Все повернулись ко мне: Боб и горничная – моментально, а вот Шеф – медленно, скрежеща зубами и пыхтя от неконтролируемого гнева. Его свирепый взгляд метался между моим лицом и револьвером. – В поезде, значит… – прошипел он. – Так я и знал, гаденыш! Он отбросил девушку в стену. Та взвизгнула и рухнула на пол, как куль тряпок, а Шеф и Боб медленно, с угрожающим видом двинулись в мою сторону. – Стоять, не двигаться! – крикнул я, сжимая револьвер в руке, но они лишь рассмеялись, шагая по скрипучим ступеням. Я неуклюже попятился – подниматься задом наперед, не сводя с них глаз, было непросто. – Стоять! – снова выкрикнул я, но они только усмехнулись. – Мы видели, как ты тренировался в Эдинбурге, – ехидно произнес Шеф и опустил взгляд на мое пальто. – Сбежать хотел? Не глупи. Отдай мне тот снимок, и я, возможно, притворюсь, что ничего этого не было. Я сделал еще один шаг назад и чуть не оступился. – Кто она? – спросил я – эти слова моментально стерли улыбочку с его лица. – Твоя зазноба? Она умерла в 1878 году? Долго же ты горюешь. Сказав это, я взглянул на горничную и кивком велел ей улепетывать. Бедное создание поползло прочь и вскоре исчезло в темноте коридора. Когда я перевел глаза на Шефа, он был уже в опасной близи от меня. – Не подходи! – взревел я, и когда они просто захохотали и, нимало не смутившись, бросились вперед, чтобы схватить меня, как малое дитя, я преисполнился жгучей ярости. Я выстрелил в потолок – эти двое инстинктивно прикрыли лица, а я метнулся вверх и, не оглядываясь, дважды выстрелил в их сторону. Когда я достиг третьего этажа, ноги у меня горели. Я снова пробежал мимо своей комнаты и помчался к черной лестнице. Оттуда выступила огромная тень: Харрис – с оружием наголо и настороженным взглядом желтоватых глаз. Он потянул меня за локоть на узкую лестницу в тот самый миг, когда позади послышались голоса и топот бегущих ног. Мы бросились вниз, с каждым шагом на лестнице становилось все темнее и темнее, пока единственным, что можно было различить, не остались лишь очертания плеч Харриса. Затем я услышал треск дерева и звон металла – он пнул какую-то хлипкую заднюю дверь, – и пространство впереди залил тусклый лунный свет. Увидев перед собой обледенелый двор, я, не помедлив ни секунды, побежал. Ноги скользили в снежной жиже, и я чуть не потерял равновесие, но Харрис поймал меня за воротник и удержал от падения. Он решительно потащил меня в сторону конюшни и пинком распахнул ближайшую дверцу – старые доски брызнули щепками, словно сухая галета – крошками. Я опознал убогую лошаденку, которую мы с Шефом купили тем же самым утром, – бедное животное было напугано и забилось в угол. Харрис запрыгнул ей на спину, и ноги ее на миг подогнулись под его весом. Я хотел возразить, но Харрис стиснул мою правую руку – да, ту самую – и дернул меня вверх. Я завопил от боли, но, кое-как взобравшись на лошадь, уцепился за его пояс. Он тут же пришпорил клячу, и животное галопом поскакало в сторону проулка. Когда мы пересекали двор, из черного хода выскочил Шеф и рванулся ко мне, выпростав руки, чтобы стащить меня вниз. Мне не потребовалось особой ловкости, чтобы врезать ему точно в нос, отчего абсурдные усы его густо оросило кровью. И пока Харрис гнал лошадку прочь оттуда, а полы моего пальто развевались на ледяном ветру, я понял, почему Макгрею так нравилось раздавать тумаки. 27 Несколько минут мы мчали во весь опор, петляя по узким улочкам Йорка. Нас окружали каркасные дома эпохи Тюдоров с нависающими над дорогой верхними этажами и решетчатыми окнами, и с каждым шагом хрипевшей от натуги лошади мы, казалось, все глубже погружались в многовековое прошлое. В отсутствие уличных фонарей ориентироваться мы могли лишь на свет каминов и свечей, исходивший из окон здешних густонаселенных домов, и за каждым углом я опасался увидеть шайку ведьм в плащах до пят, вооруженных зелеными факелами. Стоило мне подумать об этом в очередной раз, как раздалось карканье ворона. Я задрал голову и увидел, что тот летит прямо над нами. Сердце мое замерло, а птица скрылась за остроконечными крышами. Как они нас нашли? Кто из нас троих ненароком выдал свой маршрут? Макгрей, Кэролайн или я сам? Означает ли это, что йоркские ведьмы уже сбежали отсюда? Еще одна порция вопросов для моей и без того сбитой с толку головы. Я вспомнил послание Макгрея: «Люди П-М опасны. Они предадут нас». Что он имел в виду? Откуда он об этом узнал? Вдруг это ловушка? Мог ли кто-то подделать почерк Макгрея? Что, если Харрис везет меня на верную смерть? В тот момент, когда я поежился от этой мысли, Харрис направил лошадь в темный проулок, спешился и помог мне спуститься. Он что-то буркнул извиняющимся тоном, когда увидел, что я сжимаю перевязанную руку. – Все нормально, – пробормотал я, стараясь не выдать своих внезапных сомнений в его преданности. – Ты… ты сделал, что должен был. Лошадь мы оставили в проулке – бедное животное пыталось отдышаться, выпуская клубящиеся облачка пара, – и дальше зашагали пешком. Доставать карту не было нужды, ибо Харрис шел быстро, уверенно сворачивая то тут, то там. Я же, напротив, постоянно оглядывался по сторонам, опасаясь услышать голоса Шефа и Боба или обнаружить их высокие фигуры за очередным поворотом. Следил я и за каждым движением Харриса в страхе, что он, стоит нам свернуть в какой-нибудь темный уголок, достанет кинжал и перережет мне глотку. Когда мы наконец достигли кривой улочки под названием Гудрамгейт, нервы у меня были уже ни к черту. Вскоре показалось и «Братство садовников». Вывеска паба, вся в трещинах и выцветшая за десятки лет под ветрами и дождями, поскрипывала на морозном ветру. Это было здание шестнадцатого века: потемневшие дубовые балки, сотни лет поддерживавшие верхние этажи, прогнулись, лепнина и эркерные окна, нависавшие над дорогой, казалось, грозили вот-вот рассыпаться в прах. И, судя по всему, это было единственное бойкое место на улице: за запотевшими окнами двигались бесчисленные силуэты, но голоса звучали тихо и спокойно – ничего общего с криками и гоготом, которые я неизменно встречал в «Энсине Юарте» в Эдинбурге. Харрис толкнул входную дверь, и нас окатило жарким влажным воздухом, насыщенным запахами выдохшегося пива, закисших солений и множества человеческих тел. Впрочем, закашлялся я вовсе не из-за этой вони, а из-за густого тошнотворного дыма, витавшего внутри. Сомнительная местная клиентура – сплошь мужчины, за исключением нескольких беззастенчивых распутниц, – тотчас повернулась в нашу сторону, сверля меня грозными взглядами. Это была одна из тех берлог, куда люди приходили обстряпывать свои неблаговидные делишки. – Нутрь з’ходь! – крикнул кто-то из-за барной стойки. Я лишь захлопал глазами, услышав сие безжалостное надругательство над языком, но тут одна из местных леди подошла и захлопнула дверь у меня за спиной. Крикуна это, похоже, угомонило. Харрис опустил руку мне на плечо. Его прищур как бы сообщал всем присутствующим: «Не лезьте к денди, он со мной». Он повел меня вверх по крутой лесенке с перилами, до того липкими, что, едва коснувшись их, я не сдержался и отдернул руку. Я зашагал вверх, испытывая страх при мысли о том, что меня там ждет. К счастью, то были не темнота и не безмолвие. Второй этаж был поделен на закутки: столы друг от друга отсекали деревянные панели и дымчатое стекло. Вокруг гудели разговоры – все они велись приглушенным, но суровым тоном. Я мог лишь догадываться, что за сделки заключались… – Иэн, мальчик мой! При звуке этого громкого скрипучего голоса я вздрогнул – в тот же момент ко мне бросилась тучная низкорослая фигура. Пара пухлых рук обхватила меня, серые перья, украшавшие дешевый чепец, защекотали мне нос. После такого бурного приветствия я наконец смог рассмотреть стоявшую передо мной женщину – мадам Катерину собственной персоной. Немолодая цыганка очень изменилась. Разноцветные шали, бесчисленные нитки бус и кулоны, коими она увешивалась, проводя сеансы ясновидения в Эдинбурге, исчезли. В ту ночь на ней было простое платье из серого бархата, а ее знаменитый огромный бюст, который, безусловно, притягивал к ней клиентов мужского пола, был подобающим образом прикрыт. Ногти, обычно длиной в пару дюймов и загибавшиеся, словно когти орла, оказались короткими и бесцветными. На первый взгляд, в ней было совершенно невозможно угадать ту, что всего несколько месяцев назад владела заведением даже похлеще этого – наполовину пивоварней, наполовину салоном для гадания, где она накачивала спиртным и облапошивала самые жалкие слои шотландского плебса. Единственным напоминанием о прошлом, а именно о нескольких бурных месяцах в Эдинбурге, была черная шелковая лента у нее на шее, которая, как я знал, скрывала шрам, полученный ею на виселице. Несмотря на все эти перемены, огонь в ее проницательных зеленых глазах не угас, а сейчас в них сквозила еще и тревога. – За вами следили? – спросила она у Харриса, прежде чем я успел вымолвить хоть слово. Великан покачал головой, и Катерина шумно выдохнула. – Пойдемте, времени у нас не много. – И она затащила меня в слабо освещенный закуток в самом укромном углу второго этажа. – Все здесь, живы-здоровы. Ну… почти. Первым мне в глаза бросился – спасибо единственной горевшей рядом свече – пирог с дичью размером с голову Харриса, окруженный стаканами и пивными кружками. Позади него, вытянув ноги, которые заняли почти весь закуток, сидел Девятипалый. Я снова подумал, до чего же странно он выглядит без своих пестрых тартановых брюк. Он сидел, откинувшись назад, и постанывал, белая рубашка на нем была в пятнах засохшей крови. Слева от него сидела Джоан с миской теплой воды, а справа – Кэролайн, которая пыталась промокнуть лоскутом ткани его сочащийся кровью висок. Он явно прибыл сюда за считаные минуты до того, как отправил мне записку. – Ай! Больно же, черт возьми! – Это потому, что вы шевелитесь! – возразила Кэролайн. – Тоже мне, девятижильный инспектор… – Что случилось? – спросил я. – Твари нашли меня, – ответил Макгрей. – Чего?! – возопил я. – И как же вы все… Зачем вы позвали меня… Когда это… – Мы все объясним, – сказала Катерина. – Но сначала поешь. Я попросила принести нам лучшее, что у них есть. Только здесь, уж прости, не подают такого вина, как ты любишь. Катерина пододвинула для меня стул и даже протерла его своим рукавом. Распрямившись, она заметила, что Кэролайн наблюдает за ее знаками внимания со скепсисом во взгляде. – Этот молодой человек спас мне жизнь, – заявила цыганка, погладив меня по плечу и буквально усадив меня на стул. – Такой смелый и умный. Вот, Иэн. Смотри. – И она вытянула из ворота платья маленький серебряный медальон. Она с волнением раскрыла его, и я увидел крошечную фотографию двенадцатилетнего мальчика. Даже на черно-белом снимке глаза юноши, большие и живые, явно того же оттенка зеленого, что и у матери, сразу обращали на себя внимание. – Ну не красавчик ли? – проворковала она. – Я первым делом его навестила. Правда, пока не призналась ему, что я его мать… Может, расскажу, когда он чуть подрастет… там видно будет. – Глаза ее увлажнились, она с любовью смотрела на портрет сына. Катерина помотала головой и спрятала медальон обратно в вырез. – Но ты-то ешь, мальчик мой! Она отрезала солидный кусок пирога и чуть ли не силой впихнула мне его в рот. Начинка была сочной – фазан и голубятина, удачно приправленные шалфеем и розмарином. – Для тебя – лучший йоркширский пирог, – сказала она. Джоан, сидевшая напротив, взглянула на Катерину с явной ревностью. – Да быть такого не может, какой же он йоркширский, – возмутилась она, гордо артикулируя своим ланкаширским акцентом. – Вы только гляньте, сколько тут мяса! Интересно, подумал я, в моем взгляде сверкнула та же ревность, когда я увидел, как Кэролайн хлопочет над раненым Макгреем? – Что произошло? – обратился я к нему. – Как ты сюда добрался? Я видел ворона на улице. Это тебя ведьмы преследовали? И почему ты велел мне сбежать от троглодитов премьер-министра? Что ты имел в виду, написав, что они предадут нас? Откуда ты вообще… Макгрей воздел руки. – Эу, эу, успокойся! Я все тебе расскажу… Ай! – Он зажмурился – Кэролайн перевязывала ему голову, – но снова натянул отважную мину. – Сперва о главном. Да, как видишь, сраные ведьмы нашли меня. Видимо, заприметили меня в каком-то из поездов в Ланкошмаре.