И она отключилась, а я осталась один на один с противно ноющими короткими гудками в трубке. Вот ведь не повезло!.. Тут явились мама и Алекс, и пришлось оставить пока сыщицкую деятельность. Маме разукрасили щеку йодом и сделали укол против столбняка, Алекс вежливо поддерживал ее под руку, и я даже залюбовалась им. Черт возьми, да ведь внешне это идеальный муж — галантный, сдержанный, никогда слова дурного не скажет, с моими родственниками вежлив и почтителен. Шурка его обожает, и даже Мартышка, которая к моим кавалерам относится чрезвычайно скептически, не находит в Алексе ни единого изъяна. Вот только он такой ветреный и непостоянный, что мужа из него не выйдет. Оттащить к алтарю его можно лишь в невменяемом состоянии, даром что в его сорок с небольшим у него за плечами два брака, два развода, несколько детей и целая толпа бывших любовниц. Ну зачем ему жениться? Ему и так прекрасно живется на свете. Мама плюхнулась в кресло и со стоном потрогала залитую йодом царапину под глазом. — Бабушка, больно? — покаянно спросил Шурка. — Ладно, жить буду. Но больше так не делай. — И с этими словами мама повернулась ко мне. Я ждала было, что сейчас она отчитает меня за неправильное воспитание сына и за то, что я его совершенно забросила, но к моему удивлению, она спросила совсем о другом. — Ребята, а где Мартышка? Что-то ее долго нет. Я встревоженно глянула на часы. И правда, время уже подходило к обеду, а о Мартышке не было ни слуху, ни духу. — Может, по магазинам отправилась? — Стася, какие тут магазины! — возразила мама. — Два сельпо, аптека и один хозяйственный на площади. И крошечный продуктовый рынок. — А что, раньше она так надолго не уходила? — Нет, тут просто некуда идти. Боже мой, неужели с Мартышкой что-то случилось? Именно теперь, когда в Славино приехала я, а за мной — целый шлейф неприятностей и проблем. И если это случилось из-за меня, я себе никогда не прощу! — Надо ей позвонить! — решила я, кинувшись к кровати, где валялась моя сумочка и слегка подрагивающими от волнения руками выуживая оттуда мобильный телефон. Алекс смотрел на меня, ему, кажется, тоже передалась моя нервозность. Я глянула на мертвый дисплей и только теперь вспомнила, что благодаря Егору мой мобильник теперь представляет собой кусок бесполезной пластмассы. — У меня телефон сломался, — мрачно объяснила я Алексу. — Позвони со своего. Он взял с журнального столика свой телефон, подключенный к ноутбуку, позвонил Мартышке… и растерянно пожал плечами: — Выключен или находится вне зоны действия сети. — Может, у нее здесь нет приема? — Все у нее есть, — отмахнулась мама, — Она каждый день болтает со своими друзьями по три часа. — Очень странно, — сказала я, внутренне сжимаясь от нехороших предчувствий. — Мам, а мы обедать пойдем или Мартышку ждать будем? — спросил Шурка, отрываясь от экрана и глядя на меня блестящими голодными глазами. — Уже пора обедать, да? — я рассеянно постучала ногтем по стеклышку наручных часов. — Пойдемте, раз уж ты проголодался. Может быть, Мартышка придет прямо в ресторан. Но сестра не появилась. Мы обедали, я нервно ерзала на стуле, то и дело оглядываясь на двери; Алекс меня точно понимал, а вот мама очень удивлялась, по какому поводу я так волнуюсь. В самом деле, Машке двадцать два года, она вполне взрослая и самостоятельная, может позволить себе и задержаться… Но мама не знала всего того, что знала я. Только бы с ней ничего не случилось, только бы ничего не случилось… Посреди обеда мне вдруг пришла в голову свежая мысль насчет того, как можно отыскать телефон Разумовской, и я, торопливо извинившись перед семейством, побежала наверх. Меня провожали удивленные взгляды. Кажется, они скоро решат, что я окончательно сошла с ума. В своем номере я заперлась — на всякий пожарный случай, открыла ноутбук и залезла в ту программу-органайзер, которую мне поставил Шурка и в которую он заботливо перекачал всю базу данных из моего телефона. Потом снова уселась за телефон и принялась терзать кнопки. Есть у меня друг Васька, талантливый журналист. Если быть точной, журналистика — не главное его занятие, в основном он занимается созданием стильных аксессуаров ручной работы, но поскольку талантливый человек талантлив во всем, и креативность хлещет из него через край, Васька подался и в журналистику. В основном он писал о моде для глянцевых изданий, но знакомых журналистов абсолютно во всех сферах у него было хоть отбавляй. Раз в пять больше, чем у меня. Он не раз уже выручал меня полезными знакомствами, контактами и информацией, и я очень надеялась, что выручит и теперь. Трубку Васька взял не сразу, я уже измучилась, воображая, что он греет свои «старые косточки» — по его собственному выражению — где-нибудь на Гоа, и не сможет мне помочь. Но он все-таки ответил. — Васька, я звоню по межгороду, так что слушай и запоминай! — завопила я с ходу. — Очень нужна твоя помощь, моя благодарность не будет знать границ! — Слушаю, золотце, — сказал он, и я услышала, как он улыбается. — Мне нужны контакты писательницы Светланы Разумовской. Домашний или мобильный телефон. Это важно, поэтому, Васечка, не тяни с этим, о'кей? — О'кей, о'кей, — передразнил меня Васька. — Хорошо, я перезвоню. — У меня мобильник накрылся, так что я сама тебе позвоню. Спасибо, пока! Немного успокоенная, я вернулась к обедающему семейству. — Мартышка так и не позвонила? — спросила я, вгрызаясь в жгучие куриные крылышки. — Шурка, не ешь, это не детская еда. Для тебя супчик заказали. — Ну ма-ам! — заканючил ребенок. — Я же не младенец! — Хочешь испортить себе желудок? — веско сказала я. — А ты подай ребенку положительный пример и не ешь сама, — сказал Алекс, утаскивая к себе вредную, но страшно вкусную еду. — Нет, она не звонила. — Так набери еще раз! — попросила я, расстроенная тем, что любимое блюдо уплыло у меня из под носа. Шурка злорадно посмеивался. Алекс снова вызвал Мартышкин номер и через секунду покачал головой. — То же самое. Выключен у нее телефон. — Где она шляется? — пробормотала я себе под нос. — Вернется — уши надеру! После обеда я удалилась к себе в номер в полном одиночестве, объяснив остальным, что мне хочется прилечь. Мама увела Шурку в их комнату, Алекс попытался было напроситься ко мне, но сейчас мне не хотелось вообще никого видеть, и я сказала, чтобы заходил позже. Я волновалась за Мартышку и нервно мерила шагами комнату — от окна к двери, от двери к окну. Потом кинулась к телефону и снова набрала Васькин номер. Конечно, никакой надежды, что за сорок минут он сумел что-то выяснить, но от волнения и бездействия я готова была уже выть, и даже расходы на междугородние звонки меня не останавливали. — Васька, ну как успехи? — безнадежно спросила я. — А чего голосок такой тусклый? — посмеиваясь, сказал приятель. — Пляши, дорогуша, откопал я тебе твою Разумовскую! Не веря своему счастью, я схватила придвинула к себе ноутбук и принялась щелкать по клавишам под Васькину диктовку. — Двести двадцать девять… Так, это домашний? — Есть еще и мобильный. Пиши. — Ты гений. И мой добрый ангел, — с чувством сказала я. — Жаль, что по телефону не могу тебя расцеловать. — Ты же знаешь, что я предпочитаю мальчиков, — захохотал Васька. — Когда вернешься в Москву, свистни, сходим куда-нибудь пообедать. Я пообещала и отключилась, с вожделением глядя на заветные цифры. Звонок писательнице я не стала откладывать в долгий ящик и набрала ее домашний номер, слушая взволнованный стук собственного сердца. После целой тысячи бесплодных долгих гудков трубку наконец-то подняли, я услышала слабый, болезненный женский голос. — Алло? — Светлана? — Слушаю вас. — Здравствуйте! Это Станислава Подгорная, вы меня помните? — Что? Ах, это вы? Помню, конечно. Что-то случилось? — ее голос был ровным и безжизненным, без капли эмоций, и мне подумалось, что у писательницы случилось какое-то горе, а тут я со своей детективной историей! Черт, как неловко! — Светлана, простите, ради Бога, за беспокойство… Я не отниму у вас много времени. Мне только нужно узнать, помните ли вы ту аварию у Даниловского рынка? Ну, когда парня сбила машина? — Помню, — ответила она. — А в чем дело? — Просто тот человек… Тот парень… В общем, он то и дело попадался мне на пути в Санкт-Петербург, и я заподозрила какой-то умысел. Странная история, одним словом. — Стася, вы меня извините, но я себя неважно чувствую и лежу в постели… — Да, простите, я поняла. Мне только хотелось, чтобы вы при необходимости подтвердили факт той аварии. Ведь вы тоже были свидетелем. А тут такие дела творятся, и мне очень нужен человек, который также видел Девяткина. — Девяткин — это кто? — Парень, который попал под машину. — А, ну конечно, я смогу подтвердить, если надо, — на секунду в трубке повисла тишина, потом раздалось звяканье тонкого стекла и такой специфический звук, когда открывают упаковку с таблетками. — Только мне не совсем понятно, зачем и кому это может понадобиться. — Наверное, мне может, хотя я не уверена. Ну что ж, спасибо за помощь и еще раз извините. — Да ничего страшного, — ответила она уже более уверенным голосом. — Значит, вы попали в какие-то неприятности? Я очень кратко, чтобы не напрягать человека, пересказала все, что со мной происходило, умолчав лишь о том, что Девяткин застрелился. Не хотела я об этом говорить и лишний раз вспоминать подробности. Этот несчастный парень и его странная посмертная улыбка и без того круглые сутки стояли у меня перед глазами. — И правда, странные какие-то дела, — констатировала Разумовская. — Ну что ж, Стася, на всякий случай держите меня в курсе дела. А я, если нужно, дам показания, хотя и не знаю, чем они смогут помочь. Ну все, прошу меня извинить, нужно принять лекарство. Разумовская первой положила трубку — я едва успела торопливо попрощаться и пожелать ей выздоровления. Чувствовала я себя страшно неловко, и чтобы прогнать это неприятное ощущение, потерла пылающие щеки и с силой стиснула зубы.