— Твой брат умер, в нем настоящая дырка от настоящей пули! — заорали в трубку актеры. — Мы уезжаем, и только попробуй нас сюда впутать! Аня была в шоке. Она тронула машину с места и медленно поехала, вглядываясь в густой туман. Тело Игоря лежало на обочине, он и в самом деле был мертв. Ее затрясло, в приступе паники она схватила брата за куртку и потащила его вниз с обочины, пока никто их не заметил. Там обнаружилось нечто вроде мелкого болотца и, сидя в каких-то камышах и трясясь от холода, она позвонила матери. Было решено инсценировать нападение неизвестных, промышляющих разбоем на трассах: тело утащить подальше и бросить где-нибудь в лесу, а машину отогнать, и также бросить, вытащив магнитолу и все ценное. Таким образом создастся полное впечатление, что Игоря просто обокрали и убили. Отдав эти указания, Разумовская свалилась в постель, и дальше тянула только на лекарствах. Сердце болело невыносимо. Аня сделала все, что нужно, и на попутках уехала в Москву — светить свой паспорт в железнодорожных кассах было нельзя ни в коем случае. На следующий же вечер Разумовской позвонили из милиции и сообщили о том, что ее сын найден мертвым. Завертелась следственная машина, и Светлане стало совсем плохо, на скорой ее увезли в реанимацию, где она и умерла, не приходя в сознание. Она не смогла бы жить с осознанием того, что фактически собственными руками убила сына. На этих словах Аня заплакала, а я, не в силах больше держать лицо, выскочила из гостиной и забежала в первую попавшуюся комнату. Меня трясло, зуб на зуб не попадал, и пришлось обхватить себя руками, чтобы унять дрожь. Не буду я мстить этой девчонке, и оставлю ее в покое, как она и просила. Зло наказано и без меня, двое участников этого жестокого розыгрыша умерли, а оставшаяся девушка теперь всю жизнь будет мучиться сознанием и своей вины тоже. Я медленно опустилась в кресло, и тут увидела, в какую комнату я попала. Письменный стол, дорогой роскошный ноутбук, пачка бумаги, принтер, целая стена книг, справочников и энциклопедий. Рабочий кабинет писательницы Разумовской! Я не смогла удержаться от искушения. Включила ноутбук, надеясь, что он не запаролен. Так оно и оказалось. Я открыла папку «Мои рукописи» и нашла файл под названием «Театр марионеток». Сердце мое билось часто-часто, а к глазам подступили слезы; снова навалилось то удушливое ощущение страха, которое стало моим постоянным спутником на эти страшные четыре дня, и я, моргая, чтобы прогнать мутную пелену с глаз, прочитала: Светлана Разумовская. Театр марионеток. Марионетка, деревянная, раскрашенная кукла на ниточках, покорная каждому движению кукловода… Она глупо смотрит на тебя, послушно двигает руками и ногами, пляшет под любую музыку, которая тебе нравится. Она — твоя. Но нет ничего слаще того ощущения всемогущества, когда твоя марионетка — живой человек. Уверенными движениями ты натягиваешь ниточки, и уже не деревянные, а настоящие, из плоти и крови, ноги идут туда, куда ты повелеваешь. Глаза смотрят в ту сторону, куда ты им указал. Сердце бьется так часто, как хочется именно тебе. Это слаще меда, слаще жемчужных капель росы с яблоневых лепестков… Дальше было девственно-белое, чистое поле, такое многообещающее и заманчивое; ожидающее, что сейчас придет автор, опустит руки на клавиатуру, и потоком хлынет гениальный текст о марионетках и всеведущем кукловоде. Но — нет, не придет. Трясущимися руками я закрыла файл и нажала на кнопку удаления документа… * * * Через неделю мы, догуляв остаток каникул на побережье Балтики, вернулись в Москву. Шурка помчался к друзьям, по которым он успел соскучиться, мама отправилась демонстрировать папе прекрасный цвет лица, приобретенный на целебном морском воздухе. Мартышка и Егор, которые теперь не расставались ни на минуту, словно попугайчики-неразлучники, тоже куда-то исчезли. Не иначе как в кино пошли, на последний ряд, и неважно, какой фильм идет. Я же вероломно сбежала от Алекса и отправилась к любимой подруге, а по совместительству — самому здравомыслящему человеку на земле. — Подгорная, я по твоему лицу читаю, что ты в полнейшем раздрае, — прокомментировала Флоранс, едва только узрела меня на пороге. — Молодец, умная девочка. Нальешь мне кофе? Славка, муж Флоранс, был выдворен из дому, мы сели на кухне — я с чашкой крепкого кофе, подруга с сигареткой. — Ну, делись впечатлениями. Отпуск не удался? — Да не в этом дело. Я все думаю о наших с Алексом отношениях… — Кто о чем, а Подгорная все о своем ненаглядном Алене Делоне, — застонала Флоранс. — Когда у вас уже все наладится? — Думаю, никогда, — мрачно сказала я. — Это что за новости? Вы расстались? — Нет. Пока. — Так, давай по существу. И я рассказала ей. О том, когда я была сама тактичность и не лезла в душу, Алекс считал меня чем-то вроде мебели. Стоит себе, и ладно, и хорошо. О том, что только когда я взбрыкнула и, вильнув хвостом, умчалась на своем кабриолете в туманную даль, его проняло, и он сам сделал попытку к примирению. О том, что его ревность кажется мне детской и ненастоящей, и я не верю в его глубокие чувства. Да и вообще, нужны ли мне такие отношения? Не хочу я этих игр. Мне хотелось нежности, любви, чтобы уткнуться родному человеку в плечо, чтобы пожалели, когда мне трудно. Устала я изображать из себя железную леди, честное слово. — Ну, то, что мужики — создания предсказуемые, я тебе давно говорила, — сказал Флоранс совершенно серьезно. — Кстати, а что насчет его книги? Полет мыслей подруги меня обескуражил. — Какой еще книги? — Той самой, которую от Алекса ждали в издательстве, из-за чего он не смог поехать с тобой. — Сказал, что плевать он хотел на сроки, допишет, когда вернется, — смущенно призналась я. — Хм… Работу отодвинул на второй план, это симптом, — изрекла подруга. — Может, и правда влюбился? — Я же говорю тебе, он как ребенок, у которого отняли игрушку. Пока я рядом, волноваться нечего, зато когда появилась угроза меня потерять, он заволновался, — объяснила я. — Сейчас снова все вернется на круги своя, и я опять отойду на пятнадцатое место, после книг, путешествий, фотографии и автомобилей. Оно мне надо, скажи? Флоранс только пожала плечами и раздавила окурок в пепельнице. Потом мы с тоски напились. Спустя какое-то время в родные пенаты вернулся Славка и обнаружил нас, сидящих на полу и горько плачущих. Я рассказывала Флоранс, какие все мужики сволочи, она поддакивала и вытирала мне слезы краешком кухонного полотенца. — Ой, девки, что ж вы творите? — укоризненно покачал он головой и пошел кому-то звонить. Через полчаса примчался Алекс. — Стася, ты что? — спросил он с невыразимой нежностью, склоняясь надо мной. — Ничего, мы просто болтали о своем, о девичьем… — Я ее отвезу домой, — сказал Алекс Славке и вытащил меня из дома. На улице, на стылом осеннем ветру, я пришла в себя и в машину смогла загрузиться уже вполне самостоятельно. — Слушай, Алекс, забыла тебя спросить. Помнишь, ты ездил в «Шервудский лес» и перебрал там в ресторане шампанского. Какой праздник ты тогда отмечал? — Да как тебе сказать… — он заметно смутился и крепче вцепился в руль. — Я тогда, кажется, понял, что мне тебя очень не хватает. И решил… Решил, что хочу предложить тебе жить вместе. Переезжай ко мне, Стаська? — К тебе? — Ну да, ты и Шурка. — Считаешь, мы с тобой уживемся вместе? — изумилась я. — По крайней мере, мы можем попробовать. Что-то промелькнуло в его глазах, какая-то искра, обещавшая и ту самую нежность, и тепло, и любовь, о которых я так давно мечтала… Я вытянула ремень безопасности, пристегнулась и открыла окно — в салон тут же бесцеремонно ворвался ледяной ветер. — Поехали? — радостно сказала я. — Смотри, какая погода замечательная! По небу стремительно шли плотные сизые тучи, на их фоне деревья казались особенно яркими, пылающими, словно факелы. — Ну, так ты согласна? — настойчиво спросил Алекс, выруливая на проспект. — Я подумаю. Из-за туч на короткое мгновение одобрительно выглянуло солнце…