— Спасибо, Алекс. — Да не за что, — откликнулся он, глядя мне прямо в глаза. И я ощутила, как в сердце мое наползает глухая, мерзкая, отчаянная тоска, такая, что выть хочется. Я отчетливо поняла, что теряю Алекса. И это уже необратимо. * * * В половине одиннадцатого я уложила Шурку, посидела с ним немного, пока он не уснул, утомленный долгим днем и сытным ужином. Мама лежала на соседней кровати и читала при свете ночника, изредка поглядывая на включенный без звука телевизор, настроенный на какой-то местный телеканал. Началась криминальная сводка. Меня словно пружиной подбросило: я торопливо поцеловала спящего сына, убрала с его лба спутанные волосы, шепотом пожелала маме спокойной ночи и побежала в свой номер. Первым делом включила телевизор, сделала звук погромче, и только потом вернулась к двери и заперла ее. Я ждала, что сейчас расскажут о найденном у обочины трупе с огнестрельным ранением, и заранее холодела при мысли об этом. Если будут показывать тело — отвернусь. Не могу смотреть на это в очередной раз, зрелище-то было не из приятных. Но про Девяткина ничего не сказали. Я добросовестно посмотрела все репортажи — ничего, полный ноль. Халтурят местные журналисты, ничего не скажешь. Или они каждый день находят на трассе мертвецов и уже привыкли к этому, как к чему-то рутинному и обыденному? Я пощелкала пультом, поискала какие-нибудь новости на областных телеканалах. Потом сообразила, что Девяткин прыгнул ко мне в машину, когда мы находились еще в Новгородской области. Может, поэтому в местных новостях ничего не сказали? Еще минут пятнадцать я таращилась в телевизор, отслеживая все, что было связано со сводками происшествия, криминальными новостями, но не услышала ни единого слова о Девяткине. В дверь постучали. Слегка вздрогнув и тут же отчитав себя за глупую мнительность, я подошла и открыла. — Стась, привет, можно к тебе? — спросила Мартышка. — Заходи, конечно, — я взяла ее за руку, провела в комнату. — Садись. Чаю хочешь? — Пойдем лучше прогуляемся, — предложила Машка. — Я тут каждый вечер гуляла, но одной как-то неуютно. Вместе веселее. Здесь ночью знаешь как классно — море шумит, холодно, свежо, воздух чистейший… — Погулять? — я неуверенно глянула за окно, где колыхалась густая чернота, какой в Москве не увидишь даже в самую глухую ночь в самом глухом закоулке. В душе шевельнулся страх. А если опять… какие-нибудь ужасы? Я же не переживу! — А может, отложим до утра? — Утром никакого кайфа не будет, — констатировала Мартышка. — Но если ты не хочешь, я не заставляю, пойду одна. Я представила, как сестрица бродит по ночному пляжу в полном одиночестве, и нервно потянулась к своему пальто. — Идем. Только не надолго. У моря и вправду было прекрасно. Волны гудели, холодный ветер трепал волосы и рвал полы пальто; темнота была плотной, крепко просоленной, почти осязаемой. Пахло йодом и водорослями. Мы с Машкой шли, взявшись за руки, увязая каблуками в мокром песке, и по молчаливому согласию не произносили ни слова, впитывая в себя окружающее пространство. Я слизывала с губ соленые капли — то ли морские брызги, то ли слезы и тосковала по прежней жизни, которая сейчас казалась мне легкой и прекрасной. В ней никто не умирал, никто не подозревал друг друга, в ней мы с Алексом были даже по-своему счастливы. Мы шли вдоль моря минут тридцать и успели уйти довольно далеко от пансионата, чьи огни призывно и как-то растерянно мерцали в темноте. Справа гулко плескалось море, слева расстилались безлюдные пляжи… А впереди светилось окнами маленькое кафе с открытой верандой. Каким чудом оно было открыто — ночью, в самый разгар несезона? Мы с Мартышкой дружно переглянулись и ускорили шаг, направляясь туда. Лично я промерзла до костей, и хотя этот холод бодрил и выдувал из головы отвратительные мысли и воспоминания, чашка кофе с коньяком мне бы сейчас совсем не помешала. И по пожатию сестрицыной руки я поняла, что эта мысль пришла в голову не только мне. В окна я увидела, что все посетители кафе расположились в теплом и уютном, обшитом светлым деревом зальчике. А на веранде, открытой ночным октябрьским ветрам, сидел какой-то псих и прихлебывал из большой чашки. Он ежился, втянул шею в воротник легкой курточки, рукава натянул до самых пальцев, и вид имел самый жалкий и разнесчастный. И правда, какой-то ненормальный — сидеть на улице, когда можно войти в зал и там погреться… Мы поднялись по скрипучим деревянным ступенькам, пересекли веранду. Мартышка открыла дверь, а я, подчиняясь какому-то шестому чувству, глянула на психа, скрючившегося в плетеном кресле. Уж очень знакомой показалась мне и эта курточка, и эта несчастная, выражающая вселенскую скорбь спина… Я застонала, как от внезапного приступа зубной боли, схватила за руку Мартышку и потащила ее скорее внутрь, в теплое кафе, пока Егор меня не заметил. Но я не рассчитала, насколько глазастая у меня сестрица — недаром она художник и дизайнер, и глаз у нее чрезвычайно острый. — Знаешь что, этот парень похож на Тутанхамона, которого я в каком-то документальном фильме видела. Только на очень несчастного, сильно похудевшего и страшно замерзшего Тутанхамона, — сказала она, входя в зал и глядя на веранду через окошки, вырезанные во входной двери. Я посмотрела на Мартышку. Ну да, стопроцентно моя сестра. Мыслит теми же образами, что и я. Или мы просто фильм вместе смотрели? — Не обращай внимания. Давай выпьем кофе? Мы сели за столик, нам принесли по чашке кофе с каплей коньяка. Я прятала в рукавах озябшие руки и панически обдумывала происходящее. Он что, преследует меня, этот парень? А как же история об отце, неужели просто выдумка, на которую я с такой легкостью купилась? Почему он все время попадается мне на пути, в точности как незабвенный Девяткин. Сговорились они, что ли? Очень похоже, что Егор за мной следит. А иначе как объяснить то, что он вечно путается у меня под ногами? Да я больше видеть не могу его смазливую физиономию, меня от него уже трясет! Кофе остывал, а я таращилась мрачным невидящим взглядом в столешницу. Мартышка удивленно подергала меня за рукав пальто. — Стаська, что с тобой? Устала? Уже поздно, надо скорее возвращаться, а то как бы нас не потеряли… — Если бы потеряли, мама бы уже названивала тебе на мобильный. Ты же телефон с собой взяла? — Взяла… Слушай, я все думаю об этом пареньке. Почему он там мерзнет? Может, ему помощь нужна? Я с тоской посмотрела на сестрицу: мало того, что она красавица, умница, вечная отличница и успешный молодой дизайнер, так у нее еще и сердце доброе. В детстве она то и дело притаскивала в дом обездоленных котят, щенят и птенцов. Один раз даже ворону притащила с раненой лапой — огромную, черную и жутко страшную. В другой раз привела дядьку, который сидел на скамеечке во дворе и канючил денежку на опохмел. Добрый ребенок решил, что опохмел — это какое-то лекарство, которое жизненно необходимо бедолаге, и решительно потребовала у родителей, чтобы те помогли человеку и не дали ему умереть. Даже в Лондоне, где родители несколько лет работали, а Машка жила с ними и училась в колледже, она слыла самой доброй и душевной девушкой во всем квартале. — Пойдем, я уже спать хочу, — сказала я, подзывая официанта, чтобы расплатиться. Мы вышли на улицу, где бушевал ночной ветер, но после бодрящего горячего напитка он не казался уже таким катастрофически ледяным. Можно было жить дальше. Я потянула Мартышку за рукав к деревянным ступенькам, ведущим к пляжу, но в этот момент меня сзади окликнули несчастным хриплым голосом, в котором сквозило безмерное удивление: — Стася, это ты?! Я резко остановилась, будто получив удар в спину. Мартышка налетела на меня и удивленно спросила: — Вы что, знакомы? Я повернулась, смерила взглядом скорчившегося на плетеном стуле Егора. — Что ты здесь делаешь? — мой голос вполне мог соперничать с ветром и морем — по тому, как холодно он звучал. — Чай пью, — простодушно ответил он. — Стась, это правда ты? Он вскочил, прогромыхал по шаткой веранде и с любопытством заглянул мне в лицо. — Надо же, как мир тесен! — Я не желаю тебя видеть, — процедила я сквозь зубы. — Почему ты путаешься у меня под ногами уже третий день? Тебе тут медом намазано? — Стаська, кто это? — Мартышка стояла между нами и тревожно поворачивала голову, глядя то на меня, то на Егора. — Что происходит? — Да это случайность. Я не искал тебя специально, честное слово! — выкрикнул Егор. — Слушай, прошу тебя, — я умоляюще сложила руки на груди, — не надо меня преследовать. У тебя есть отец, ты приехал к нему — вот и катись, а меня оставь в покое. Я приехала сюда отдыхать, у меня своих проблем навалом, и заниматься еще и твоими семейными делами мне не хочется. Понял? Во время моей проникновенной речи Егор кивал, как бы соглашаясь с каждым словом. Мартышка укоризненно ткнула меня в бок, призывая быть с человеком повежливее. Но разве объяснишь ей все… — Я и приехал к отцу. Он в соседнем поселке живет, но там нормальных кафе вообще нет, одни дорогие рестораны. Это жутко пафосный поселок, сплошные особняки, почти дворцы, — сокрушенно сказал Егор. — Ну я приехал сюда, поймал попутку. — А почему же ты у отца не остановился? — спросила добрая Мартышка. Надо же, как быстро она приняла к сердцу проблемы чужого ей человека! — Да там история такая дурацкая вышла, — уклончиво ответил Егор, с интересом поглядывая на сестрицу. — Стася, это твоя сестра? Вы похожи. — Мы ничуть не похожи, — мрачно сказала я. И это было чистой правдой. Двадцатидвухлетняя Машка была красавицей — тонкое смуглое личико, кошачьи ярко-зеленые глаза, совершенной формы губы, волосы вьются мягкими шелковыми локонами… Даже семейное прозвище «Мартышка» не могло поколебать ее положение первой красавицы. Я в сравнении с ней проигрывала по всем пунктам. Но меня это мало беспокоило, я вообще к своей внешности отношусь равнодушно. Ну не уродилась я соблазнительной феей, что ж теперь — ѓ вешаться? Мне и так неплохо живется, с тем, что Бог дал; по крайней мере, недостатка в мужском внимании я не испытывала никогда. — Маш, идем, — резко сказала я. — Уже поздно. — Постой! — заупрямилась она. — Нельзя же человека вот так бросить… Тебе негде ночевать? Егор помолчал, спрятав руки в карманы и покачиваясь на носках. Потом решительно махнул рукой. — У меня все в порядке. Пересижу в кафе до утра, а потом снова к отцу поеду. — А почему ты в зале не сидишь? — Ну… Они поняли, что я ничего, кроме чая заказывать не собираюсь, и сказали, чтобы я катился на веранду, — признался Егор. — Я в час по одной чашке беру, чай тут недорогой. Я уже поняла, что у парня очередной виток проблем, но вникать в его дела мне совершенно не хотелось. Кто бы в мои дела вник, разобрался, помог добрым советом, пожалел, погладил по голове… Но никто почему-то не помогает, так какого черта я стану вешать на себя чужие проблемы? Может, завтра мне будет стыдно за свою черствость и ожесточение. Может быть… Но сейчас я хотела только одного: вернуться в пансионат, залезть под одеяло и сладко уснуть, выкинув все из головы. — Это несерьезный разговор, — сказала Мартышка решительно. — До утра ты околеешь. Денег, чтобы снять номер, у тебя нет? Егор виновато покачал головой, избегая встречаться со мной взглядом. — Тогда я переночую у Стаськи, а ты будешь спать в моем номере. Там уютно, кровать мягкая, есть ванная и электрический чайник. И даже чистый махровый халат. С ума сойти, она еще и рекламирует номер, словно отсутствие махрового халата может заставить парня воротить нос от этого предложения. — Егор, извини, конечно, но у тебя было триста долларов! — не выдержала я. — Куда ты их дел? Полтыщи километров везла тебя я. Ночевал ты бесплатно в моем номере… На этом месте Мартышка изумленно округлила глаза и закашлялась. Егор еще ниже потупил голову. — Еду покупала тоже я. Потом ты приехал к отцу. Куда, черт возьми, ты дел деньги, что теперь скитаешься по пляжу? Проиграл в казино? Подарил нищим?