, а во Франции. В Париже нашли убитую журналистку с обугленной нижней частью лица и языком. Криминалисты Франции, сделав все анализы, пришли к выводу, что девушку не поджигали, не обливали кислотой и не применяли в ее отношении другие насильственные средства. Вконец запутавшись, они начали искать похожие случаи в других городах и даже странах. Они выяснили, что в 1964 году в Англии был идентичный случай. И тоже с журналисткой. Кусочки картины начали складываться – стало ясно, что убийца один и тот же человек, который по каким-то причинам не любит прессу и в особенности – женщин-корреспондентов. Но что это давало? Ничего. Полиция не располагала ни отпечатками пальцев, ни уликами, ни свидетелями. Пустота. Британская пресса сразу написала об этом. Мол, сенсация: во Франции похожий случай, как был у нас в начале 60-х! Когда в мои руки попала газета, в которой опубликовали эту новость, я сразу вспомнил джентльмена в черном пальто и отвратительные метки на его шее. Мне стало не по себе – к горлу снова подступила тошнота. Понимая, что дело в нем, я записал в тетрадь две даты, думая, что это поможет понять мотивы двух убийств. 1964, 1975. Через пару лет к ним прибавилась еще одна – 1986, и еще – 1997, и еще – 2008. Сейчас в моей тетради пять дат и пять однотипных убийств. Англия, Франция, Германия, Россия, Япония. Если посмотреть, даты цикличны. И цикл их – 11 лет. Следующий год, когда должна умереть журналистка, – 2019. То есть… – В этом году, – закончила я за Джона, понимая, что его болтовня не просто бред сумасшедшего. Я боялась себе в этом признаться, но начала видеть логику во всем, о чем рассказывал старик. Единственное, чему я не верила, – его теории о духе, существе, которое разделывалось с журналистками. Абсурд! Легче было поверить в искусного серийного убийцу, который так ловок, что не оставляет после себя следов, чем в паранормальное существо. Даже двигающиеся татуировки не способствовали моей вере в мистику. Я продолжала считать их ухмылки игрой воображения. А что, если джентльмен гипнотизер? А его татуировки – средство подчинять себе людей? Все может быть. Тогда и случай Джона поддавался логическому объяснению. – Ладно, мистер Райли, хорошо, – вздохнула я. От запахов паба, в котором мы сидели, у меня закружилась голова. Рабочие уже ушли, но запах их пота пропитал заведение. У барной стойки вовсю громыхал старый телевизор. Наш разговор с Джоном не подслушивали. Что было важно – я не хотела бы, чтобы кого-то из нас забрали в психбольницу. – Но при чем тут театр «GRIM»? То, что у его актеров такие же татуировки, как и у вашего загадочного джентльмена, ни о чем не говорит. – Во-первых, татуировки актеров сильно отличаются от татуировок фанатов. Вы разве не замечали? Некоторые девочки по глупости набивают себе эти метки. Я уверен, они просят мастеров сделать тату под копирку. Но даже первоклассные специалисты не могут повторить оригинал. И ведь все идентично, но… в фанатских картинках нет зла. Вот в чем дело. А во-вторых, Сара, если вы позволите, я начну рассказывать, как связаны тату, джентльмен и актеры по порядку, чтобы не сбиться. Я скажу, при чем тут труппа театра, но позже. Потерпите. – Хорошо, я внимательно вас слушаю, – вздохнула я, чувствуя, что сегодня вряд ли приеду к Джеймсу вовремя. Но работа была превыше всего. Хотя меня не покидало чувство, что я нарвалась на сумасшедшего. – Первое представление «GRIM» состоялось 2 апреля 1965 года. Театр юных и талантливых актеров из бедных семей вырос как из-под земли. Никто не знал, кто их инвестор и, главное, художественный руководитель. Думаю, вы представляете, Сара, как происходит театральный дебют? В прессе глава театра рассказывает о себе, труппе и спектаклях, которые они планируют ставить. А тут – ничего. Никакого подготовительного процесса. Только оборванец лет десяти бегал по улицам и приглашал людей посетить новый театр почти за бесценок. Такое недопустимо. Когда про театр узнали критики, их покоробило отношение его руководителя к культурной братии страны. Они оскорбились, что их не пригласили на первый спектакль, и решили «культурно отомстить». Критики толпами шли в «GRIM», чтобы разнести странный театр в щепки на страницах журналов и газет, но вместо этого боготворили его как самое настоящее Чудо Света. Выходя со спектакля, они забывали обо всех вопросах и нестыковках. «Гении, какие же они гении!» – писали все как один. Подключилось сарафанное радио. Слава театра гремела на всю Англию, пресса заинтересовалась им еще больше. Но его руководитель не показывал лица. С прессой разговаривали актеры. И то говорили образами, без конкретики.