Я наскоро снял контору на соседней улице — а тут много чего сдается, вывеска «аренда», самая популярная из всех. Пока мы переместились сюда. На белой стене появилось изображение. — Раз. Два. Три. … — Три телохранителя. Они с ним постоянно, перемещается он пешком или на машине. Теперь сюда… … — Бодигард на входе. Вооружен. Вот здесь наблюдатель. — Сколько человек может быть в самом здании? — Непонятно. Судя по количеству припаркованных машин — не менее десяти. Худо. — Машина у него все время одна и та же? — Да. Крузер. … — Он резко сократил перемещения, сидит в здании. Судя по движению, ему приносят доклады и вероятно, долю от рэкета. — Кого они рэкетируют? — Своих, понятное дело. Собирают на АТО. Мы со Слоном переглянулись. — Адреса есть? Кого они рэкетируют? … Петр Могила с детства знал, что он — украинец. Это было просто: вокруг все были украинцы, потому что это поселение основали украинцы. Переселенцы из Галичины. Здесь, за океаном — было не так, как там: там земли не было, а тут ее — просто никто не обрабатывал. На сколько глаз ляжет — она твоя. С детства родители ему говорили: «ты — украинец». У них в доме были иконы, и в углу на рушнике — Кобзарь. Каждый год они устраивали праздники, религиозные, отмечали и день рождения Шевченко. При этом все говорили по-испански. Никто уже не помнил про Украину. Просто знали, что она где-то там, далеко, и что туда нельзя. Потому что там москали и коммунисты. Он не пошел по стопам родителей — он уехал в город, поступил в университет. Но он оставался украинцем. Он участвовал в Просвите — украинском культурном и образовательном проекте. Его, понятно, никто не запрещал. Когда он выпустился из университета — Украина стала независимой. В девяносто шестом — он впервые скопил денег для полета за океан. На Украину. И — не понял. Он просто не понял — неужели это и есть Украина, о которой все они так грезили, так мечтали? Грязь, нищета, старые дома еще времен Австро-Венгрии не видели ремонта со дня их постройки… и в этих декорациях — живут какие-то угрюмые, разбитые жизнью, не умеющие радоваться люди. Это и есть Украина? Их святой Грааль? Потом, конечно, выяснилось, что на Украине полно всякого добра под ногами — от старинных икон, до ржавеющих под открытым небом танков, стоящих безо всякого учета. А с Украины — во все концы земли начался великий исход украинцев… пятьдесят два миллиона человек показала перепись в середине девяностых, и больше перепись не проводили, потому что боялись правды. Двадцать миллионов украинцев отправились искать лучшей доли на чужбине, двадцать! Подобного исхода — без войны, в мирное время — история не знала. Украина втрое меньше России по населению, даже больше чем втрое — но украинцев за границей живет даже больше чем русских. Если не верите — зайдите в закарпатские церквушки к службе, послушайте, за кого они молятся. А ще мы молимось за Паоло, Даниэлу, Казимежа… эти дети уже родились там, они Украину знают хорошо, если по рассказам родителей. В Милане том же украинцы — крупнейшая диаспора из всех восточноевропейских и дети украинских родителей — уже говорят по-итальянски даже дома[26]. Адвокат Могила даже обрадовался — у переселенцев бывает много юридических проблем, и они идут не абы к какому адвокату — а к своему. Адвокат при диаспоре — это уважаемый человек со стабильным заработком. Потому он и пошел в диаспору, к уважаемым людям. Оставил свои контакты. Он даже денег на борьбу с агрессией Путина дал. И лучше бы он этого не делал. Потом к нему наведались молодчики и сказали, что он должен платить еще и еще. Потому что война не прекращается и нельзя бросать ридну неньку в беде. Он отказался. Ночью у него кто-то проткнул все четыре колеса ножом, а потом он нашел пулю в почтовом ящике. Потом к нему снова пришли. И он на этот раз заплатил… … А вот Калган — родился и вырос на Украине — хотя и здесь он чувствовал себя неплохо. Он родился в маленьком селе недалеко от Львова и с молоком матери впитал правила крестьянского выживания. Дают — бери, бьют — беги. Когда ты воруешь — хорошо, у тебя украли — плохо. И так далее. Он был на обоих майданах, второй майдан плавно перетек в войну с Россией. Побывав в плену и освобожденный под честное слово — он раз и навсегда зарекся сражаться с Путиным иначе, как словом, и эмигрировал. Благо, сотник выехал раньше него в Аргентину и прислал приглашение… В Аргентине — оказалось ничего себе. Не Польша, на выходные домой не съездишь, но паспорт получишь через два года и делай что хочешь. Сотник с майдана стал тут бригадиром, а они соответственно — бригадой. Собирали дань. На АТО… — Пожрать бы. — Потом пожрешь. Два адреса осталось, у себя и пожрем потом. — Да надоела мне эта жрачка. Хочу китайской кухни. — Тебе что, борщ не нравится? — Какой это борщ? Название одно… Так, перебрасываясь словами, они поднялись в офис адвоката Могилы… Дверь была открыта. Ничего не подозревая, они зашли, один за другим, и… Дверь закрылась. Калган первый заметил опасность. — Э, а ты кто? Вместо адвоката в кресле сидел какой-то мужик. Лет пятидесяти. Он улыбнулся. — Руки в гору. У него был пистолет. — Э, мужик, ты чо? Ты от кого? Вместо ответа, кто-то врезал по почкам, так что в глазах потемнело. — Тебе сказали, руки поднял, козел! Мелькнула заполошная мысль — москали! По говору точно москали. Кто-то оказался за спиной — и тут же удар обрушился на голову. … Калган очнулся в каком-то месте… нехорошем месте. Промзона — и река рядом… Они лежали, а машина рядом — стояла и стояли люди, в масках и с автоматами. Один из них, постарше, бригадир видимо — постоял, смотря на них, потом сплюнул: — По-русски говорите? — Так… то есть, да, говорю, конечно… В критический момент — русский язык украинцы вспоминали мгновенно. Русский показал на него: — Развяжите. Боевики с автоматами — выполнили приказание. От страха и от тошноты — подкашивались ноги. Русский протянул телефон, какой-то странный. Калган не знал, что это гибрид рации и сотового с глобальной эмуляцией радиосвязи через Zello.